мяса, рыбные тушки. Из ниоткуда вырастали миксеры, шейкеры, блендеры, грили, фритюрницы, мармиты, мясорубки, пароварки…
— Эта опция всегда останется при вас, сударыня, — галантно развел руками Коровин.
С этого момента, хотя сдача продолжалась еще пять часов, сомнений в успехе уже не было.
— Знаете… — заказесса чуть задержалась на пороге, полуобернулась к Коровину, протянула в его сторону безупречную длань. — Вы молодец!
И не менее эффектно покинула Терем.
— Как вы это делаете, Коровин? — негромко поинтересовался Нил Зерович, вытирая испарину со лба.
Коровин пожал плечами:
— У нас, эргономистов, свои подходы…
Обычно Фортуна навещала Коровина по понедельникам. Когда в акте приемки работ появилась последняя подпись, он окончательно поверил, что в этот раз обошлось.
Коровину разрешили остаться в особняке до вечера — собрать вещи, то да се.
Стадо черных лимузинов, шурша гравием, неспешно побрело за ворота имения.
— Ничче так потусились, а, браза? — прокомментировал отъезд комиссии Терем.
— Браза. — Машинально повторил Коровин. — Исключить из лексикона. Предложить синонимы.
— Да ладно, браза, выдыхай! — дружелюбно посоветовал Терем. — Работа сдана, мир прекрасен, пренебреги мелочами. Заходи, я сделал красиво! Пойдем оттопыримся — как-никак прощальный вечер!
Коровин медленно обернулся.
Холл преобразился. Коровин готов был отдать параллельный кабель на отсечение: сто лучших дизайнеров и не предполагали, что атрибуты их изысканных интерьеров можно смешать столь кардинально.
Аскетичный квадратный стол времен покорения Америки лишился ножек и превратился в дастархан, заполненный фруктами, шипящими горшочками, частоколом островерхих бутылок. Разноцветные шифоновые занавеси украсили окна, воссоздав цветовую гамму ямайского флага. Подушки, расшитые лилиями и львами в стиле эпохи Луи Тринадцатого, были небрежно разбросаны по устлавшему пол персидскому ковру. Из глубины дома донеслись первые аккорды расхлябанной карибской гитары. С огромного, в полстены, постера загадочно улыбался Боб Марли.
— Настраиваюсь на волну твоего креатива! — нараспев произнес Терем. — Сразу за стол или дунешь сначала?
Коровин непонимающе уставился на самокрутку и зажигалку, возникшие на перилах крыльца:
— Ты где это взял?!
— Да твой непутевый брат-дизайнер… Нашел, короче, где нычки устраивать! Че ты напрягся? Джа разрешает и даже одобряет!
Коровин приложил ладонь ко лбу. Температуры не было.
— Да не парься, браза, — сказал дом, и Коровину показалось, что невидимая рука снисходительно похлопала его по плечу. — Ведь главное, это чтобы войны не было.
«А ведь и правда, — подумал Коровин, — главное — это чтобы не было войны!»
Курить он все-таки отказался.
Терем во все камеры уставился на запад. Коровин сел на крылечко. В миролюбивом молчании они вместе смотрели, как неотцифрованное солнце садится за далекий аналоговый горизонт.
Карл Фредерик
Экзоантропный принцип
Колин плюхнул последнюю из картонных коробок на свой стол в Институте дальней связи (группа слежения за инопланетянами). Он улыбнулся. Если верить Бингу, его новому коллеге, в названии ИДСГСзИ букв числилось больше, чем научных сотрудников. Впрочем, его появление здесь общей картины никак не изменило; он оказался единственным математиком в логове физиков.
Он бросил взгляд на свой книжный шкаф — пустой и унылый, похожий на заброшенный улей, — а потом по очереди вскрыл несколько коробок с книгами и заставил ими полторы полки. В одной из коробок он обнаружил свою дощечку с крестом Бригит[7]. Сбросив туфли, он взял дощечку, залез на стол и пристроил крест Бригит прямо над окном.
И тут зазвонил телефон. Колин опустился на колени и принялся шарить между коробок на столе, разыскивая трубку.
— Колин! — голос Бинга выдавал крайнее волнение. — Знаешь, кажется, мы кое-что приняли. Спускайся скорее, если можешь.
— Конечно, — отозвался Колин. — А куда?
— В лабораторию дальней связи.
Колин усмехнулся:
— И где же она все-таки находится?
— Ах, да! Этажом ниже. Триста вторая комната.
Через минуту Колин был на месте. Бинг Робинсон в обществе двух не знакомых ему сотрудников пристально вглядывался в большой компьютерный дисплей. Динамик издавал ровное гудение — будто неисправная флуоресцентная лампа. Гудение через определенные интервалы прерывалось тонким писком, похожим на чириканье зяблика. Хотя большая часть оборудования в этом зале была не знакома Колину, он заметил в сторонке старенький построчный принтер. Скрипя в такт чириканью, аппарат водопадом выбрасывал на пол длинную распечатку. С чего вдруг подобная древность очутилась в столь современной лаборатории, Колин понять не мог. Впрочем, лаборатория вокруг него как раз и не казалась суперсовременной.
Сцена, особенно этот машинный скрип, напомнила ему о том, как мальчишкой он навещал свою мать в госпитале. Выбросив из головы воспоминание, он шагнул вперед.
Бинг кивнул ему. Остальные тоже повернули головы — ненадолго, чтобы снова немедленно уткнуться взглядом в экран монитора. Бинг познакомил их. Катя Широва оказалась физиком-экспериментатором, а Невил Фокс — физиком-теоретиком. Оба ответили Колину сердечными улыбками, однако было ясно, что мысли их заняты совершенно другим.
Схватив со стола распечатку, Бинг сунул ее в руки Колину. На белом листе чернели ряды точек. Колин начал считать:
... ..... ....... ........... ............. ................. ...................
... ..... ....... ........... ............. ................. ...................
... ..... ....... ........... ............. ................. ...................
— Можешь не утруждать себя, — прервал его занятие Бинг. — Три, пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать и девятнадцать. — Он кивнул в сторону динамика. — А вот это чириканье и есть последовательность сигналов на высоких частотах. Импульсы разделяются короткими паузами, а числа — длинными.
— То есть… — Колин попытался осмыслить событие. — Ты хочешь сказать, что вы принимаете сигналы внеземного происхождения?
— Похоже на то, — заметил Бинг.
— Не торопись с выводами, — вступила в разговор Катя, отворачиваясь от монитора. — Вспомните-ка про феномен зеленых человечков.
— Зеленых человечков? — переспросил Колин.
К разговору подключился Невил.
— Именно. Маленьких и зеленых. На них некоторые астрономы поначалу списывали пульсары, так как
