Но он ошибся.

Он не понимал главного.

Ни мне, ни моим книгам все эти рецензии не могли помочь по той простой причине, что Семенов чаще находился за границей, чем в Москве. Но время от времени я все-таки плыл под мощной защитой этого классного суперкрейсера, зовущегося Юлианом Семеновым - дымящего трубкой, посверкивающего зажигалкой, находящегося в вечном движении, наконец, в силе.

В октябре 1978 года он вызвал меня в Москву — на совещание писателей-международников. Далеко не все присутствующие отвечали этому понятию, разве что сам председатель. Он, кстати, свободно владел не только немецким и английским, но и языком пушту. И объяснялся на других языках. Это давало возможность мотаться по всему миру, везде он чувствовал себя своим — среди никарагуанцев, кубинцев, во Вьетнаме, в Афганистане, понятно, в Париже, в Латинской Америке. Влипал в разные истории, но до поры до времени вылезал из всего. А потом достал своего ангела-хранителя.

Небольшого роста, плотный, коротко стриженный, он с любопытством смотрел на меня снизу вверх. Любил свитеры. Из-под свитера белел воротник рубашки. Крупные, сильные, резко очерченные глаза. Часы носил карманные — на цепочке. В разгаре спора бил ладонью по столу: «Брек!»

«Моя Дунечка, ей 20 лет, весьма ехидна, но прочла твою книгу. Значит, это настоящее».

В мастерской, расположенной рядом с ипподромом, негромко, но твердо сказал: «Война почти неизбежна. Наша ошибка: решать надо было семь лет назад, на Синьдзянском полигоне (три атомных взрыва). США не вмешались бы».

Китай его пугал.

«Значитца».

«Жена?» — спросил я, увидев в мастерской на Беговой симпатичную девушку.

Он засмеялся: «Подружка. Случайно прихватил из Пицунды. Теперь надо отправить обратно».

И мы везли подружку в аэропорт.

На «Темп-танке».

«По мере уменьшения потенции моральный уровень растет, нет?» — хохотал он.

«Старик. Геночка. Дружище».

Мастерская его находилась на двенадцатом этаже.

На стенах фотографии — Юлиан рядом с Джоном Кеннеди, Юлиан с Хемингуэем на рыбалке, Юлиан в обнимку с Луи Армстронгом. «Каждый на планете знаком с каждым через человека, — смеялся. — Я жал руку папе Хэму, теперь ты мне. Вот она и есть эта связь, нет?» Запомнились работы Дуни Семеновой на стенах — длинные размазанные лица. И на дверях табличка: «Вор! В этой квартире нет денег и драгоценностей. А особенно не бери рукописей. Если они появятся на толкучке, будет плохо тебе, вор».

Огромный стол в пустой комнате.

При мне Семенову доставили корректуру с разрешительным штампиком КГБ — «ТАСС уполномочен сообщить».

«Работать, старик, надо быстро и много. Тот, кто пишет три строки в неделю, — или не умеет писать или врет. За два года ты должен выдавать три романа, нет?»

«К новому изданию твоих „Курильских повестей“ непременно напишу предисловие».

«Ты будешь работать над нашей тематикой?»

Американские сигареты, трубка. «Ну и длинный ты!»

Под «Черного доктора» (Массандра) с интересом: «А пьесы писал? Как это — нет? Это напрасно. Тебе надо попробовать. Это диалоги! Это живая речь».

На столе — газовый пистолет. «Вообще люблю оружие».

Одно время мне казалось, что в книгах Юлиана Семенова ровно столько слов, чтобы писателя поняли правильно и почувствовали интонацию вещи — не больше, не меньше. Но сейчас я вижу, что как писатель он гораздо богаче, чем некоторым хотелось бы видеть. «Истинный ариец. Характер — приближающийся к нордическому, стойкий. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Беспощаден к врагам рейха. Спортсмен, отмеченный призами на соревнованиях стрелков. Отменный семьянин. Связей, порочащих его, не имел. Отмечен наградами рейхсфюрера СС».

Это надо был уметь сделать.

И надо было уметь играть классическими сюжетными блоками.

Я не стеснялся говорить это Юлиану Семеновичу. Он смеялся: «Если тебя поняли, значит, ты добился цели, нет?»

Он вообще любил действие.

Вот и прекрасно, говорю я себе. Есть Семенов и есть Конецкий. Есть Станислав Лем и есть Джозеф Конрад. Поэтому литература и велика, нет? Джозеф Конрад, например, так считал: «Искусство долговечно, а жизнь коротка, и до успеха очень далеко. И потому, сомневаясь в том, хватит ли сил идти так далеко, мы говорим не так уж много о цели искусства, которая, как сама жизнь, увлекательна, трудна, туманна. И цель эта — не в ясной логике торжествующего результата, не в раскрытии одной из тех бездушных тайн, которые называются Законами Природы. Она не менее возвышена, однако более трудна. Приостановить на мгновение руки, занятые земной работой, заставить людей, зачарованных дальними целями, бросить взгляд на форму и цвет, на свет и тени окружающего мира; заставить их остановиться ради взгляда, ради вздоха, ради улыбки — такова цель трудная и ускользающая, достижимая только немногими…-»

ВИКТОР ДМИТРИЕВИЧ

В самом начале перестройки, когда еще не поменялись цели искусства, вдруг начали готовиться к изданию разные справочники, посвященные российской фантастике. Правда, в свет вышли считанные единицы, тем не менее справочники эти готовились. Работая над одним таким, я получил массу биографических заметок от самых разных писателей. Самые пространные, конечно, принадлежали молодым. Всегда легче писать не о сделанном, а о том, что собираешься сделать в будущем, А вот самая краткая была написана Виктором Колупаевым.

Виктор Колупаев:Родился в 1936 году в поселке Незаметный (ныне город Алдан) Якутской ССР. Окончил Томский политехнический институт по специальности «радиоэлектроника». Работал в различных научных организациях города Томска. В 1976 году принят в Союз писателей СССР.

Книги:«Случится же с человеком такое…» (1972), «Фирменный поезд „Фомич“, „Весна света“ (1986), „Волевое усилие“ (1991). Всего вышло 16 книг (в том числе в США, ГДР, Чехословакии).

Кредо:Хорошо прожил тот, кто прожил незаметно.

Своему кредо Виктор никогда не изменял.

Представляя гостей, говорил так: «Дмитрий Биленкин, известный писатель, Москва… Геннадий Прашкевич, книги его знаете, Новосибирск… Борис Штерн, Киев…» Потом скромно добавлял: «А я — Виктор Колупаев, местный житель».

И мечта у него была из тех, которые сильно не афишируют: он хотел понять, что такое Время и Пространство. В школе, правда, не прочь был совершить кругосветку на паруснике, в десятом классе даже подал документы в Военно-морское училище, но, кажется, забыл приложить фотографии. В итоге всю жизнь прожил в Томске. С любопытством расспрашивал меня о дальних странах, но никогда не выражал желания оказаться в Индии или в Греции.

Стивенсон говорил о двух обязанностях писателя: быть верным факту и трактовать его с добрыми намерениями. Это полностью относилось к Колупаеву. Томской журналистке Е.Орловой он однажды признался: «…Хотел страшно научиться виртуозно играть на фортепиано. Классическую музыку я довольно хорошо знал, собирал пластинки любимых композиторов, а в школе еще радио слушал. — (Хорошо поддав, мы с ним, кстати, не раз исполняли дуэтом арии из наших любимых опер — «Аида», «Фауст», «Паяцы». — Г. М. )— В 1963году купил рояль, тогда лишь третий год был женат и дочь еще была маленькая. В квартире — ничего, кроме какой-то кровати и этажерки, ну стол, кажется, был. И вот я купил в комиссионке старый разбитый беккеровский рояль длиной больше двух с половиной метров. Вместо одной ножки подставил березовый чурбан. Сам научился

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату