и плыть к берегу. Миф родился из ниточки букв и пробелов, но механизма его появления Эрвин не мог ни поймать, ни вычислить, ни осознать. Как в детстве, когда вот она, бабочка, живая, — и вот уже мертвая, хотя крылья и лапки нисколько не изменились.
Знакомый литератор написал для него историю подлеца и циника, повстречавшего на берегу русалку и жестоко поглумившегося над ее любовью. По объему повесть превосходила «Соль», была хорошо написана и понравилась редактору крупного издательства — но Эрвин понимал, что книга эта выйдет бездейственной, как пластилиновый макет парового котла.
Дом был выставлен на продажу. Приходили чужие люди, критически осматривали стены, трубы, перекрытия, качали головами, сбивали цену. Велька старалась быть с ними любезной и приветливой, но уголок ее рта то и дело подергивался, и у Эрвина болело сердце, когда он на это смотрел.
— А ты помнишь, как мы встретились?
Была глубокая ночь. Он дремал за компьютером, тупо глядя на экран. «Она улыбнулась». «Он кивнул, он ответил…» Как из этих слов, уже сказанных тысячу раз, составить информационный объект разрушительной силы?! Он дремал, в очередной раз отступившись, и Велька, подобравшись сзади, прикоснулась щекой к его горячему уху.
— Я помню… Я всегда помню, Вель. И я тебе обещаю: эта беда закончится, она уже заканчивается, мы уедем.
— Тогда тоже был штиль. Как сегодня. Нет ветра. И море, наверное, совсем спокойное… Знаешь, мне ведь все равно, где жить.
— Знаю, Вель. Потерпи, это последние недели… Еще немного.
Виталик уговаривал себя, что Изабелла больше не приплывет. Даже почти поверил. Усаживаясь в лодку на вторую ночь, заводя мотор, отплывая от пристани, он повторял про себя, как заклинание: сегодня ее не увижу.
Ему хотелось верить, что ее родители, или воспитатели, или кто там у них на дне поставлен смотреть за девчонками — что этот «взрослый» или «полицейский» перехватит Изу на полпути к запретному берегу. Перехватит, накажет, может быть, посадит на время под замок далеко на дне. Подальше от клеток, сетей, от хитроумных приспособлений, которые охотники на русалок совершенствуют с каждым днем, и нет предела этому совершенству.
Он бросил якорь и стал насаживать кусочки мяса на крючки, но руки опускались сами собой. Вокруг было тихое море, волна медленно покачивала лодку, и ни всплеска, ни проблеска. Виталику вдруг стало одиноко и грустно: он окончательно поверил, что Иза не придет больше никогда.
Чтобы обрадоваться (а ведь надо было радоваться!), он засвистел маршевую песню, под которую его тренер любил устраивать разминку в спортзале. Сперва получалось плохо, потом получше, потом пересохли губы. Готовясь забросить снасть, Виталик оглянулся на море…
— Ты так здорово свистишь!
Изабелла лежала на волнах, как на диване — на самой границе освещенного круга. Увидев ее, Виталик обрадовался до неприличия. И тут же устыдился своей радости.
— Привет, — сказал довольно грубо. — Пришла? Она обиженно выпятила губы:
— А что, нельзя?
Виталик спохватился. Сегодня управляющий опять говорил про долг, намекал насчет родственников — долг, мол, все равно придется кому-то отдавать, даже если Виталик потонет…
— Можно, — сказал через силу. — Я… рад тебя видеть. Как дела? Она подплыла поближе, улеглась на спину и закинула руки за голову.
— Ты очень странный парень. У нас таких нет.
— А какие у вас есть?
Она улыбнулась не то насмешливо, не то кокетливо.
— Другие. Ты, когда радуешься… у тебя глаза светятся.
— Как?!
— Ну… Немножко. Но я-то вижу.
— А когда я радуюсь?
Она нырнула. Вынырнула с другой стороны лодки.
— Когда меня увидел. У наших парней другие глаза. Зеленые. А у тебя… а ну, наклонись.
Он пригнулся к борту. Девушка ухватилась за лодку руками, подтянулась; Виталик впервые видел ее так близко.
— Голубые, — сказала она удивленно. — Прямо синие. Удивительно. Лодка закачалась. Русалка скользнула под воду, вынырнула за кормой.
— Погоди, — сказал он испуганно. — Я не успеваю за тобой следить…
— Спускайся ко мне, — сказала она весело. — Поплаваем. Хочешь?
Прощаясь, он подарил Изабелле фонарик. На третью ночь, подплывая, она подавала сигналы. Она дразнила его, описывая круги, то приближаясь, то удирая.
Собираясь на свидание, Виталик выпил полбутылки вина. Оставшиеся полбутылки принес Изе. Она пила из пластикового стаканчика, сперва недоверчиво, потом с интересом.
— Мне такого нельзя, наверное. Голова кружится. Ой!
Вино пролилось в воду. Сладкие красные капли перемешивались с солью на ее губах. Виталик опьянел окончательно.
Он захватил из дома очки для плавания, Изабелла очень смеялась, когда он впервые надел их. Теперь он мог видеть Изабеллу под водой. Теперь он был с ней почти на равных.
Впервые в жизни он ощутил под водой невесомость — без акваланга. Каждый раз, ныряя, он оставался под водой какое-то немыслимое время, кажется, минуты по три-четыре. Это было невозможно, но в ту ночь Виталику верилось, что он вот-вот сможет отказаться от воздуха вообще. Будет дышать водой, как русалка.
Она играла фонарем. То светила на себя, корча страшные рожи. То направляла луч в лицо Виталику. А потом уходила на глубину и светила снизу, танцевала с фонарем, и Виталик видел то край ее плавника, то подводный камень, покрытый водорослями, то облако распушившихся под водой волос, то бледное лицо с серьезными глазами. Даже дурачась, она умудрялась оставаться серьезной.
Вода была прохладная. Виталик скоро протрезвел, вспомнил, зачем он здесь, и ему захотелось утопиться.
— Ты видел звезду там, внизу?
Она говорила под водой. Голос звучал странно, но Виталик слышал каждое слово.
Звезду? Он помотал головой.
— Пошли вниз, это вон там… Она указала лучом фонарика.
Он вынырнул и набрал побольше воздуха. Ушел вниз, вслед за светом. На дне, на большом камне, лежала морская звезда, огромная, как сковородка. Иза взяла ее в ладони, что-то пробормотала, возложила звезду себе на голову, подсветила фонарем. Виталик навсегда запомнил эту картину: темнота вокруг, водоросли на дне, девушка с морской звездой на макушке. Звезда красная. Глаза зеленые. Волосы стоят темно-каштановой копной.
— У нас кладут на голову звезду, когда загадывают желания. Виталик рванулся наверх, схватил воздух, секунд тридцать отдыхал, покачиваясь на волне. Изы вынырнула — без звезды в волосах.
— А где?…
— Там оставила. Ей нельзя на воздух. Ее дом на дне.
Виталик опустил лицо в воду. Она жалеет звезду, а саму ее никто не пожалеет. Выволокут из воды, забыв, что ее дом на дне. Это случится, может быть, завтра.
— Что с тобой?
— Ничего.
— У тебя что-то болит? Он улыбнулся.
Они долго молча плавали. Потом обнялись. Ее чудесный на ощупь серебряный хвост совсем не напоминал рыбий. Он был теплый, бархатистый, нежный. Виталик понял, что сходит с ума, и вдруг оттолкнул
