Малый бедекер по НФ

Последняя деталь особенно потрясла Роберта Ивановича. Как и особенно неслыханное зловоние, которым разило от Юлика.

— Он заболел? Заболел? — быстро и тревожно спрашивал бывший экономист, подозревая в лучшем случае холеру, но Колюня, расчесывая пальцами бакенбарды, знающе заявил:

— Отдыхает.

И просил не обращать внимания на запах.

— Этот ваш Юлик лежал на отливе, а там ночью снова ползали: осталось на песке грязное пятно. Вот возьми ваш Юлик на метр левее, и все бы обошлось, но он попал ногой в гнилой песок. Чувствуете? — помахал Колюня газетой над Юликом, и Жука снова вырвало.

— Ваш ведь Юлик?

Жук хотел отказаться, но ему не позволили.

Оказывается, вместо сольфатарного поля Юлик каким-то образом попал на отлив.

— А на отлив нынче кто ходит? — охотно объяснил Колюня. — Дураки ходят, да погранцы, да Серп Иванович. Запахи на отливе бывают такие, что акул тошнит. Грязный песок даже на удобрение не годится.

И объяснил, что на смердящего Юлика наткнулись случайные бабы.

Собирали морских гребешков и наткнулись. Заткнув носы, на старой плащ-палатке стали носить от дома к дому: вот чей такой человек, откуда? Конечно, никто не торопился признать Юлика своим, а некоторые высказывались, намекали в том духе, что коль уж зловоние пришло из моря, то пусть и уйдет в море…

К счастью, процессию встретил Колюня.

«Ты же рабочего искал», — заявил он мне. И потребовал приобрести еще один комплект автобусных билетов — выкуп за Юлика. Пришлось на Колюню цыкнуть, а Юлика мы долго мыли холодной водой из артезианской скважины. Двадцать семь ведер, не так уж мало, но зловоние висело над двориком. Поспешно приняв ковш местного кваса, неутомимый Серега Гусев спросил: «Веня, а где там остальные рекламки твоей монографии?»

И вдвоем, закрывая нос пропитанными квасом платками, густо оклеили отравленного Юлика.

«В условиях проявления эффузивной вулканической деятельности особо наглядно выявляется значение двух факторов — температуры и давления, — обещал будущим читателям Веня. — Если первый принять развивающимся за счет неравномерного поступления тепла (импульсами) с глубин по каналу, а второй в какой-то мере поставить в зависимость от движущей силы паров воды, то даже при этом упрощении можно видеть, сколь резко могут измениться физико-химические условия процессов, протекающих на относительно незначительных глубинах».

Четкий типографский шрифт красиво смотрелся на отравленном геологе.

Только к левой босой пятке Юлика рекламный листок почему-то не приклеился, отпал. Тогда Гусев, морщась и сплевывая, химическим карандашом, слюня его во рту, крупно вывел на пятке: Юля. «Это чтобы распознать друга, если он опять потеряется», — пояснил Серега пораженному Жуку. — «А если искать по запаху?» — «По запаху тоже можно, — обрадовался сообразительности бывшего экономиста Гусев. — Но по имени надежнее».

— А вот у нас случай был, — заявил Колюня, закусывая. — У нас Серп Иваныч решил выращивать актинидии. А в поселке коты. Много котов. — Он причесал пятерней лохматые бакенбарды, у Пушкина таких не было. — Коты в поселке все больше без хвостов, японские. Особенно Сэнсей и Филя. Дураки, но с высокой нравственностью. «С соблюдением всех ритуальных действий», — поспешно добавил он. — А ягоды актинидии — сплошной витамин, они привлекают котов сильнее, чем валерьянка. Только появятся на кустах ягоды, как Сэнсей и Филя ведут котов. Съедали все до корней. Такая вот нечеловеческая привычка.

4

Только С.В.Разин, человек сдержанный и воспитанный, не принимал участия в общей беседе. Взяв некоторый вес, он укрылся в тени и там упорно, даже если падал со скамьи, изучал японский язык, одновременно бросая курить. Для этого он каждые два часа откладывал в сторону толстый синий самоучитель, глотал болгарскую пилюлю «Табекс» и знающе пояснял: «Видите, я беру сигарету? — и брал сигарету. — Видите, я глубоко затягиваюсь? — и глубоко затягивался. — Видите, мне становится плохо? — И ему становилось плохо. — А все почему? — победительно улыбался он, утирая платком мокрые губы. — А все потому, что болгарские пилюли „Табекс“ возбуждают ганглии вегетативной нервной системы, стимулируют дыхание, причем рефлекторно, и вызывают мощное отделение адреналина из модулярной части надпочечников. Понятно? — с надеждой спрашивал он. — Заодно и поджелудочная железа угнетается».

И бормотал: «Ка-га-ку…»

Японский язык привлекал С.В.Разина своей загадочностью. Звучное короткое слово кагаку ставило его в тупик. На взгляд С.В.Разина слово кагаку имело слишком много значений. В различных контекстах он переводил его и как химия, и как биология, и как физика, и как просто наука.

Такое разнообразие его нервировало.

Подсмеиваясь над наивным геологом, нежно курлыкали в близлежащем болотце островные жабы. Солнце пекло сладко, влажный, полный зловония воздух нежно размывал очертания дальних предметов. Задыхаясь от безмерной свободы, мои друзья, как могли, успокаивали Роберта Ивановича:

— Ногу сломаешь, не спеши. Не рви голос, никто не придет, кроме медведя…

— В ипритку нагишом не суйся, оденься прежде. Лечиться потом выйдет дороже…

— А увидишь на отливе неизвестное науке животное, шум не устраивай. Местные жители убивают такое зверье и выбрасывают обратно в море, чтобы ученые не понаехали. Правда, приплод у местных семей как раз от ученых, и, скажем так, качественный приплод…

5

И было утро.

Юлик Тасеев встал.

Он вздыхал, он ничего не помнил.

Он никак не мог понять источника гнусных лежалых запахов и даже украдкой заглянул в свои трусы. Шуршащий звук рекламных листков, которыми он был оклеен с ног до головы, тревожил его меньше. Мы тоже лениво поднимались, позевывали.

— Вас на катафалке привезли, — нерешительно напомнил Юлику Роберт Иванович.

— Значит, кто-то умер.

Пораженный Жук замолчал, а Юлик неуверенно застонал и подошел к окну. Он был похож на большое печальное дерево, теряющее листву, и с его пятки, как с матрицы, спечатывалось на влажный пол короткое слово «ялЮ». Буква я при этом несколько расплывалась, может, Гусев плохо слюнил химический карандаш.

У окна Юлик всмотрелся в откинутую стеклянную створку.

— Венька, у тебя что, монография выходит?

— Ага, — добродушно ответил Жданов.

И тогда Юлик закричал.

Он не зря числился начальником отряда.

Немного отмокнув в горячем источнике, парящем недалеко от аэродрома, он решительно приказал коллегам собраться. Конечно, делалось это неохотно. Коллеги с надеждой посматривали на меня, но вмешиваться я не решился. Только проводив геологов в поселок (там должен был швартоваться сейнер), сварил кофе и, принюхиваясь к тяжким следовым запахам, выложил на стол заветную общую тетрадь.

«Серп Иванович Сказкин, — мелкими буквами сделал я первую запись, — бывший алкоголик, бывший бытовой пьяница, бывший боцман балкера «Азов», бывший матрос портового буксира типа «жук», бывший пьющий кладовщик магазина № 13 (того, что в селе Бубенчиково), бывший плотник «Горремстроя» (Южно-Сахалинск), бывший конюх леспромхоза «Анива», бывший ночной вахтер и так далее, день начинал одним, но коротким словом…»

Я чувствовал настоящее вдохновение.

Тетрадь третья ПРОТЕЖЕ БОГОДУЛА СКАЗКИНА

Вулкан Тятя высотой 1819, 2 м находится в 5, 5 мили от мыса Крупноярова. Склоны