текущие на восток, прочь от горной страны отоми. Несколько мгновений Эрнандо оцепенело смотрел на это зрелище, потом понял, что оно означает, и не сдержал крика ярости.
— Они уходят! Чертовы тотонаки уходят!
Джафар вздохнул — как показалось кастильцу, с облегчением.
— Значит, мой господин достиг цели. Ему не потребовалось даже часа. Что ж, я исполнил свой долг, Малинче.
— Теперь ты сдашься? — недоверчиво спросил Кортес. — Не попытаешься спастись сам? Брось хитрить, знаю я эти штучки! Наверняка хочешь отправить на тот свет еще двух-трех моих людей, а потом улизнуть, вот и все!
Ассасин тихо рассмеялся. Так мог бы смеяться человек, получивший наконец долгожданную награду.
— Мы никогда не убиваем просто так, Малинче.
— Расскажи это Педро и Себастьяну! — мгновенно разъяряясь, крикнул Кортес. — Эстебану, Хорхе и тому бедолаге, которого ты подстрелил на лестнице! Каждое твое слово — ложь!
— Ты ошибаешься, — строго сказал Джафар. — Твои люди погибли потому, что угрожали моему господину. А я получил приказ любыми средствами оберегать жизнь господина. Теперь приказ исполнен, и в моих услугах нет больше нужды.
— Кто же велел тебе охранять Змея? — спросил Эрнандо, в бессильной злобе глядя на текущие на восток огненные реки. — И почему ты думаешь, что больше не понадобишься своему господину?
— Ты очень любопытен, Малинче. Таких вещей ассасины не рассказывают никому, но раз уж мы с тобой заключили сделку, я отвечу на твои вопросы.
'Никакой сделки мы с тобой не заключали', — хотел оборвать его Кортес, но почему-то ничего не произнес. Возможно, в последний момент любопытство действительно пересилило ярость.
— Приказ я, разумеется, получил от своего пира, шейха Аламута, — обстоятельно принялся рассказывать Джафар. — Я не простой боец, а наиб, офицер, и подчиняюсь только самому Старцу Горы. Он и велел мне быть тенью Великого Пророка, которого ты называешь Змеем в Драгоценных Перьях. Я честно служил своему господину, оберегая его от всех опасностей на суше и на море. На Драконьих островах я не раз спасал его от жестоких аль-карибу, которые едят людей и делают из их черепов игрушки своим детям. В Лазурном море за нами гналась сторожевая фелуха эмира, и мне пришлось пустить ее ко дну, хотя мой господин никогда не одобрял насилия. О, это было труднее всего — убеждать Пророка в том, что ради торжества его веры нужно пожертвовать десятком-другим тупоголовых врагов… Порой он целыми неделями не хотел меня видеть, не желал со мной разговаривать — так противна была ему мысль о том, что очередным своим спасением он обязан убийце. Но в конце концов я тоже дал промашку, Малинче. Тогда, в Семпоале, с этим мерзким карликом… Вообще-то я с самого начала был против поединка. Выследить колдуна мне ничего не стоило — такие уродцы даже для Закатных Земель редкость. Но Пророк строго-настрого запретил мне его трогать. Хотел, видно, поглядеть, на что способны служители его древнего врага, Дымящегося Зеркала… Ну и посмотрел.
Джафар замолчал. Кортес услышал за спиной легкий шорох, слегка повернул голову и увидел двух одетых в хлопковые доспехи меднокожих воинов, за которыми маячила высокая, закованная в панцирь фигура Диего. В руках у бесшумно спускавшихся по ступеням меднокожих были короткие деревянные дубинки, куда более подходящие для боя на узкой лестнице, чем длинные мечи кастильцев. 'Бросятся на прорыв, — понял Кортес. — Пусть даже Джафар подстрелит кого-нибудь одного, второй наверняка успеет вступить с ним в схватку. А там и Диего подоспеет… Что ж, план хорош, жаль, что он уже ничего не изменит…'
— Джафар, — сказал он по-кастильски, чтобы не поняли меднокожие. — Ты не забыл о своем обещании? Твой господин в безопасности. Надевай маску и выходи.
'Если он не выйдет, — подумал Эрнандо, — я просто шагну в сторону, освобождая проход меднокожим. И будь что будет…'
— Я всегда держу слово, — ответил ассасин. — Вели своим бойцам опустить оружие, если не хочешь лишиться своих денег.
'Ну и дьявол! — выругался про себя Кортес. — Он их видит!' Он предостерегающе поднял руку, и в этот момент откуда-то из освещенной луной скальной стены вывалилась высокая темная фигура со сверкающим кругом вместо лица. Вывалилась — и тяжело упала прямо на каменные ступени.
— Поднимайся, — велел кастилец, невольно делая шаг назад. — Если это ловушка, клянусь, ты пожалеешь!
Темная фигура пошевелилась, поднялась на колени.
— Я не смогу встать, Малинче, — произнес Джафар каким-то не своим, похожим на шелест сухого пергамента, голосом. — Стрела твоего солдата попала мне в спину, и ноги больше не слушаются меня. Вот тебе и ответ на последний вопрос — почему окончена моя служба. Калека порой может быть убийцей, но охранником — никогда…
Кортес молчал, пытаясь справиться с потрясением. Все это время его отряду преграждал путь человек с перебитым позвоночником? Нет, невозможно!
— Как же ты добрался до обрыва? — спросил он наконец. — И как сумел спуститься так далеко?
— Истинная сила не в мышцах, — ассасин еще раз попробовал встать, цепляясь за скалу, и на этот раз у него получилось. — Сердце и воля — вот настоящее обиталище силы. Солдаты Аламута многое могут, Малинче. Но есть пределы даже нашему мастерству. Когда я понял, что не способен двигаться дальше, я попросил моего господина помочь мне спрятаться в этой расщелине. О, если бы я хотел уйти из жизни в бою, лучшего места я не смог бы придумать…
Он покачнулся и начал соскальзывать по стене. Кортес обернулся к меднокожим.
— Возьмите его, — велел он на науатль. — Осторожно, не причините ему вреда!
— Кто этот человек, командир? — тихо спросил Диего, когда воины-отоми спустились вниз, чтобы исполнить приказ Кортеса. — И что он говорил об Аламуте? Это он убил всех наших парней?
Кортес помолчал, глядя на медленно поднимавшуюся им навстречу кованую маску древнего бога. Подумал об ожидавшем в Теночтитлане ал-Хазри, о неожиданно охладевшей к нему принцессе…
— Это Кецалькоатль, Диего, — твердо ответил он наконец. — Запомни хорошенько — сегодня ночью мы вновь захватили в плен Кецалькоатля.
Ему показалось, что в темных глазницах маски сверкнул огонек — но это, конечно, был только отблеск лунного света.
Эпилог
Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!
Когда Ваше Величество, да продлит Аллах Ваши дни на земле, приказал мне отправиться в Закатные Земли с тем, чтобы искоренить вредную и опасную ересь, распространяемую зиндиком по имени Топильцин Кецалькоатль, я не мешкая принялся за дело. Очень скоро мне стало известно, что оный Кецалькоатль соблазнял обитателей Закатных Земель ложным учением, хоть и не требующим таких кровавых жертв, как обычное для них поклонение идолам и демонам, но весьма опасным для истинной веры, исподволь насаждаемой нами в аль-Ануаке. Ибо в то время, когда многие эмиры и знатные люди этой страны сердцем склонились к исламу, и сам Монтекусома неоднократно беседовал с муфтием Теночтитлана о возможности принятия истинной веры, коварный зиндик, отвращая людей аль-Ануака от их древнего идолопоклонства, клеветал и на слово Пророка, и на его слуг, говоря, что терпимые к злу не могут быть угодны Богу. Вместо привычных меднокожим жертвоприношений он велел сжигать цветы и выпускать из специальных клеток разноцветных бабочек, идолов повсеместно заменял на кресты, а принявших его веру заставлял окунаться в глубокую купель. Когда я узнал об этом, намерения коварного зиндика открылись для меня так ясно, словно Аллах написал их на небе огненными буквами. Если бы властители аль-Ануака признали его ересь и низвергли своих идолов (один вид которых внушает отвращение и ужас), то великое царство Монтекусомы
