для чего ему на самом деле понадобилась вся наша орава: неужели только для того, чтобы искать эти мифические чешуйки? Не только, подмигнул купец, еще будут нужны крепкие кулаки и мозги, которые соображают, как слегка подтолкнуть удачу в нужную сторону. Охрана, значит? Значит, охрана, подтвердил Кари, и подмигнул. Зачем ему женщины рыбаков и моя семья, спрашивать я не стал, ясно было, что рыбаки друг от друга не отстанут, ну а я один тоже никуда.
И вот теперь я взобрался почти на самый верх покатого туловища Дракона, или корпуса корабля, или невесть чего и разглядываю дворы богатой части города, в которую стража не пускает ни местных обитателей, вроде нас, ни паломников, которым за небольшую мзду позволяют в светлое время ковыряться у стен в напластованиях из темной и светлой чешуи, надеясь добыть хоть одну чешуйку. Соврал Тарих, говоря, что стража не подпускает никого к святыне. Напротив, стражники даже развлекались, за отдельную плату показывая искателям удачи тайные места, где чешуйки немного оттопыривались, и даже разрешали орудовать ломами, чтобы их отбить. Бесполезное занятие.
Хоть в некоторых местах «чешуя» была еле видной глазу, кое-где — крупная, с ладонь. Керби сразу же обратил на нее внимание, да и я быстро сообразил, у кого видел похожие штуки. Рыбаки, кажется, тоже поняли, что к чему, но не подали виду. Лишь старина Маас насупился, цапнул было по стенке, но пальцы лишь скользнули по прозрачной броне.
Мы нашли удобное местечко у большой выемки, наполненной дождевой водой, из веревок и полотнищ, прихваченных из садов дядюшки Садзандара, устроили навес. Рыбаки устроились поодаль, поближе к стене двухэтажного дома, узкие окна которого были похожи на бойницы. Купцы же кинули проводнику пару монет и велели ему возвращаться назад, но Радук заявил, что не оставит щедрых господ так быстро, к тому же ему надо взять у Хабана батарейки, а это идти аж на ту сторону массива. Ну, так в добрый путь, пожелал Кари, на что проводник ответил: вот отдохнет, малость переведет дух и пойдет. Дух он переводил дня четыре. А когда собрался в дорогу, выяснилось, что и нам в ту сторону…
Через пару дней после нашего восхождения, если, конечно, медленный подъем на скрипучей платформе можно так назвать, выяснилось, что припасов хватит ненадолго, а вернее, их почти и не осталось. Народ здесь какой-то жил, одни присматривали за усадьбами, другие пристроились по хозяйству у стражников, но в услугах наших никто не нуждался. На дувалах грелись на солнце старики в таких лохмотьях, по сравнению с которыми наши тряпки казались богатым одеянием. Время от времени они, о чем-то негромко переговариваясь, равнодушно следили за перемещением паломников. Ближе к вечеру старцы тянулись к помещениям стражи и рылись в баках для мусора в поисках объедков. Кое-где в тени лежали больные, которых родственники притащили сюда в надежде, что святыня со многими именами либо вернет им здоровье, либо добрые силы вконец отвернулись от несчастных, а стало быть, и не надо тратить на них силы, средства и время. Я привык к человеческому скотству за годы странствий, но, видимо, все же не очень привык, когда увидел, как стражники, раскачав, сбросили мертвеца вниз, обмениваясь веселыми шутками насчет того, что кому-то сейчас удачи привалит на голову.
— Тут вроде лекарь есть? — спросил я Радука. — Ты, когда пойдешь к нему за батарейками, спроси, почему он больных не пользует?
— А ему не положено, — сказал Радук. — Если он снизойдет до хворого, то лишь чтобы узнать, не опасна ли болезнь для других, не заразна ли. Все остальное, сам понимаешь, зависит от удачи. Повезет, будет здоров. Не повезет — видал, как покойничка отправили птицам на корм?
Пока мы обустраивались на новом месте, Кари и Джо бродили по заброшенному городу, подолгу пропадая в его закоулках. Пару раз, взобравшись по выступающим балкам на крышу дома, я пытался проследить, куда они идут, но это было дело безнадежное — в лабиринте запутанных улочек они быстро исчезали из вида. Ясно лишь, что они двигались в сторону высокой стены, идущей от края до края каменного монолита и рассекающей город на две части.
После того, как мы перекусили остатками снеди, я снова поднялся наверх. В сумерки тени ложатся странно, крыши и темные внутренности Большого Змея составляют быстро меняющийся узор — это зрелище почему-то успокаивает, и ощущение собственной ничтожности перестает разъедать душу.
Внизу, под навесом, Леонора пыталась уложить дочку спать, но девочка капризничала, вырывалась. Неподалеку сидел на корточках Чакмар, и когда жена не смотрела в его сторону, строил Катарине рожи, подбрасывая в ладони камешки, словно звал поиграть. Керби шарил по окрестным садам в поисках съестного. С тех пор как мы оказались здесь, рыбаки держались наособицу. Отсюда видно их становище. Беспалый удалился в палатку к своим женщинам, стены палатки колыхались, как под сильным ветром. Маас и Гинтар, не обращая внимания на забавы своего вожака, о чем-то шептались, потом поднялись с кошмы и исчезли в узком переулке, по которому можно было выйти как раз к пустырю между домами, где мы расположились.
Что это они задумали? Я быстро спустился вниз и на всякий случай проверил, под рукой ли нож.
— А мы вам немного мясца принесли, — сказал Гинтар, протягивая нечто, завернутое в тряпицу, от которой несло тухловатой солониной.
Я отвел их в сторону, чтобы не беспокоить жену и дочку, и присел на выступающую из бурьяна трубу, похожую на огромную кишку. Или это была окаменевшая кишка?
— Поговорить надо, — буркнул Маас, глядя исподлобья.
— Ну вот, говорим…
— Жезл мой вернуть надо.
Он принялся расписывать, как будет славно, если мы вернемся в Райскую Рыбалку и восстановим его в правах, и даже если у нас нет желания возвращаться, то не беда, хватит и того, что мы поможем ему вернуть его же вещь, а уж насчет благодарности и говорить не придется.
Гинтар в это время озирался по сторонам, словно боялся, что нас кто-то подслушает. Мне не понравилось выражение его лица: вроде равнодушное, но при этом глаза хитро щурит.
— Твой жезл, тебе и возвращать, — ответил я. — Становиться между сыном и отцом неправильно, так ведь? Вызови его на поединок или прирежь, пока он со своими бабами кувыркается. Вот Гинтар пусть и прирежет.
— Мне нельзя. Традиция не позволяет. И Гинтару нельзя, тогда я должен буду убить его. Тебе и твоим людям можно.
— Чтобы потом ты убил нас? Какой-то замкнутый круг.
— Не пойму, о чем ты, — угрюмо сказал Маас. — Тебя убивать я не буду, но ты заплатишь мне цену крови, и тогда между нами крови не будет.
— Чем же я тебе заплачу? Ах, да!..
Вот ведь кровожадный дед, родного сына готов убить, лишь бы вернуть символ власти. Интересно, догадывается ли он, сколько стоят пластины, врезанные в палицу?
— Мне кажется, — осторожно начал я, — что дело до резни можно и не доводить. За эту вашу секиру можно выручить неплохую сумму. Ты купишь себе не только Райскую Рыбалку с потрохами, но и парочку соседних деревень, а сынку твоему дюжину доходных столичных домов.
— Не нужны мне потроха Райской Рыбалки, — ответил Маас. — Мне жезл мой нужен, а тогда с деревней своей сам разберусь. А если захочу продать, так посредники ни к чему, желающих много. Вот, скажем, наши торговые люди. Свистну, быстро прибегут.
— Свисти, только не в мою сторону, слюной забрызгаешь. Твоя вещь, хочешь — продавай, хочешь — о колено разбей или вставь вьюку в задницу.
Маас тяжело задышал, грозно пошевелил белесыми бровями, но тему жезла и вьюка развивать не стал. Зато в разговор вмешался Гинтар.
— Вместе надо держаться, вот что я скажу. Купцы нас сюда не для того привели, чтобы Дары Высокого искать, а для другого. Купцы — они хитрые… Им не только охрана нужна. Они хотят попасть на ту сторону, а пока стража нас будет мордовать, угонят машину.
— Машину? — мое удивление было почти искренним.
Оказывается, чужаки посвятили в свои планы и рыбаков. Интересно. Но подозрительно.
— Мы не против хорошей драки, — сказал Маас. — Тем более, если за нее хорошо заплатили. И если во время драки немного придушат моего беспутного сынка, то все устроится само собой. И убивать никого не
