Малый бедекер по НФ

Я удивился: какое стадо?

Но Семихатка был непреклонен:

— Да-да, мой мальчик. Именно ты!

— Как солист может исполнить партию хора?

— Это зависит от партитуры.

На меня напялили вонючую шкуру, зашили, навели грим, вычернили хвост и бороду, подтолкнули, прикрикнув: «Двигай рогами, глядь!» И я сделал шаг. Как на Луне Армстронг.

Шаги эти, тысячекратно повторенные на пленке, действительно дали иллюзию несущегося к пропасти стада. Валя Каждая в ужасе воздевала руки. Ничего, кроме веревок, не было на ней.

12

Каждая!

Тетрадь шестая ХОР ЗВЕЗД

Водопад Птичий низвергается с высоты 12 м непосредственно у мыса Водопадный и образует озеро, которое соединено с бухтой широкой протокой Водопад напоминает белый парус и приметен с больших расстояний. В тихую погоду из водопада можно принять пресную воду при помощи шлангов и мотопомпы. Для принятия воды рекомендуется становиться на якорь против мыса на глубине 9—11 м. Затем завести швартовы с кормы на берег и, подтравливая якорную цепь, подтянуть корму на расстояние 0, 5—0, 8 кбт от протоки, наблюдая за тем, чтобы глубины под кормой были не меньше 5—7 м. Мотопомпу при этом можно установить на берегу или на катере.

Лоция Охотского моря

1

Я шел по отливу.

Женщины, собиравшие морских гребешков, окликнули меня.

— Видите пятно? — сказала одна, черненькая, брезгливо зажимая тонкий нос пальцами. На лоб она надвинула платочек, блестели черные глаза. — Вчера пятна не было, значит, ночью кто-то на песке лежал, верно? Вот кто, а? — спросила она с надеждой. — Сам уплыл, а вонь осталась.

— Может, ушел, а не уплыл?

— Это вы почему так говорите?

Я пожал плечами.

— Куда ушел?

— В горы.

— Да ну, — сказала вторая, блондинка. Волосы у нее были завязаны в узел, загорелое лицо смеялось. — Мы лес хорошо знаем, сами ходили до Головнина и почти до Тяти ходили. Куда погранцы пускают, туда и ходили. С ними можно далеко зайти, — лукаво призналась она. — В лесу такая вонючая тварь не выживет, на сучок напорется. Она, наверное, из моря.

Я наклонился над песком.

В одном месте влажная зеркальная поверхность была продавлена, будто лежала тут правда тяжесть. Частично пятно заплыло, но общие очертания все еще сохранялись. И след к воде, будто что-то волочили. А от грязного мелкого осадка несло трупным запахом. Я невольно оглянулся.

Тишина. Склон вулкана.

— Вот я и говорю, — напомнила черненькая. — Ночью здесь что-то ползало. Я точно слышала. Я вон там сидела, — указала она на поваленную сосну у выхода из поселка, метрах в пятидесяти от отлива. — А это ползло в темноте. Ну, Луна иногда выглянет, волна вдруг высветится, а что увидишь? По звуку — большое ползало, весом на тонну, верно? Спрут не будет ползать по берегу, не дурак. И он так не пахнет, — поморщилась она. — А ночью таким на меня дохнуло, что мы так и решили: это Серп уснул на отливе. Вот с ним такое случается.

— Ой, а с кем ты была? — Блондинка уставились на подружку.

— Все тебе и скажи, — отрезала черненькая, покраснев. Понимала, что выбор невелик. В поселке на несколько тысяч приезжих и местных жительниц оставалось, может, с сотню мужиков, и те калеки. Не хотелось черненькой обижать подружку, поэтому сказала: — Понадобится, свидетеля приведу.

— А у нас болотце есть за огородом, — ревниво вмешалась блондинка. — Я тоже иногда сижу с мужчинами на скамеечке. — На подружку она теперь не смотрела, но слова, несомненно, адресовались ей. — У меня ноги такие загорелые, — сообщила она, как некий важный факт. — Когда сидишь, луна выглядывает, ног почти не видно, зато кожа блестит и такие нежные очертания… А в болотце такое делается! — Она даже положила руку на грудь.

— Да уж…

Я верил, конечно.

Но такие вещи не доказывают.

Хочешь мяса, сделай зверя. А так что говорить?

След есть, это точно, думал я, шагая по отливу. И вонь есть. Ну и что? Ну, лежало на песке неизвестное тело. Вот мало ли что валяется на свалке. Например, богодул с техническим именем. «Нажрутся помета и орут», — говорил Колюня о жабах. «С соблюдением всех ритуальных действий». Я хорошо помнил Колюнины слова. И тетя Лиза меня предупреждала: «На берег не ходи, там в кучу можно вступить». То есть все на островах говорили о чем-то таком, что не обязательно является опасным само по себе. «Такая много не сделает», — хвалила, например, тетя Лиза кошку Нюшку. И Юлик Тасеев не погиб, когда напоролся на что- то пахучее. Рвало его потом страшно, но ведь не обязательно оттого, что он вошел в прямой контакт с тварью. И Вова клялся без ужаса. «На берег Капу пускать не буду!» Ну, ужас. Но не ужас-ужас!

2

На отливе, километрах в семи от аэродрома нагнал меня армейский грузовик.

В кузове, держась за тяжелую скользкую бочку из-под оливкового масла, трясся незнакомый мужчина в коротких штанах явно с чужого бедра. От него нехорошо пахло. В последние дни мерзкие запахи здорово ломали мне кайф. «Вот куда, вот куда мы катимся?» — запричитал незнакомец, поняв, что я принюхиваюсь. — «На аэродром», — хотел подсказать я, но он удачно увел разговор в сторону. Наверное, не хотел объяснять, почему от него так пахнет. Зато рассказал о неизвестных преступницах. Он несколько раз это подчеркнул — о преступницах. Вот купил он нож в магазине, хороший складной нож на тяжелой латунной цепи. Прикрепил к поясу — удобно. Выпадет нож, все равно при тебе останется. А нож выпал и не остался. Выпал вместе с брюками. Якобы лег мой попутчик на отливе (скорее всего в одном из бараков, заселенных сезонницами), разделся под солнцем (конечно, его в бараке мигом раздели), ну, прямо благодать Божья, так бы и жить. А вот брюки пропали. Вместе с ножом. Приходится теперь носить чужие.

Здорово он все-таки пах. Хоть сдавай на парфюмерную фабрику.

За километр от бараков машина свернула в сторону заставы. Мы соскочили на пыльную каменистую дорогу и вдруг мимо нас промчался, прихрамывая, коротенький, как морковка, человек. Он промчался невесело, с каким-то непонятным всхлипыванием, почти не различая дороги.

— Эй!

Человек не остановился.

Мой попутчик смущенно покрутил пальцем у виска.

Всхлипывая и подвывая, человек-морковка прыгал на два, а то и на три метра. Так хотел. Потом его прошибло, наверное, насквозь промок. «Вот куда, вот куда мы катимся? — снова запричитал мой попутчик. — Что за мир? Преступницы всюду!»

Но я эту тему не поддержал. Мне хотелось поскорее увидеть тетю Лизу, убедиться, что Никисор не сжег барак, а пес Потап по мне соскучился.

Ну, времени Никисор, конечно, не терял. На голой бревенчатой стене барака, превращенной как бы в полевой музей, в живописном беспорядке висели, прихваченные ржавыми скобами, потрепанная швабра с обломленной ручкой, сбитый резиновый валик от пишмашинки «Башкирия», затупленное ржавое лезвие чудовищно зазубренной косы, которой, возможно, когда-то пользовалась Старуха. Здесь же красовался ярко-красный использованный огнетушитель и плоская, алюминиевая, пробитая в трех местах канистра. Раскачивался на плетеной веревочке большой стеклянный поплавок, расписанный японскими иероглифами, чернела резиновая калоша не русской работы и перекрещивались длинные, как берцы, истрепанные вконец метлы. Завершала выставку оранжевая табличка «Не курить!».

Мой попутчик смело вошел в барак.