этого Мэгги вечно меня пилит, что моя трубка никак не хочет втыкаться в ее яйцеклетки, а может, и нет у нее никаких яйцеклеток, но мы уж, разумеется, не пойдем к врачу, чтобы выяснить, что яйцеклеток нет и заменить их нечем, и на тележке их не привезут, и не потому ли она сейчас в этой толчее прыгает в черном корсете с каким-то типом, который лижет ей ноги?
И не поэтому ли РАЗГРОМ состоится сейчас, когда я проломлю этому трогнутому ублюдку голову вот этой доской, которую я одолжу у Макса, хочет он того или нет… вот только я слишком глубоко под водой, чтобы драться с этим туфлелизом. И маленькие дымящиеся пакетики с эффи по-прежнему расцветают на полу, и мы все глотаем их, потому что я же, блин, герой, герой, герой, ремонтник из ремонтников, и все передо мной преклоняются и расшаркиваются, и угощают эффи, потому что не будет никакого РАЗГРОМА, и нас не накроют рвотным газом, и наша блевотина не сползет на улицу по лестничному колодцу.
А потом Макс опять выпихивает меня на танцпол с новыми порциями эффи для Мэгги, старый добрый поднос примирения, и примирение приходит само собой, когда все мы ходим по потолку самого старого, самого большого небоскреба.
Синие тимпаны и пучеглазые монашки. Прыщи и свидания за ужином. Вниз по лестнице и на улицу.
К тому времени, когда мы выползли из «Вики», я уже начал выкарабкиваться из объятий эффи, а Мэгги все еще летала: поглаживала меня с ног до головы, прижималась и рассказывала, что она со мной сделает, когда придем домой. Нора и By должны были пойти с нами, но где-то отстали. Дожидаться их Мэгги не захотела, и мы, спотыкаясь, поплелись по улице между старыми городскими башнями, выписывая кренделя вокруг пахучих тротуарных реклам «Diabolo» и «Possession» и огибая ночные ларьки с фишдогами и шашлыками из осьминогов.
Наконец-то похолодало. Ночь была в той сладостной точке, когда полуночный зной уже закончился, а утренняя духота еще не началась. В воздухе висел покров влажности, мы пропитались ею насквозь, но после клуба это казалось даже приятным. Не было ни дождя, ни заморозка, и насчет бетонных потоков можно было почти не беспокоиться.
Всю дорогу Мэгги тискала мою руку, время от времени прижимаясь ко мне, чтобы чмокнуть в щеку и ласково покусать ухо.
– Макс сказал, что ты спас весь вечер.
Я пожал плечами:
– Да ладно, ничего особенного.
Все, что происходило в баре, расплылось, будто в тумане, испарилось от того количества эффи, которым я накачался. У меня аж до сих пор кожа звенела. Сейчас во мне не осталось ничего, кроме теплого жара промеж ног да спотыкающихся темных улиц с длинными рядами свечей в окнах небоскребов. Но у Мэгги были такие приятные руки, и вся она была такая приятная, и у меня тоже появились кое-какие планы на остаток ночи, поэтому я знал, что опадаю медленно и красиво, словно опускаюсь на подушку, набитую гелием и язычками.
– Да если б мы так не надрались, кто угодно сообразил бы, что просто-напросто тоник закончился.
Я остановился перед шеренгой торговых автоматов. У трех были распроданы все запасы, а один вообще разломан, но в последнем еще оставалась пара напитков. Я опустил деньги в автомат и выбрал бутылочку «Блю Витэлити» для нее, а себе «Свитшайн». Приятный сюрприз: машина сразу выплюнула бутылки.
– Bay! – просияла Мэгги.
Я ухмыльнулся и выудил из лотка ее бутылку.
– Похоже, сегодня мне везет: сперва в баре, а теперь вот еще это.
– А по-моему, там, в баре, дело было не в удаче. Я бы это так не назвала. – Она в два долгих глотка осушила «Блю Витэлити» и хихикнула. – И к тому же когда ты это сделал, глаза у тебя были круглые, как у рыбы. Ну, когда ты стоял на руках на барной стойке.
Этого я не помнил. Барный сахар и красный кружевной лифчик помнил. А вот стойку на руках – нет.
– Не представляю себе, как Макс управляется со своим заведением, если он не может запомнить, что иногда нужно пополнять запасы.
Мэгги потерлась о меня.
– Все равно «Вики» гораздо лучше, чем другие клубы. И потом, для этого Максу и нужен ты. Настоящий живой герой. – Она хихикнула снова. – Хорошо, что дело не дошло до разгрома, а то пришлось бы оттуда с боем выбираться. Терпеть этого не могу.
В аллее несколько трогов занимались своим обычным делом. Сплетенные двуполые тела с пыхтением и бессмысленными улыбками карабкались друг на друга. Я взглянул на них и двинулся дальше, но Мэгги схватила меня за руку и потащила обратно.
– Они так… О Боже… – Она притянула меня к себе и стала расстегивать мой ремень, чуть ли не вырывая его с мясом.
– Ты что, обалдела?
– Да им все равно. Ну же! Может, в этот раз получится. Сделай мне ребенка. – Она прижалась ко мне, поглядывая на трогов. – Вот так, как они. Точно так же. – Она стащила с себя блузку из мерцающего шелка, обнажив черный корсет и белую грудь.
Я пожирал глазами ее округлости. Это прекрасное тело, которым она дразнила меня всю ночь напролет. Мне стало наплевать и на трогов, и на тех немногих прохожих, которые шли мимо по улице. Теперь уже мы оба набросились на мой ремень. Штаны свалились мне на лодыжки. Мы уперлись в бетонную ограду аллеи, глядя друг другу в глаза, а потом ее губы оказались возле моего уха и кусались, и хрипели, и шептали, пока мы двигались в одном ритме.
Троги только ухмылялись, глядя на нас огромными желтыми глазами, пока мы делили с ними эту аллею. Они смотрели на нас, а мы смотрели на них.
В пять утра Чи позвонил снова: его голос раздался прямо в моей голове. Вчера в возбуждении и пьяном угаре я забыл снять наушник. Помпа номер шесть снова накрылась.
– Ты ведь сам сказал, чтобы я тебе позвонил, – скулил Чи.
Я застонал и вытащил себя из постели.
– Да-да, сказал. Не бойся, ты все правильно сделал. Я скоро буду.
Мэгги перекатилась поближе ко мне.
– Ты куда?
Я натянул штаны и торопливо ее чмокнул.
– Надо идти спасать мир.
– Они тебя совсем заездили. По-моему, ты не должен туда ходить.
– Ага! И пусть Чи сам там разбирается? Да ты что! Тогда мы к обеду окажемся по уши в грязи.
– Герой, – она сонно улыбнулась. – Купи мне пончиков на обратном пути. Кажется, я беременна.
Она лежала в постели такая довольная, теплая и растрепанная, что я чуть не забрался обратно в кровать, но все же взял себя в руки и ограничился поцелуем.
– Обязательно.
На небе только начал пробиваться рассвет – смог медленно желтел. Улицы в этот ранний час были тихи и пустынны. Чертовски трудно не злиться на то, что меня подняли в такое бесчеловечно похмельное время, но это все же лучше, чем потом разбираться с засорившейся канализацией. Я пошел по направлению к центру и по дороге купил рогалик у паренька с девчоночьим лицом, который не знал, как сдавать сдачу.
Рогалик был завернут в целлофановую пленку, которая растворилась, когда я запихал его в рот. Оказалось довольно вкусно, но меня просто взбесило, что продавец так облажался, и мне пришлось лезть к нему в сумку и самому отсчитывать себе деньги.
Такое чувство, что мне все время приходится кому-то помогать. Даже тупоголовым продавцам
