обладает таким недостатком.
— Недостатком? – драконица прищурила один глаз. – А если запах требуется драконам, чтобы идентифицировать особь в крупной колонии, помогает детям не теряться, привлекает партнеров в период спаривания и в целом играет важную роль в нашей жизни?
— Вы спросили, как поступил бы типичный человек, – заметил Огрин.
— Это и в самом деле типично? Капитан вздохнул.
— Я хотел бы сказать «нет»…
— …но предпочитаете неприятную правду сладкой лжи, – закончила крылатая. – Умный поступок. При любой интерпретации ваших мотивов он характеризует вас как более развитое существо, по сравнению с типичным человеком, и делает привлекательнее для контакта.
Она привстала на левой лапе, приложив правую к груди.
— Можете звать меня Тау. Я женского рода, как вы и предполагаете.
Огрин вежливо склонил голову, размышляя, достаточно ли драконы изучили землян, чтобы понять этот жест.
— Я счастлив познакомиться с вами, Тау.
Драконица вновь улеглась в траву и сложила крылья на спине сверкающим покрывалом.
— Ваше появление удивило нас, – сказала она негромко. – Мы не ждали гостей с Земли в этом тысячелетии.
Огрин чуть не поперхнулся.
— Вам… – он сглотнул и начал снова: – Вам… известно о Земле? Тау прищурила глаза.
— Прежде чем выходить из корабля без скафандра, вы, несомненно, тщательно изучили нашу биосферу. Неужели ваши ученые верят, что на двух планетах может самостоятельно возникнуть фактически одинаковая жизнь?
Потрясенный капитан молча смотрел на крылатое существо. Долго смотрел.
— Ваши слова объясняют сразу все загадки этого мира, – сказал наконец Огрин. От волнения его голос прозвучал хрипло. Драконица слегка приоткрыла пасть и вновь растянула тонкие чешуйчатые губы в весьма точном подобии улыбки.
— Я бы не делала столь поспешных выводов, – заметила она весело. – Ведь вы даже не знаете, где жизнь зародилась раньше – здесь или на Земле.
— Так здесь или на Земле? – спросил Огрин.
— У вас есть вся информация, чтобы догадаться, – спокойно ответила Тау.
Повисла тишина.
— Луна, – внезапно сказал капитан. – Дуагея лишена спутников. Жизнь здесь никогда не покинула бы океаны самостоятельно.
Драконица легонько склонила голову набок.
— Быстро.
— Так я прав? – от волнения Огрин с трудом дышал. – Вы земляне?
Тау задумчиво перебрала когтистыми пальцами.
— Сложности с развитием сухопутной жизни на Дуагее вовсе не означают, что жизнь была доставлена сюда с Земли… Но в некотором смысле – да, вы правы.
— Как давно? – капитан невольно шагнул вперед. – Кто и когда заселил Дуагею? Они… тоже были землянами?
— Оставьте хоть парочку вопросов для наших следующих бесед, – весело отозвалась Тау.
Огрин перевел дыхание.
— Кто перенес сюда драконов? – тихо спросил он. – Я чувствую в вас огромный интеллект и поразительное знание. Это не вяжется с уровнем развития местного общества, вы словно с другой планеты.
— А если так и есть? – серьезно спросила драконица.
— Нет. Будь вы пришельцами, вы не смогли бы интегрироваться в земную биосферу.
Тау улыбнулась.
— Смелое заявление для представителя расы, до сих пор не встуI пившей в контакт ни с одним разумным видом за пределами родной планеты. А что, если драконы способны гибко приспосабливаться к любым условиям? Что, если наша наука умеет легко изменять тела, геном, обмен веществ и биохимию? У вас слишком мало информации, Огрин, и чересчур буйная фантазия. – Она прищурила яркие глаза. – Вы ведь даже не спросили, дракон ли я.
— Но… – удивленный человек шагнул назад.
— Что? – улыбнулась Тау. – Вы сказали, что лишь этим утром узнали о существовании драконов. Но почему вы решили, что я и есть дракон? Только лишь из-за внешности, сходной с обликом героев земных мифов? А вдруг перед вами абориген Дуагеи, способный к мимикрии? Или осьминог в биомеханическом скафандре? Что если драконами здесь называют пушистых древесных зверьков?
Огрин медленно покачал головой.
— Вы допустили ошибку. Еще до того, как я назвал вас драконом, вы сделали это сами, заметив, что я тороплюсь строить о драконах предположения.
— Разве? – в глазах крылатой красавицы вновь мелькнула веселая искорка.
Огрин запнулся, задумался на несколько секунд.
— Простите, – сказал он после паузы. – В действительности ошибку допустил я. Вы обратили внимание, что я строю предположения о драконах, но из этого никак не следует, что сами себя вы считаете таковым. – Капитан со вздохом развел руками. – Вынужден согласиться: нет ни единого доказательства, что вы дракон, о которых нам сообщили утром. Более того, я понимаю всю нелепость и нелогичность сравнения вас, высокоразумных инопланетян, с существами из примитивных и нередко кровавых земных сказок. Но все же осмелюсь заметить: с эмоциональной стороны, субъективно, вы для меня – изумительно красивая драконесса, даже если самоназвание вашего вида иное. Таковы уж мы, люди, – Огрин грустно улыбнулся. – Иногда судим разумом, иногда сердцем.
Тау привстала на передних лапах и приняла позу сфинкса.
— Замечательно, – сказала она негромко. – Вы и в самом деле изменились.
— Изменились в сравнении с чем? – напряженно спросил Огрин. Вместо ответа драконица окинула человека внимательным и очень добрым взглядом, растянула чешуйчатые губы в улыбке и беззвучно, словно мираж, растворилась в воздухе. Лишь трава, примятая ее могучим телом, да слабый миндальный запах свидетельствовали, что встреча не была наваждением.
Огрину потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя, убедиться, что видеокамера на запястье выключена, обругать себя пушистым древесным зверьком и вернуться на корабль. Встреча с дракони-цей настолько потрясла человека, что он не обратил внимания даже На странную тишину, царившую в звездолете.
Довольно долго капитан одиноко сидел в каюте, заново переживая сказочное приключение. Все существо Огрина охватило странное ощущение покоя, умиротворенности, будто он только что завершил многолетний упорный труд и впервые смог оценить его результаты. Огрин вдруг вспомнил, что уже много месяцев, с последней коррекции траектории, не брал в руки кисть; ему неудержимо захотелось рисовать. Вскочив, капитан стремительно подошел к стене и включил мольберт.
Сердце затрепетало в предвкушении одного из самых изысканных наслаждений, знакомых человеку. Порыв вдохновения был так силен, что Огрин даже не размышлял над композицией будущей картины, не представлял ее в уме; его кисть, будто ведомая извне, многоцветной кометой заметалась над мольбертом.
Он забыл о дыхании, не смотрел на часы. С каждой минутой картина обретала очертания. Горизонт, восходящее солнце – его лучи пронзали весь небосклон веером света от слепящей оранжевой точки. Воображение почему-то избрало тревожную тему: ствол дерева почти горизонтально над бездной, тянущий руки-ветви к неведомому подножию. Далеко внизу, насколько хватало глаз, призрачным морем стелились облака, свет солнца красил их мягкие спины в пурпур.
У края пропасти, одним копытом на дереве, стояла Ичивака. Огрин еще не видел ее такой – полной
