банка данных ФД не повредит его произведению. Как правило, современные фантастические сочинения как раз и представляют собой комбинацию фантдопущений. Другое дело, когда автор не берет на себя труд привнести свежесть в собственное творение, в таком случае мы имеем дело с одним из бесчисленных литературных клонов, получивших наименование «антуражной фантастики». Более того, избитость литературного приема, давным-давно бывшего фантдопущением, приводит к тому, что произведение, определенное автором или издателем как фантастическое, вовсе не является таковым.
Пример «Эвакуатора» Дмитрия Быкова мы уже приводили. Не менее разителен случай с романом популярнейшего Бориса Акунина, названный скромно и без затей «Фантастикой». Попытаемся определить, какое же ФД сделал Акунин в этом произведении. Два главных героя, уцелевшие в ДТП, приобрели сверхспособности и на этом основан весь сюжет. Как говорится, «идея свежая, несмотря на то, что оригинальная». Похожий пример — роман Татьяны Толстой «Кысь», хотя и не названный фантастическим, но признанный таковым фэндомом (в последние годы приобретшим достойную сожаления привычку тащить в дом, что попало). В основе «Кыси» лежит допущение, что после глобальной ядерной войны Москва погрузится в какое-то подобие позднего русского средневековья с присущим этому периоду патриархальным укладом, странным образом сочетающимся с реалиями позднесоветской действительности. Отчего так вышло и к чему все пришло, читатель так и не узнает, ибо не об этом писано! А о чем? О Кыси, некоей жуткой твари, терзающей сознание слабоумного главного героя? Так ведь и о Кыси мы ничего толком не узнаем, разве что получаем лишнее подтверждение избитой истины, что сон разума порождает чудовищ. «Кысь» — это типичное произведение-мимикрант. Как и романы вышеупомянутых Быкова и Акунина. И главный критерий, позволяющий отделить этих агнцев Большой Литературы от козлищ Научной Фантастики, все тот же — непроговоренность либо штампованность фантдопущения как сюжето- и мирообразующего фактора.
Неумение и нежелание «залетных гостей» выстраивать логически непротиворечивую систему фантдопущений в своих произведениях, лишь мимикрирующих под фантастику, понятно и простительно. В конце концов, не Быков с Акуниным призывали писателей-фантастов не отрываться от текущей социальной действительности. А что же писатели, для которых фантастика не постоялый двор на пути к вершинам литературной славы, а дом родной? Неужто они никогда не грешили против связности и внятности ФД? Увы, грешили и неоднократно. Вспомним хотя бы казус с романом «Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова[20], который мы уже рассмотрели.
Таких примеров замены ФД на любое другое в произведениях-мимикрантах можно привести еще очень много. По всему этому видно, что мы имеем дело с некоей разновидностью фантастической литературы, лишенной ФД. И такой фантастики у нас становится все больше и больше. Проблему эту можно было бы считать академической, если бы в подобную фантастику «играли» только такие мастера художественного слова, как Быков, Толстая и Рыбаков. Увы, их пример стал наукой многочисленному бранчу так называемых МТА, следом за мастерами с легкостью отказывающихся от поиска свежих фантдопущений или хотя бы нетривиального конструирования системы из фантдопущений заимствованных. А это означает, что фактический отказ от ФД в пользу, в лучшем случае, другой разновидности допущения, а в худшем — затертого штампа, превращает фантастику в массовое чтиво, лишенное видовых признаков и собственного уникального способа отражения действительности или, как говаривали классики, в розовую водичку для страдающих половым бессилием.
В завершение следует сказать еще об одной специфической особенности фантастического текста. Многие упрекают фантастику в недостатке психологизма, в отсутствии тщательно выписанных тонких душевных переживаний персонажей и прочем. Зададимся вопросом: а на пользу ли это фантастике? И как соотносится это с ФД? НФ-тексты талантливого писателя Андрея Хуснутдинова переполнены психологизмом, тонкой прорисовкой этих самых переживаний, причем выполненной мастерски. Тут и углубленная рефлексия, и смещение восприятия, когда персонаж то ли бредит, то ли спит — целая обойма литературных приемов. При том, что ФД романа «Данайцы» — пилотируемый полет на Юпитер — оригинальностью не блещет. И что же? А то, что любители НФ не только за научную, а и вовсе за фантастику этот роман не признали! А любители мэйнстрима, соответственно, в упор не заметили. Зато как только автор написал мистический триллер «Столовая Гора», не слишком отягощенный сложными личными взаимоотношениями персонажей, книгу заметили все.
Нет, никто не говорит, что персонаж в фантастическом романе должен быть вырублен топором из бревна, недостоверен, поступки его ничем не мотивированы и прочее. Некие общелитературные принципы должны быть соблюдены. Но в противостоянии «оригинальное ФД или страсти по Достоевскому» любитель фантастики, не колеблясь, выберет первое.
КОНКУРС
«Альтернативная реальность»
Дорогой друг!
Вы любите фантастику, причем не только читать? Вы потихоньку пишете рассказы и прячете их в стол? Присылайте свои работы на постоянный конкурс для начинающих фантастов «Альтернативная реальность». Подробности — на сайте www.esli.ru.
В минувшее полугодие лучшей работой жюри признало рассказ Ю.Гузенко «Возвращение».
Гузенко Юрий Юрьевич родился в 1966 году в селе Свердловка Ворошиловградской области УССР, в семье военнослужащего. Образование среднеспециапьное. Учился на филфаке Уссурийского пединститута, но «андроповским» призывом 1984 года был мобилизован в стройбат; высшего образования с тех пор так и не случилось. Род занятий трудноопределимый — в диапазоне от кабачного музыканта до докера и от кочегара до прапорщика Российской армии. Работал каменщиком и корреспондентом в «районке». В настоящее время — директор небольшой строительной организации в Приморье и, одновременно, редактор собственной еженедельной газеты. Нынешний рассказ — первая публикация в жанре.
Поздравляем победителя, а всем участникам желаем успеха!
Жюри конкурса
Юрий Гузенко
Возвращение
Голова сохранилась так себе. На щеках — политически вредные оспины, одно ухо отсутствует, нос отбит, а на его месте проглядывает металлическая арматура. Отчего известные на уровне генной памяти усы — под арматурой — смотрятся странно. Еще и фуражка в зеленой краске. Но не узнать голову все-таки было нельзя. Никак. Один из молодых — белозубый, чубатый, с сигареткой, повисшей на губе, — положил руку голове на затылок. Другой — бритый, спортсмен по виду — встал в боксерскую стойку, целясь кулаком в выщербленное ухо. Смотрели на третьего, с фотоаппаратом-мыльницей.
— Егор, не будь жлобом, дай покурить дяде! — фотограф глянул на белозубого и чубатого.
— Не-е, у него трубка есть. Пацаны, я где-то читал, дядя этот — наш мужик, он, прикиньте, в трубку папиросы крошил!
— Да ты ж только туалетную бумагу читаешь, скажи еще, у него папиросы с травой были!
Заржали. Аношкину эти трое почему-то не нравились. Он стоял на песке метрах в десяти и наблюдал за ними уже несколько минут. Белозубый забрался на голову и оседлал ее, спортсмен метил ногой в отбитый нос, а фотограф, выбирая ракурс, встал на колено. Аношкин выбросил дотлевшую «Приму» и подошел к
