Скажем, Ага Сафар… Разве не исчезновение создало вокруг него ореол полной свободы?
Он повторил про себя: «Свободный среди свободных».
Он покачал головой. Отчеты по Мнемо должны лежать на его столе. Как член Совета он должен интересоваться всем, что касается будущего. Странно, что Ждан предоставил ему не все отчеты, да и предоставленные вовсе не отличаются полнотой.
Почему?
Почему бы и нет? Мир без МЭМ – это тысячелетия.
Но зачем же так сразу? Кто поручится, что Мнемо не искажает мир? Кто поручится, что продукты, производимые синтезатором, столь же полезны, как выращенные на земле?
Пять лет испытаний на «Гелионисе» необходимы.
Доктор Хайдари поднял руку, дверь перед ним открылась.
В прихожей светился матовый нежный фонарь. Папий Урс, несомненно, дожидался хозяина.
Доктор Хайдари улыбнулся: он был дома.
Он на ходу скинул рубашку и бросил ее в щель утилизатора. Он вдруг заторопился. Принять ванну, почувствовать ледяные крутые струи, потом крутой жар, взбодриться!
Он даже не заглянул в кабинет.
Освеженный, взбодрившийся, он накинул халат и подошел к окну.
Группа воспитанников Общей школы – судя по майкам, из Арктического сектора – окружила живую скульптуру. Наверняка в Мегаполис они попали впервые, живая скульптура весьма веселила их. Что же им делать сейчас? Именно сейчас, когда они еще не сформировались в настоящих творцов, а заниматься настоящим делом уже хочется. И как выбрать главное, не ошибиться? Жизнь коротка, один человек и тысячной доли не сделает из того, что ему хотелось бы сделать.
Живая скульптура затравленно озиралась. Легкомысленная панамка сбилась ей на лоб.
– Ты же все знаешь, у тебя прямой выход на МЭМ, – веселились воспитанники Арктического сектора. – Что главное?
Наконец живая скульптура нашлась:
– Что главное? Учиться – вот что главное. Вы все еще так молоды, что абсолютно из каждого может получиться настоящий творец. Вот пустят в ход Мнемо, каждый получит возможность вовремя выявлять свою доминанту.
Доктор Хайдари улыбнулся. Похоже, воспитанников Арктического сектора ответ живой скульптуры не удовлетворил:
– Учиться! Мы и так учимся. Ты говори дело. Ты знаешь все, потому отвечай конкретно. Для чего тебя здесь воздвигли?
Живая скульптура затравленно озиралась. Она даже предложила неуемным воспитанникам свою дружбу.
– Зачем? – хором спросили воспитанники.
– Как зачем? – Живая скульптура окончательно растерялась. – Будем искать, будем думать вместе.
– Что искать? – хором спросили воспитанники.
Что она им ответит? Доктор Хайдари с удовольствием следил за перепалкой. Не подозревая об этом, воспитанники Арктического сектора напирали сейчас на МЭМ. Конечно, линия живых скульптур – побочная линия, и все же…
– Ну! – торопили воспитанники живую скульптуру. – Не молчи! Что даст нам наша дружба?
Доктор Хайдари улыбнулся и прикрыл окно.
Этот спор вечен.
Все еще улыбаясь, освеженный, он поднялся на две ступени и открыл дверь в кабинет.
И замер ошеломленный.
В дальнем кресле, у окна, опустив на пол босые ноги, закутавшись в халат с длинными рукавами, сидел незнакомый ему худой угловатый человек. Узкий бледный лоб, редкие белесые волосы, близко поставленные маленькие холодноватые глазки, хрящеватый длинный нос. Такие люди приходят в мир не соглашаться. И улыбка его тонких губ тоже не привлекала – беспомощная и нагловатая одновременно.
«Что он тут делает? Я ошибся?» – доктор Хайдари растерянно огляделся.
Да нет, это его кабинет. Он сам разрабатывал живой вид, заменяющий дальнюю стену: пыльная дорога, ведущая неизвестно куда, серые обочины, воробьи купаются в мучнистой пыли…
– Входите смелее, доктор Хайдари, вы вовсе не ошиблись.
Голос незнакомца оказался под стать внешности – скрипучий, недовольный. Если лицо – отражение души человека, то эту душу изломали глубинные процессы. Он пытался улыбнуться, а получалась ухмылка; маленькие глазки смотрели недоброжелательно.
– Как вы сюда попали?
– Вряд ли вам это понравится, но вынужден объяснить: я вошел через окно.
– Вы нуждаетесь в помощи?
Незнакомец приоткрыл глаза, веки оказались тонкими, бледными. С минуту он прислушивался к своим ощущениям.
– Да нет, я не болен. И помощь мне не нужна… Впрочем, я не уверен в этом… Ваш Папий Урс постоянно мешал мне, но я все же умудрился более или менее выспаться.
– Мешал? Как это – мешал?
– Пока я бодрствую, он старается меня не замечать, но стоит мне уснуть, он тащит меня в утилизатор.
– В утилизатор? – Доктор Хайдари смешался. – Мой Папий действительно из очень старой серии, но как он может игнорировать ваш энергетический индекс?
Незнакомец скривил лицо в странной полуулыбке.
– У меня нет браслета.
– Вы шутите?
– Нисколько! – Казалось, незнакомца создавшаяся ситуация не смущает. – Вот смотрите… – Он поднял левую руку, рукав халата спустился до локтя. Рука без браслета выглядела непристойно.
– Как это может быть? Кто вы? – И догадался: – Ага Сафар?
Незнакомец кивнул.
– Вас ищут. Либеры создали вокруг вас целый миф. Почему вы отсиживаетесь здесь? Как вы ушли из медицинского центра?
Ага Сафар неприятно ухмыльнулся.
– Меня просто нет. Я умер.
– Вот как? Умерли? Где же ваш труп?
– Труп? – не понял Ага Сафар.
– Да, да, труп. Если вы умерли, должно же после вас что-то остаться.
Они рассмеялись одновременно, и это несколько сгладило мешавшую им неловкость.
– Еще месяц, и либеры объявят вас святым.
Ага Сафар равнодушно пожал плечами.
– А тогда… на карнизе… – Доктор Хайдари все же не удержался, спросил. – Вы ведь знали, что аварийная система сработает быстрее и надежнее, чем человек… Почему вы вылезли на карниз?
– Инстинкт, – буркнул Ага Сафар.
– Вы воспитаны матерью?
– Самой настоящей.
Доктор Хайдари понимающе кивнул. Истинная гармония достигается только в Общей школе. Гомер
