леди случилось то же самое.
— Вы ошибаетесь, — отозвался лорд Гейнсли. — Она человек-лиса, за неимением лучшего выражения. Она не говорит ни на одном из языков, спит на полу и не знакома с одеждой.
Мне удалось сдержаться, и к лучшему, так как ответ вышел бы, несомненно, саркастическим.
— Вы явно не разделяете мое мнение, — подстегнул он.
— Совершенно верно, сэр.
— Тогда как вы объясните ее внешность?
— Дитя, брошенное родителями, ведь она появилась на свет покрытой мехом. Возможно, бедняжку воспитали дикие звери.
— Я тоже поначалу так считал. И действительно нашел ее на ярмарке. Управляющий сказал: ее купили у торговца, продававшего танцующих медведей. Когда ее поймали в горах на севере Индии, она была энергичной, занятной, даже могла проделывать мелкие трюки. На низких высотах, однако, впала в летаргию и представляла собой лишь экспонат. Правду я понял недавно. Я вернулся на ярмарку и купил ее.
— И какова правда?
— Девушка приспособлена к жизни на очень больших высотах. На уровне моря плотность воздуха слишком велика для нее, как, например, рацион из одного только бренди не подошел бы для нас с вами. Полагаю, существует целая раса людей, которые живут высоко в горах и приспособлены для разреженного воздуха.
Идея казалась фантастичной. Я снова посмотрел на девушку. Легкие у нее были определенно большие пропорционально телу, и мех защитил бы от холода.
— Не понимаю, какую роль вы предназначаете мне, — вымолвил я наконец. — Я ничего не смыслю в альпинизме.
— Воздушный шар — прекрасная альтернатива. Путешествие в Индию займет годы, а мои деловые интересы не позволяют покидать Англию более чем на несколько дней. Ваш воздушный шар способен поднять нас на две мили… за какое время?
— Двадцать минут, может, тридцать. В зависимости от веса.
— Великолепно. Мы можем совершить подъем над моим поместьем, к северу от Лондона, и спуститься к обеду. На высоте двух миль я получу возможность наблюдать, как Ангелика воспринимает разреженный воздух и холод. Если это вернет ей разум, я, наверное, даже сумею поговорить с ней, расспросить о ее народе.
Лорд Гейнсли помог Ангелике надеть плащ, потом вызвал звонком дворецкого. Когда мы остались одни, он подошел к окну и жестом указал на запруженную улицу внизу.
— Посмотрите на моих процветающих соседей, мистер Паркс, — сказал он. — Торговцы, банкиры, финансисты, земельная аристократия. Что они делают, помимо того что обогащаются и живут в свое удовольствие?
— Посещают театр и скачки? Балы? — предположил я. — Некоторые отправляются на воздушные прогулки над ипподромом.
— Театр, балы, скачки, — пробормотал, качнув головой, лорд Гейнсли. — Через год после смерти их никто не вспомнит. Я хочу славы Исаака Ньютона, Джеймса Кука или Джозефа Бэнкса и желаю, чтобы меня запомнили как открывателя чего-то монументального. Мисс Ангелика — мой шанс.
— Не понимаю вас, сэр.
— В моей теории адаптивной морфологии я утверждаю, что в экстремальных обстоятельствах люди принимают другие физические обличия. Например, в полярных областях, если будут жить там слишком долго, они рискуют превратиться в тюленей.
— В шотландской легенде о шелках люди действительно превращались в тюленей…
— Да, и я думаю, что экстремальная высота может придать нам облик Ангелики!
Поместье лорда Гейнсли располагалось в нескольких милях к северу от Лондона, и он прислал тягловых лошадей, чтобы переправить туда мое снаряжение. Обслугой при моем воздушном шаре состояли Келли и Фелдмен; большую часть ночи они провели, распаковывая воздушный шар и проверяя стропы. Я встал за два часа до рассвета, настроил альтиметр и установил его в плетеной корзине.
Надуть воздушный шар на земле — труд невелик. Здесь под рукой неограниченный запас топлива, чтобы подавать горячий воздух и поддерживать температуру. Другое дело, когда шар поднимется. Маленькая горелка в плетеной корзине сжигает ламповое масло, и тепло поступает в баллонет, но топливо приходится везти с собой, поэтому расходовать его надо бережно. Через полчаса трудов шар надулся и оторвался от земли. Тогда я дал знать в усадьбу, что все готово к подъему. Лорд Гейнсли вышел с Ангеликой, которую вел на цепочке, закрепленной у нее на талии. Одета она была мальчиком.
Мы поднимались очень быстро, проплыв прямо над крышей усадьбы. Ветер дул с юга, причем слабо, в небе — ни облачка. Вначале лорд Гейнсли повел себя как обычный клиент, заглядывая за борт и восклицая при виде своего поместья далеко внизу. Он как будто забыл, зачем мы здесь, и болтал о том, что в следующий раз прихватит художника, дабы тот запечатлел его владения с воздуха. Я откалибровал альтиметр так, чтобы высоту он показывал в четвертях мили. На полутора милях Гейнсли вдруг вспомнил, почему заплатил за подъем.
— Полторы мили, почти восемь тысяч футов, — констатировал он, щурясь на мой альтиметр.
— Мы поднимаемся медленно, со скоростью около пяти миль в час, — доложил я.
— Шесть минут до положенной высоты, — ответил он. — Ангелику нашли, по всей видимости, на одиннадцати тысячах футов. Сможете удержать эту отметку?
— Да, сэр. Выпустив немного горячего воздуха из баллонета, я уменьшу плавучесть и стабилизирую высоту.
Я сбросил немного теплого воздуха, и мы продолжили подниматься, но гораздо медленнее. Согласно альтиметру, мы остановились на двенадцати тысячах футов. По моим прикидкам, нас сносило на северо- северо-восток со скоростью три метра в час. Направление ветра здесь оказалось иным.
Именно на этом уровне начались видения. Собственно говоря, выражение «видения» не совсем подходит, это были, скорее, воспоминания, но не мои, а привнесенные. Я словно шел вдоль каналов, прорытых в пустыне красного песка под неестественно темно-синим небом с бледным и крошечным солнцем, В отдалении я наблюдал скопление зданий из громадных кристаллов селитры, полевого шпата и кварца.
До сих пор я мало внимания уделял Ангелике, так как был занят горелкой, показаниями альтиметра и необходимостью следить за направлением и скоростью нашего скольжения относительно земли. Вдруг лорд Гейнсли тронул меня за локоть и указал на женщину. В начале подъема Ангелика сидела на полу плетеной корзины, безучастная к тому, что ее окружало. Сейчас она уже была на ногах и заглядывала за борт корзины. У меня на глазах она отвернулась и стала изучать мой альтиметр высоты. С целую минуту, по меньшей мере, она всматривалась в столбик ртути. Потом медленно подняла руку и сделала горизонтальное рубящее движение рукой.
— Язык знаков, — сказал Гейнсли. — Она говорит, что понимает происходящее. Мол, раньше мы поднимались, а теперь остановились.
— Больше того, — отозвался я, причем по коже побежали мурашки. — Она уже после минутного осмотра поняла принцип действия ртутного альтиметра!
В Лондоне, на уровне моря, Ангелика не проявляла ни малейшего интереса к предметам и механизмам. Здесь же считывала показания альтиметра, а такое не по плечу девяноста девяти из ста моих соотечественников-британцев.
Я заметил ее взгляд. Впервые он был настороженным, даже расчетливым.
— Ангелика? Ты меня слышишь? — спросил лорд Гейнсли.
При звуке своего имени она повернула голову.
— Поговори со мной, Ангелика, — настаивал лорд Гейнсли. — На английском, французском, хинди — на любом языке.
Он приложил руку к уху, показывая, что ждет ответа. Ангелика молчала.
Со скоростью пешехода мы скользили над землей. Далеко внизу виднелись фермы и усадьбы. Гейнсли продолжал уговаривать Ангелику. Его ждало разочарование. Он показывал ей картинки лис, медведей, даже набросок себя самого. Она проявила некоторый интерес, но не произносила ни слова.
