«Где он?» — молча поинтересовался Перид, и эта мысль прозвучала в тишине, созданной в границах заклинания.

— Не знаю, — покачала головой барышня. — Но он чувствует себя в безопасности.

Художник без объяснений понял двойной смысл ее ответа. Шив считает, что он в безопасности, и Гуиналь не чувствует непосредственной угрозы, нависшей над ним.

— Они все в безопасности? Ливак? Райшед?

— Насколько я могу судить.

Барышня нахмурилась. Как же трудно читать мысли магов, когда они не творят свою магию стихий. Гуиналь не сомневалась бы так в Узаре, если б могла ощутить, что он чувствует к ней на самом деле. Возможно, тогда ей не пришлось бы полагаться на кого-то вроде Перида и искать себе опору в его обязательствах и привязанностях. Дворянка торопливо отбросила эти неуместные размышления, пока художник не уловил их, и на нее тут же обрушился целый поток образов.

Убитая горем женщина прятала истерические слезы за вымазанными кровью руками и длинными, спутанными волосами. Ее безумные эмоции ударили Гуиналь как пощечина. Ужас, вызванный смертью ее защитника, переплетался со стыдливым облегчением, оттого что ее жизнь больше не будет зависеть от его прихотей и жестокости. Новая страшная истина придавила то слабое утешение. Если нет Илкехана, кто станет теперь ее господином? Если она избежит рабства или участи наложницы, что она будет есть?

Безжалостная, Гуиналь резко освободилась от бессвязных мыслей женщины, вытаскивая с собой Перида. Бесшумные голоса и мелькающие лица заполнили эфир. Какого рода Высшему Искусству учатся эти эльетиммы, если у них так мало дисциплины, так мало самообладания? Их эфирная магия — зверское, разъедающее искусство, оно заставляет людей бурно реагировать и, используя их несдержанность, предает их в чужие руки.

Необузданное Высшее Искусство порождало необузданные эмоции. Гуиналь увидела лысоватого мужчину с крупным обветренным лицом. Он давно дожидался смерти Илкехана и теперь был полон решимости защитить свою землю и людей от ее последствий. Другой, более молодой, с тревогой понял, что потеря союзника оголяет его фланг. Образ незащищенного замка на открытом песчаном берегу возник в его мысленном взоре и исчез, сменившись более ужасным зрелищем его собственной наготы под опускающимся клинком. Живое воображение представило, как сияющая сталь вонзается в белую трепещущую кожу, увидело алую кровь на серебристом клинке, рассеченную плоть и сухожилия. Живот скрутило страхом, когда мужчина осознал, что никто не станет слушать его оправданий. Он сдался Илкехану, чтобы спасти свою жизнь, но теперь всему конец. Внутри у Гуиналь все сжалось от сочувствия, и барышня испугалась такой реакции.

Перид задохнулся.

— Я больше не могу, госпожа моя.

Ну конечно, художник гораздо впечатлительнее, чем она. Вот почему Гуиналь так потрясена.

— Оставайся со мной.

Барышня соткала заклинание, чтобы дать Периду небольшую передышку от гомона эмоций. Она укрепила свою собственную защиту, когда надежды, страхи, предположения и воспоминания закружили в эфире, колотясь о ее самообладание.

Морщинистое лицо старухи ликовало. Она радовалась смерти своего врага, думая, что теперь может умереть спокойно. Рядом молодая женщина ярилась на кого-то или что-то, борясь с каким-то непонятным Гуиналь принуждением, и на миг дворянка увидела тень решетки на изможденном и напряженном лице. Отчаяние губит эту женщину, с жалостью осознала Гуиналь. Негодуя на свое положение, она все глубже впадает в немыслимую тоску по тому, что ушло и никогда не вернется.

Потрясенная видом этой женщины, столь ограниченной своими чувствами, Гуиналь отвлеклась и не заметила приближения чужого могучего ума. Его мимолетное касание было таким леденящим, что у нее по рукам побежали мурашки. Столкновение с этим хитрым разумом смело все другие шепчущие эмоции, и барышня поспешно окуталась всеми маскирующими заклинаниями, каким ее научили. Та жадная, ищущая мысль двинулась дальше. Гуиналь не смогла определить, мужчина это или женщина, но она уловила его скрытые чувства. Незнакомец был осторожен и честолюбив и жаждал извлечь выгоду из такого поворота событий. Кто бы это ни был, он был так же хорошо обучен секретности, как любой адепт усыпальницы Острина.

— Лицо, спрятанное от всех. — С этим заключением Гуиналь осторожно отступила по проверенным тропам ритмичного заклинания и увела Перида от непроходимой трясины горя, смятения и ожидания. — Смерть Илкехана вызвала хаос. Эльетиммы мечутся, как муравьи в разворошенном муравейнике.

Художник открыл глаза и потер занемевшую шею.

— Верно сказано, моя госпожа. — Он печально поморщился. — Я чувствую себя так, будто полдня просидел за копировальным столом.

— Это справедливое сравнение для требуемой концентрации. — Гуиналь указала на свою коллекцию бутылок, выстроенных по цвету и высоте. — Если у тебя болит голова, я могу дать тебе хорошее снадобье. — Жаль, у нее нет средства, чтобы успокоить дрожь в собственном уме.

— Спасибо, но я, пожалуй, обойдусь. — Перид встал, потирая шею. Его взгляд был обращен внутрь. — Это замечательный опыт, даже более замечательный, чем в прошлый раз.

— Гуиналь!

Услышав голос Темара, оба вздрогнули и повернулись к двери. Д'Алсеннен стоял на пороге и нетерпеливо манил барышню.

— Через минуту, — отмахнулась Гуиналь. — Когда у нас будет свободное время, я дам тебе несколько уроков. Думаю, ты мог бы стать настоящим адептом.

— Жаль, что я раньше не догадался поучиться Высшему Искусству. — Художник не скрывал горечи. — Я бы не чувствовал себя здесь таким бесполезным.

На Гуиналь снизошло вдохновение.

— Ты можешь быть полезен мне и Налдету, если захочешь. Спасибо Острину, его рана заживает, он молод и силен, и это поможет ему справиться с физической болью, — заговорила барышня тихим, доверительным тоном, забирая с доски на козлах свежие повязки, горшок целебной мази и бутылочку темно-коричневого стекла. — Но у него нет желания жить. Он считает, что опозорил свое призвание, подвел своих учителей, Паррайла и всех остальных несчастных, захваченных пиратами.

— Он проснулся? — Перид был заметно огорошен.

— Вряд ли, но я слышу его мысли.

Вспоминая об этом, Гуиналь невольно закусила губу. Ей действительно нужно выспаться, и как можно скорее. Общество художника также побуждало ее к слабости. В конце концов, его открытое дружелюбие обезоруживало многих людей, не только ее.

Перид энергично покачал головой:

— Их кровь на руках Мьюрдарча, не Налдета.

— Я не могу убедить его в этом, — вздохнула барышня. Она осторожно пошла меж тюфяков к кровати в задней части хижины.

Художник последовал за ней.

— Что я должен сделать?

— Поговори с Налдетом. Он может слышать тебя, несмотря на боль и лекарство, притупляющее чувства. — Гуиналь положила пальцы на руку Перида. — Напомни ему обо всем, ради чего стоит жить. О любви, красоте, дружбе, честности, которые борются с ложью.

— Ты не можешь сделать это своим Высшим Искусством? — полюбопытствовал Перид.

— Нет, пока я сама не убеждена, — откровенно призналась барышня. Потом вдруг замерла и отдернула руку. Она сказала это вслух или только подумала?

Художник сочувственно обнял ее. Гуиналь еще больше испугалась и резко отступила.

— Налдет так уязвим. Я бы злоупотребила своими силами, если бы стала ему что-то внушать.

Это маг уязвим, не она. Адепт Высшего Искусства не может позволить себе быть уязвимой. Барышня посмотрела на Налдета. Он спал в одной помятой льняной рубахе, достаточно длинной, чтобы сохранить его скромность.

— Подержи.

Вы читаете Кинжал убийцы
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату