обвинительных ноток.
— Мама, ты в порядке? — спросил он.
— Полагаю, — вздохнула она, — но у меня, кажется, упадок сил.
Она жестом показала на лежавшую перед ней бумагу.
— Пыталась написать той молодой женщине, которая постоянно вертится в телевизоре, но…
Она поискала наиболее точное выражение.
— …почему-то не нахожу слов.
Мать отложила ручку и откинулась на спинку обитого парчой кресла. Руки упали на колени.
— Из меня словно… энергию выкачали.
— Ма, посиди со мной, — попросил Чесни и, подняв ее, повел к дивану. — Мне нужен твой совет.
Обычно подобное признание заставляло Летишу Арнстратер включать на полную мощность все четыре цилиндра. Она давала советы с такой легкостью, как шутихи разбрасывают искры. Но сейчас, сидя на одном конце громоздкого дивана, она по-прежнему оставалась какой-то поникшей. Услышав ее ответ, сын даже растерялся:
— Не знаю, гожусь ли я сегодня на то, чтобы давать советы. У меня не слишком много… уф!
— Знаю, ма. И даже знаю почему, — кивнул Чесни. Не прошло и двух минут, как Летиша Арнстратер обо всем узнала. И нужно отдать ей должное, стойко вынесла удар. Интересно, как отреагировали бы другие? Но мать восприняла информацию с подлинным интересом и возрастающим сочувствием к сыну.
— Бедный мой Чесни, — пробормотал она.
Чесни опешил, впервые в жизни услышав, как мать проявляет участие к кому бы то ни было. Даже обрабатывая его детские порезы и ссадины, она имела привычку читать нотации на тему, как впредь избежать чего-то подобного.
Но у него не было времени задумываться о прошлом. Поэтому он без обиняков заявил:
— Я не знаю, что делать.
— Ну, — протянула она, хлопнув глазами, — ты должен поступать, как считаешь правильным.
— В этом и проблема! Неправильно заключать договор с Дьяволом и становиться пособником зла, не говоря уже о том, чтобы навеки погубить свою бессмертную душу. Но дело не только во мне. Пока Ад бастует, никто в мире не грешит. Если я сдамся, значит, буду отвечать за то зло, которое вновь затопит землю, как только демоны вернутся на работу.
— Значит, ты не должен сдаваться.
— Но жизнь на планете остановилась! Оказалось, что именно грехи заставляют ее вращаться. Когда нет побуждения грешить, нет и стимула что-то делать. Никто ничего и не делает, разве что по привычке или из чувства долга. Да ведь даже ты…
Он осекся, заметив ее испуганное лицо.
— Я?
Летиша, похоже, призадумалась и что-то сообразила, потому что ее взгляд устремился сначала на горы конвертов и марок на журнальном столике, а потом — на письменный стол.
— О… о, господи!
— Мне очень жаль, мама.
— Гордыня, — сказала она себе, но тут же поправилась: — Нет, скорее, зависть. Но почему я никогда этого не замечала?
— Мне жаль, — повторил он. — Прости.
Летиша видимым усилием взяла себя в руки:
— Прежде всего, тебе не за что извиняться. Ты не хотел ничего дурного. И пытаешься все уладить.
— Только не знаю как.
— Откуда тебе знать? Ты актуарий, а не философ.
Похоже, она обрела некоторую часть былой энергии и, подняв с журнального столика блокнот на пружинке, принялась листать, пока не дошла до нужного места.
— Вот! — воскликнула Летиша, потянувшись к телефону, набрала междугородный номер и стала ждать ответа. Очевидно, ответ ее не удовлетворил, потому что она свела брови и положила трубку.
— Автоответчик, — вздохнула Летиша вставая. — Не пойдет. Нужно увидеть его.
— Кого? — уточнил Чесни.
Но мать уже вышла в коридор, так что лязг ключей от машины почти заглушил ее голос:
— Преподобного Билли Ли Хардейкра.
Они отправились в путь в винтажном, прекрасно сохранившемся с середины шестидесятых «додже монако», унаследованном Летишей вместе с домом и мебелью от долго вдовевшего отца.
— Я не уверен, что это правильно, — сомневался Чесни, устроившийся на широком пассажирском сиденье.
— Зато я уверена, дорогой. Никто не знает о Рае и Аде больше, чем преподобный Билли Ли.
— Но стоит ли беспокоить его?
— Он священник и проповедует Слово Божие. Разве можно назвать беспокойством помощь человеку, попавшему в духовную беду?
Чесни представил лицо Хардейкра с привычным выражением сурового осуждения. Глаза горят отнюдь не праведным огнем, а с уст срываются привычные предсказания вечного проклятия и адских мук грешникам, избранным для сегодняшней проповеди.
— Что же… может быть, — пробормотал он.
Окруженное высокими стенами загородное поместье преподобного Билли Ли находилось в двух часах езды к югу от города. Как одна из круга святых Нового Храма Воздуха, Летиша Арнстратер трижды посещала собрания, устраиваемые в большой палатке на длинном ухоженном газоне. Никого из знакомых Чесни или его матери ни разу не пригласили в дом.
Они проехали через арку и направились дальше, по длинной подъездной дорожке, усыпанной битым белым камнем, припарковались на широкой бетонированной площадке перед воротами гаража на несколько машин. Стук дверцы «доджа» и их шаги по белоснежному гравию, отдались эхом в тишине, окружавшей поместье.
— Я все же не уверен… — начал Чесни.
— Я уверена за нас обоих, — перебила мать.
Они поднялись на высокое крыльцо украшенного колоннами фасада, и Летиша сильно дернула за шнурок старомодного колокольчика. Откуда-то изнутри послышался мелодичный перезвон, но дверь оставалась закрытой. Летиша продолжала дергать шнурок.
— Иду, — отозвался чей-то голос. Дверь открылась. На пороге появился лысеющий мужчина среднего роста, в полинявших джинсах и серой футболке, обтянувшей солидное брюшко, и вопросительно уставился на гостей:
— Чем могу помочь?
— Мы хотели бы видеть преподобного Билли Ли, — пояснила Летиша.
— Он перед вами.
— Не хотелось бы спорить, — начала Летиша, — но я встречалась с преподобным Хардейкром…
— А я не похож на него, — докончил незнакомец. — Но именно так он выглядит без своей сбруи, подкладных плеч, подложек в ковбойских сапогах и парика за две тысячи долларов.
Он поднял руку, и в глаза Чесни ударил блеск бриллиантов в тяжелом золотом перстне.
— Живот — тоже часть реквизита, только вот снять его невозможно. Слишком много стейков и лобстеров.
Вглядевшись в женщину выцветшими зеленовато-карими глазами, он продолжал:
— Я не надел контактные линзы, но, кажется, узнал вас. Летиша Арнстратер, не так ли?
Дождавшись кивка, Хардейкр добавил:
— Вы пишете абсолютно кошмарные письма. Я получаю копии от адвокатов тех бедняг, на которых натравил вас. Раньше я не знал, смеяться или содрогаться. Зато теперь знаю.
