классы объектов могут существовать лишь в единственном числе, поскольку возникновение множества (начиная с эн, равного двум) таких объектов (классов объектов) нарушает статистику Ферми-Дирака, которой подчиняется…» Там очень длинное предложение, я точно не помню. Вы уловили смысл? Простите, я не должен был спрашивать, я и сам сначала не уловил. Но когда вчитался… Понимаете, я тоже занимаюсь подобными вещами, но это сейчас, в начале двадцать первого века! А тогда, семьдесят лет назад…
Есть еще рукопись Хэмлина, даже более странная, во всяком случае, для физика. Неожиданная. Сара, я уверен, что смерть Хэмлина и его работы… Да, я понимаю, одно никак с другим не связано. Не может быть связано. В том смысле, что связь эта не видна.
Вам пора, я вижу. Сара, извините, я, наверное, кажусь вам назойливым…
Дождь лил как из ведра.
— Так тут и бывает в октябре, — сказала Сара, не решаясь выйти.
— Зонт остался в машине, а машина на углу Мэдингли-роуд.
— Подождите, — предложил Алекс. — Я сейчас. Минуту, хорошо?
Он исчез, и у Сары оказалась не минута, а пять, чтобы подумать о новом знакомом. Алекс в ее схемы не укладывался. Не пытался красоваться, рассказывать смешные истории. Пришел в возбуждение, услышав о Хэмлине. В ответ долго и, в общем-то, нудно рассказывал не слишком интересные научные теории… Почему ей показалось, что у нынешнего Алкина и тогдашнего Хэмлина есть что-то общее? Может, научная одержимость? Скорее, что-то иное, хотя одержимость тоже.
— Вот, — сказал Алкин, появившись с огромным прозрачным зонтом, под которым они легко поместились вдвоем и еще осталось место для третьего. Сара сразу подумала о Тайлере, ей стало неприятно, будто он действительно протиснулся между ней и Алексом, толкаясь крепкими локтями. — Побежали, это зонт Марии, буфетчицы, я обещал вернуть.
«Что еще за Мария?… Господи, Глупости какие приходят в голову». Ей было приятно бежать мимо длинного административного здания к воротам, где им помахал из-под козырька охранник, по тротуару, где уже струился водный поток, мутный, желтый, обычный…
— Послушайте, — сказала Сара, когда они подбежали к ее «форду», — давайте я вас домой подвезу. Дождь, похоже, кончится нескоро, зонт не ваш, как вы добираться будете?
— Хорошо, — сказал Алкин. — Спасибо.
Он сложил упиравшийся изо всех сил зонт, забросил на заднее сиденье, мгновенно вымок до нитки и плюхнулся рядом с Сарой, обдав ее брызгами.
— Ненавижу воду в виде дождя, — сказал Алкин. — Но обожаю дождь в виде струй за окном, особенно когда в комнате тепло и сухо, а ты сидишь в кресле, укрыв колени пледом, и читаешь…
— Агату Кристи, — подхватила Сара, выруливая на шоссе и почти ничего не видя из-за потоков, заливавших ветровое стекло, несмотря на усилия дворников.
— Нет! — воскликнул Алкин. — Я имел в виду Хэмлина.
Сара не хотела говорить о Хэмлине, он отвлекал от дороги и от самого Алкина, который был ей сейчас много интереснее давно погибшего ученого.
— Куда? — спросила она.
— До второго светофора, там направо по Вилберфорс, а потом налево по Кларксон.
Поехали. Что-то происходило снаружи, впереди мелькали и исчезали габаритные огни, будто машины возникали из четвертого измерения и проваливались, не задерживаясь, куда-то еще. Алкин, сложив руки на груди, командовал «вперед», «направо», «налево» и, наконец, «стоп, приехали».
— Как вы разглядели дорогу в этом водопаде? — улыбнулась Сара и представила Алкина бегущим к черной, с бронзовым львом вместо звонка двери, смутно проявившейся в струях ливня.
Спасибо, — невпопад ответил Алкин, думая, должно быть, о том же. — До свидания. Вы позволите мне вам позвонить? Ну, эта история с Хэмлином…
— Конечно, — сказала Сара. — Позвоните.
В этот момент ее телефон, лежавший в сумочке, уныло, как ей по-чему-то показалось, заиграл веселенький мотивчик из «Моей прекрасной леди». Она нашарила аппарат, надеясь, что это не… Конечно, звонил Тайлер, можно ли было сомневаться? Голос звучал так, что Алкин слышал каждое слово.
— Милая, — Бакли не думал кричать, но говорил всегда очень громко, понижая голос, только если его об этом просили, — в Кембридже тоже льет? Пожалуйста, будь осторожна, неподалеку от Фенстантона авария. Ты скоро?
— Авария? — сказала Сара с неожиданным для нее самой облегчением в голосе. — Наверное, пробка на два часа. Я лучше задержусь здесь, пока дождь не кончится.
— Это я и хотел тебе посоветовать! — провозгласил Бакли. — Ты в университете? Пережди. Я тебе позвоню через час, хорошо?
— Конечно, — пробормотала Сара, искоса глядя на Алкина, прислушивавшегося к разговору.
— Целую тебя! — рявкнул Бакли и умолк, дожидаясь, должно быть, ответного поцелуя.
— Буду ждать твоего звонка, — нейтральным тоном завершила разговор Сара, выключила телефон и повернулась к Алкину.
— Теперь, — сказал он, — я вас просто не могу отпустить в обратный путь. Во-первых, вам приказано мистером Бакли…
— Он не может мне приказывать!
— Во-вторых, — продолжал Алкин, — вы окажетесь в пробке. В-третьих, мы не закончили о Хэмлине. В-четвертых, вам хорошо бы обсохнуть и выпить немного виски.
— В-пятых… — тихо проговорила Сара.
— В-пятых, — смущенно сказал Алкин, — я хотел пригласить вас к себе…
Саре знакомы были такие комнаты, сама снимала похожую, когда училась в колледже. Раскладной диван у дальней от окна стены, секретер, будто антикварный, викторианских времен, а на самом деле современная поделка из прессованных опилок.
— Сара, — сказал Алкин, — если вы пройдете в ванную, то сможете просушить волосы феном, а туфельки снимайте, наденьте тапочки. Туфли мы поставим у электрокамина, я сейчас включу.
За журнальный столик сели напротив друг друга, Алкин со стороны окна, и Сара видела в наступившем уже вечернем полумраке только его силуэт, а он разглядывал ее, освещенную предзакатным солнцем, с таким откровенным восхищением, что ей сначала стало смешно, потом неловко и, наконец, чувства пришли во взаимно гармоничное соответствие. Стало приятно, как бывало, когда мама в детстве гладила ее по распущенным волосам и говорила что-то ласковое.
Кофе оказался замечательным, несколько капель бренди придали напитку особый аромат и вкус.
— Сара, — сказал Алкин, — я вам немного расскажу о своей работе, чтобы вы поняли… Лучше сказать — почувствовали… Или так: чтобы у вас в голове связалось то, что происходит в космологии сейчас, с тем, что сделал Хэмлин семьдесят лет назад. Это важно, потому что тогда, может быть, мы с вами поймем, что с ним случилось.
Угасавшая на фоне темневшего окна тень его поднялась, Сара услышала шаги, особенно гулкие в полумраке, щелкнул выключатель — и комната осветилась неярким светом висевшей под потолком лампы в сферическом бумажном (так казалось) цветном абажуре. Странное очарование игры вечерних теней исчезло, но возникло и осталось иное очарование, будто из обычного английского интерьера Сара переместилась в призрачный японский домик — почему-то этому впечатлению не мешали ни классический английский стол, ни столь же английские по своему происхождению стулья и секретер. Абажур создал собственное пространство и внушил ощущение инаковости, Сара почувствовала это очень сильно и поняла, что именно такое ощущение было ей сейчас нужно.
Алкин сел за стол напротив Сары и задумчиво почесал переносицу.
— Даже не знаю, с чего начать, — признался он. — Никогда не пытался сложить все аргументы в одну корзину. Знаете, Сара, я боялся. Боялся, что не поймут. То есть… поймут, но не примут… Сара, — произнес Алкин и к чему-то прислушался. — Сара, — повторил он, и она поняла, что прислушивался он к звуку ее имени, что-то в нем неожиданно обнаружив, — видите ли, два года назад я сделал одну работу… Вы знаете, что такое антропный принцип?
