эти внезапно появившиеся здесь всадники, киммериец не успел рассмотреть. Это точно не его люди и вообще не зуагиры, хотя, судя по одежде, кто-то из жителей пустыни, возможно, хауранцы — тогда он мог рассчитывать на помощь.
Сейчас Конан ждал появления каравана, поскольку не сомневался, что трое верховых были разведчиками — проводниками. Но как мог забрести караван в эти гиблые, проклятые богами пески, вдали от торных обжитых путей, оставалось для киммерийца загадкой?
Он не ошибся в своих предположениях.
Сначала киммериец услышал привычные звуки, что непременно сопровождают передвижение караванов: перекличку верблюдов, тяжелое похрапывание лошадей, утомленных долгим ночным переходом, бряцание оружия и амуниции, редкие гортанные окрики погонщиков, Конан даже узнал несколько слов на шемском и хауранском языках. Затем над барханами заклубилось облако пыли и показалась голова каравана.
Впереди шел вожак стада, громадный одногорбый самец с гордо поднятой головой, широкой мощной грудью, не обремененный тяжестью поклажи. Рядом с ним суетился маленький хауранец в длинном полосатом халате. Он прыгал вокруг величественно шествующего верблюда, хлопал в ладоши и звонко покрикивал, думая, наверно, что тем самым заставляет гиганта идти, но сильно ошибался на этот счет. Вожак уже давно почувствовал близость оазиса и ускорил шаги, а вслед за ним потянулся и весь караван Оазис — это вода, пища и долгожданный отдых, и старого опытного верблюда не надо было лишний раз подгонять.
Придерживая по бабки утопающих в песке лошадей, вперед вырвалась группа верховых, направляя коней прямо к Конану.
Киммериец поднялся им навстречу, в приветственном жесте вскинув руку, открытой ладонью наружу — в знак мира и гостеприимства. Не доезжая шагов десяти, наездники придержали коней, четверо спешились, но остальные остались в седле. Кони беспокойно переступали ногами и нервно постригивали чуткими ушами, при виде чужака. Их неудержимо тянуло к воде, но крепкие, безжалостные руки наездников удерживали их на месте. Четверо шагнули вперед, открывая ладони в ответном жесте.
Двое шемитов с резкими обветренными чертами лиц, смуглокожих и черноглазых, и двое хауранцев с обтянутыми кожей, выступающими скулами высушенных солнцем мумий, с лицами, полуприкрытыми полотняными масками от песчаных бурь. От внимательных глаз киммерийца не ускользнула ни одна деталь: и то, что большинство воинов носили на себе следы свежих ран, усталость и скованность движений, их воспаленные покрасневшие от недосыпания глаза — все говорило о том, что они лишь недавно вышли из боя и провели всю ночь в седле.
Хотя в отряде было равное число хауранцев и шемитов, командовал караваном шемит, выступивший вперед. Он держался увереннее своих спутников и смотрел на Конана открытым изучающим взглядом, остальные лишь ждали, что скажет их командир.
— Да будут долгими твои годы, незнакомец, и пусть позаботятся боги об удаче на твоем пути, — произнес шемит на наречии жителей пустыни традиционную формулу приветствия, приняв Конана по одежде за одного из кочевников-зуагиров. — Мое имя Варух, я командир охраны этого каравана, — и вслед за этим шемит по очереди представил остальных.
Варвар порадовался в душе, так как плохо знал язык шемитов и почти не мог связно изъясняться на гортанном наречии хауранцев.
— Пусть же и твой путь будет легким. Живи сто лет, почтеннейший Варух. Меня зовут Конан, но я не зуагир, я родом из далекой Киммерии — страны, что далеко на севере Хайбории, — соблюдая все правила вежливости, учтиво ответил варвар и жестом пригласил воинов к своему костру.
Шемит о чем-то быстро заговорил с верховыми, махнув рукой в сторону приближающегося каравана, а сам вместе с тремя своими помощниками принял любезное приглашение киммерийца. Всадники с гиканьем понеслись навстречу верблюдам.
Гости чинно расселись на кошмах напротив хозяина огня. Конан взял глиняную чашу и, наполнив ее водой из тыквенной баклаги, отпил сам и передал в руки шемита.
Он проделал это еще трижды, пока каждый из воинов не испил воды из его рук. Пили они с достоинством, маленькими глотками, словно смаковали изысканное вино, но Конан видел, как предательски дрожали их руки, принимая от него воду.
«Да, немало им пришлось натерпеться в последние дни», — с жалостью подумал киммериец.
Затем последовало угощение, но вяленная конина не произвела на гостей впечатления, хотя каждый из них, чтобы не обидеть хозяина, сделал вид, что остался доволен. Зато сам Конан уплетал с аппетитом, которого не было у него уже несколько дней.
Наконец, с церемониальной часть было покончено и пришло время поговорить открыто.
— Да не сочтут почтеннейшие назойливостью мое любопытство. Но я был бы счастлив услышать рассказ о вашем путешествии, — первым заговорил Конан. — Как вы здесь оказались, ведь караванный путь в Туран лежит за много лиг к северу от этих мест?
— Ты прав, любезный хозяин. Мы сбились с пути из-за непогоды. Истинно, что это был гнев богов, наславших на нас ужасную песчаную бурю. Мы шесть дней шли по пескам, не ведая дороги, и только чудо привело нас в этот дивный оазис, — охотно отозвался Варух.
Его спутники согласно закивали головами.
— Прости нашу невежливость, Конан из Киммерии, но сейчас нам нужно идти и позаботиться о людях и животных, — продолжил Варух с низким поклоном. — Когда мы разобьем лагерь, приходи в мой шатер и будь нашим гостем.
— Понимаю, — Конан вежливо ответил на поклон шемита. — Надолго ли вы собираетесь остановиться в Хамре?
Гости уже поднялись и собирались уходить.
— Мои люди измотаны и истощены. Думаю дать им отдых два-три дня, — ответил Варух. — Я пришлю за тобой человека.
Шемит и его помощники ушли, не сказав больше ни слова. Конан устроился в тени финиковой пальмы и стал наблюдать, как расторопные шемиты и хауранцы разбивают лагерь.
Караван оказался большим, больше двух сотен верблюдов и сотни верховых. Их было так много, что маленький оазис едва смог всех в себя вместить. Возницы заставляли животных ложиться на землю и снимали с их натруженных спин громадные тяжелые тюки, разбивали шатры и расседлывали лошадей. Все это они проделывали четко и слажено, так что на их работу было приятно смотреть.
Кто-то уже разводил костры, используя как топливо сухой лошадиный и верблюжий помет.
Небольшая группа воинов столпилась возле колодца, наполняя водой все имеющиеся в наличии емкости. Сперва люди напились сами, затем, когда животные остыли от скачки и изнурительной работы, напоили и их. Лошадей стреножили и пустили пастись на чахлой, пожелтевшей траве оазиса.
Верблюдам задали корм из запасов, привезенных с собой. Восемь человек, попарно, немного отдохнув, разъехались в пустыню по сторонам света, охранять подступы к лагерю.
Но больше всего Конана поразил старый слепой жрец, который, опираясь на плечо девочки- подростка, лишь только лагерь запестрел шатрами, обошел его вокруг с пением и молитвами.
Пока он пел, шемиты с опущенными к земле головами стояли на коленях, хауранцы, уважая традиции своих спутников, на время побросали работу и молчаливой группой столпились в центре лагеря.
Такой странный обычай Конан видел впервые и никогда не слышал ни о чем подобном. При случае он решил обязательно расспросить о нем Варуха.
Когда обряд закончился, все вернулись к своим делам. Исстрадавшихся животных тянуло к воде, но хауранцы-погонщики строго следили, чтобы к озеру никто из них не приближался. Над кострами установили большие котлы на медных треногах, и вскоре Конан почувствовал щекочущий запах ароматной мясной похлебки с душистыми пряностями, отчего рот его тут же наполнился слюной.
Киммериец судорожно сглотнул и потянулся к вяленой конине, но сейчас вкус ее показался ему отвратительным.
Солнце неподвижно повисло над барханами и сразу стало нестерпимо жарко, даже в тени было трудно дышать от палящего знойного воздуха. Но Конан, не двигаясь с места, сидел и терпеливо ждал. Он сидел, наблюдая, как укорачиваются отбрасываемые пальмами тени, и как неистовее переливается марево над
