Я работал с видеомонтажером, когда в квартиру вошла Мойра. Она не потрудилась постучать, впрочем, как и всегда. Я допил остаток джина, остановил на экране изображение Энн Бакстер и развернулся в кресле.
— Иисусе, Дет, ты когда-нибудь собираешься распаковывать вещи? — осведомилась она, обозревая горы коробок, все еще загромождавших гостиную.
Я отправился на кухню, чтобы наполнить стакан.
— Это зависит от того, собираешься ли ты снова выкинуть меня.
— Сам знаешь, я и не хотела. Это все Виджей. Вечно заглядывает мне через плечо, — пробормотала она и последовала за мной на кухню. — Это джин двадцатого века? Дай попробовать.
Покрутив в руках сморщенный лайм, валявшийся на раковине со времен моего путешествия в 1942-м, она положила его обратно.
— Кроме того, у тебя заплачено по сегодняшний день.
По сегодняшний день. Но Роузтраш отказалась и далее держать меня на зарплате. Она просто взбесилась, когда я вернулся без Уэллса, хотя, похоже, так наслаждалась, унижая меня, что это удовольствие стоило всех расходов на путешествие во времени. Она отчитывала меня за провал, в то же время давая понять, что от такого, как я, ничего иного и ожидать не приходилось. В пространных нотациях весьма оригинально сочетались снисходительность и презрение: в ее глазах я не только сам был неудачником, но и пособником такого же неудачника, как Уэллс.
Согласно словам Роузтраш, отказ Уэллса продемонстрировал фатальное отсутствие смелости.
— Он трус, — заявила она мне. — Если бы он пошел с тобой, может, и имел бы право претендовать на гениальность. Но его гений — просто ловкость рук.
Я не упомянул о предложении Орсона. Нежелание спорить с ней — вот цена, которую я заплатил за то, что избежал очередного волчьего билета.
Сейчас я трудился над восстановлением «Великолепных Амберсонов». Выбросив за борт единственную существующую копию, Уэллс сильно затруднил мою работу. Да, теперь мне придется сложнее… Но нет ничего невозможного. Негативы опального материала в архивах «РКО» существовали до декабря 1942-го, после чего подлежали уничтожению, так что у меня было достаточно времени, чтобы украсть их до своего возвращения. Разумеется, Роузтраш были нужны не «Амберсоны», а Уэллс. Голливуд всегда интересовала исключительно прибыль, и несмотря на все мои старания продать картину, очень немногие, помимо кучки критиков и одержимых, заинтересовались черно-белым фильмом столетней давности. Но сейчас я ставил на другое. Вполне вероятно, что восстановление ленты вызовет шумиху, достаточную для того, чтобы начать карьеру заново.
А может, у меня имелись и другие причины. Я не монтировал фильмы двенадцать лет, с тех пор как положил конец своим режиссерским амбициям, и эта работа заставила осознать, как мне недостает простого удовольствия собственными руками создавать шедевр. Восстановленная картина была блестящей, гениальной, душераздирающей и печальной. История медленного упадка великой торговой семьи, раздавленной прогрессом, неудачами, тупым узколобием… и появлением автомобилей. Первый потрясающий фильм, прямо сказавший о разрушительном влиянии технического прогресса на отношения между людьми; но тут еще присутствовали и человеческая трагедия, и погубленная любовь. В центре сюжета — история жизни Джорджа Минафера, избалованного сына состоятельных родителей, который погубил себя и принес несчастье тем, кто его окружал.
Мойра сдалась и взяла лайм.
— Где нож? У тебя есть какой-нибудь тоник?
Мне нравилась Мойра: самый факт, что ей было плевать на кино, делал ее освежающе привлекательной. Но нужно было работать. Я вернулся к монтажеру, пока она слонялась по кухне. Нажал кнопку «play». На экране Энн Бакстер в роли Люси Морган рассказывала отцу, которого играл Джозеф Коттен, легенду о молодом индейском вожде Вендоне. Вендона — Топчущий Всех.
— Вендона совершенно неописуем, — говорила Люси, шествуя вместе с отцом по садовой дорожке. — Он был так горд и высокомерен, что носил железные мокасины и давил ими людей. Поэтому племя наконец решило, что молодость и неопытность не могут служить оправданием его деяниям, и изгнало Вендону. Его отвели к реке, посадили в каноэ и оттолкнули лодку от берега. Течение вынесло его в океан. Вендона так и не вернулся.
Я видел сцену и раньше, но эти слова впервые вызвали озноб. Я нажал паузу. И вспомнил состояние Уэллса, когда он просматривал ролики о своем будущем. Теперь я вдруг осознал, что он снял фильм о себе… нет, не один фильм, а два. И Кейн, и Джордж Минафер были двумя ипостасями Уэллса. Избалованные, испорченные, высокомерные, презирающие окружающих красивые мальчики, слепо бредущие к возмездию. Каковое они и получили, все трое, словно сами его искали, подталкивая мир и близких людей к достижению этого эстетического результата. Неудивительно, что Уэллс оскорблял собеседников, пока не слышал «нет», потому что на каком-то подсознательном уровне чувствовал, что заслуживает подобного. Может, он отказался от моего «да», потому что нуждался в этом «нет». Бедный ублюдок!
Я уставился на экран. Далеко не все здесь было ловкостью рук… а если и было, то казалось гениальной ловкостью рук. Уэллс выхватил шедевр из воздуха точно так же, как выхватил ключ из уха Барбары Кернер. И все же, чтобы сохранить собственное достоинство, швырнул последнюю копию шедевра в океан.
Но через неделю фильм восстанет из пучины, полная версия, которую я подарю миру как доказательство невероятного таланта Уэллса и как предательство его последней воли. Всего через шестьдесят три года после его смерти. А я снова буду в игре.
Если позволю кому-нибудь увидеть этот фильм. А если нет? Что тогда? Чем я заполню свои дни?
За спиной послышались шаги Мойры и звяканье льда в стакане. Она явно собиралась сказать что-то абсолютно неуместное, и мне придется попросить ее уйти.
Но она молчала!
Наконец я повернулся к ней — как раз в тот момент, когда она заговорила.
— Что это? — спросила она, лениво роясь в открытой коробке со всякой чепухой. На ее ладони лежал приз: иззубренный наконечник копья на черном прозрачном основании.
— Это? Премия за лучший оригинальный сценарий, с кинофестиваля в Триесте в 2037 году.
Мойра повертела приз, положила в коробку и улыбнулась.
— Собственно говоря, Дет, я пришла сюда, чтобы спросить, не хочешь ли поплавать. Всю эту неделю содержание ультрафиолета было рекордно низким.
— Поплавать?
— Ну, знаешь, вода. Пляж. Голые женщины. Пойдем со мной, и обещаю, ты не обгоришь.
— Ожог меня не волнует, — отмахнулся я. — Но эти воды нашпигованы акулами.
— В самом деле? Где ты это слышал?
Я выключил монтажер и поднялся.
— Неважно. Дай мне минуту — поищу костюм.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
© John Kessel. It's All True. 2003. Печатается с разрешения автора.
ВИДЕОДРОМ
ИНТЕРВЬЮ
Марина и Сергей Дяченко: «Мы придумывали саракшанский язык…»
Как мы уже сообщали в рубрике «Курсор», к работе над крупномасштабным кинопроектом —
