чужак не коснется колокола. Он ваш и останется вашим. Вы, наверное, знаете, что мы пришли не налегке, а с обозом. С нами прибыл колокольный мастер, и мы привезли металл, нужный для отливки. Теперь нужно выбирать место и строить новую деревню. Ставить ее так, чтобы два колокола слышали друг друга. Справиться с этим делом можно, только когда работать будут все. Если беженцы останутся без вашей защиты, они погибнут. А коли вы останетесь одни, ваша судьба тоже будет незавидна.
— А с этими что делать? — спросил кто-то из крестьян, указав на стражников иль Дзера. — Нешто они работать станут?
— Станут. Жить хочется всем, и они будут охотиться вместе с вашими охотниками, стоять в карауле, сражаться с бандитами, которых еще немало явится на нашу голову. Если кто не захочет — пусть уходит прямо сейчас. А убитых похороним. Что же им возле колокольни валяться…
— Эй! — подал голос Пухр. — Усатого не хороните. Он очухается через пару минут. Ничего я ему не сделал, еще здоровее будет, чем прежде.
Люди, собравшиеся на площади, шумели, обсуждая промеж себя небывалое обращение. Расходиться по домам никто не хотел, а немедленно приниматься за какую-то работу тоже было как-то неловко. Впрочем, уже начали сбиваться охотничьи ватаги, искать себе старших, выяснять, почему дикий зверь бесов не боится и по какой причине бесы людей и домашний скот дерут, а лесное зверье не трогают. Староста объяснял, где прежде была соседская деревня: «Там и земля хороша, и озерцо подходящее, и наш колокол слышен во всякую погоду…».
Люди начинали обустраивать жизнь. А ильен… пока дела идут правильным порядком, он не очень-то и нужен.
Торлиг подошел к Пухру, который шлепал по щекам бесчувственного стражника.
— Чем ты его?
— А вирвешкой. Хорошую вирвешку час надо замешивать, чтобы она сработала, так я, пока сюда шел, Рильке объяснял, как это делается. Вот и пригодилось.
— Зачем тогда вопил, что еще один шар пустишь?
— А чтоб боялись.
Люди, толпящиеся кругом, засмеялись. Нервный смех, какой бывает, когда неминучая, казалось бы, беда оборачивается счастливым концом.
— Непрост ты, братец.
— А чего мне простым быть? У меня, вон, дубинка простая.
Торлиг наклонился, поднял меч, выпавший из руки иль Дзера, оборвал с эфеса колокольчики, затем рукояткой вперед протянул Пухру.
— Держи. Твой будет.
— Зачем мне? — испугался мужик. — Я не умею этакой штукой орудовать. Да он еще, поди, заговоренный.
— Заговоренный, — согласился Торлиг. — Но ты бери, не стесняйся. С вирвешкой смог, значит, и с ильенским мечом управишься. А если что, я тебе помогу. Буду учить, как ты Риля. Нечего тебе дубинкой размахивать да вирвешками пуляться. Привыкай к настоящему оружию.
Вручая меч, Торлиг не досказал главного, что и сам понял лишь после разгрома под стенами Сипура. Многие сейчас гадают, как удалось варварам сокрушить страну, а секрет прост: прежде чем расколется колокол, раскололся народ. Ильены, почитающие себя благородными, носят заговоренные мечи и демонстрируют с ними боевые фокусы, на которые неспособны прочие люди. Мужики балуются вирвешками и, быть может, еще какой-нибудь чепухой. У торговцев, мастеровых, даже у кухарок — свои маленькие хитрости, крошечная волшба. Но все это не складывается в единую магию народа. Даже в те времена, когда Колокольный тракт связывал всю страну, человек, покинувший малую родину, оказывался возле чужого колокола чужаком. А такую страну, такой народ не победит только ленивый.
Об этом бесполезно разговаривать. Прежде надо сделать так, чтобы в деревнях не было крепостных, в усадьбах — рабов, чтобы ильен, без которого тоже не обойтись, не чувствовал себя владыкой, а служил колоколу и народу. Тогда, может быть, люди перестанут делиться на своих и чужих, и любой колокол станет для человека родным.
А пока нужно просто спасать уцелевших.
Колокольчики, ободранные с меча, Торлиг бросил на каменную ступеньку, топнул сапогом, расплющив тонкую работу. Поднял бывшие обереги рода Дзеров, придирчиво осмотрел, затем спросил кузнеца, все еще стоящего неподалеку:
— Ты по серебру можешь работать?
— Как-нибудь не оплошаю.
— Тогда возьми и сделай серьги своей женщине. Пусть это серебро послужит доброму делу.
Новую колокольню рубили из векового леса, на пустоши, где было решено ставить деревню. Колокольный звон из Кашто, пусть приглушенно, но долетал сюда. Именно так строились деревни в старые времена, когда нечисть нигде не чувствовала себя вольготно.
Когда поселок обустроится как следует, на площади встанет каменная колокольня, а покуда сойдет и эта. Главное — колокол. Где слышен колокольный звон — там и родина.
Жгли уголь, складывали плавильную печь, мастерили изложницу. Кузнец из Кашто сковал четыре лжицы на длинных рукоятях — черпать расплавленный металл. Повозка давно была доставлена на новое место и охранялась днем и ночью.
Колокол делается не один день, зато и служит не один век.
Люди копали и отмучивали глину, просеивали песок. Из обжигной печи явился на свет огромный, на много пудов тигель, в котором предстояло плавить металл. Мастер Хань, выведенный отрядом Торлига из горящего Сипура, готовил формы, набивал опоки смесью песка и глины, а внутреннюю часть опок затирал литейной землей, замешанной на сосновой смоле. Потом гладкой палочкой выдавливал на застывшей поверхности орнамент, который пройдет по юбке колокола. Цветы, листья и чудесные узоры; если колокол не будет красив, он не станет в должной мере певучим.
Трое учеников, которых Хань отобрал, — одного из жителей деревни, двоих из числа беженцев, — находились при старике неотлучно, впитывая науку и выполняя всякую работу.
Наконец в плавильный тигель начали загружать привезенный металл. Предание велит брать самую красную медь, самое белое серебро, самое желтое золото и самое черное олово. Но сейчас в тигель пошли осколки тимпанов с Колокольного тракта, куски столичных колоколов и замолкший голос Сипура. Кто-то из беженцев принес на груди частицу главного колокола Ношиха. И, конечно, в тигель отправились отбитые у варваров куски колокола из замка Вахт. Дорогой серебряной, дешевой свинцовой и черной оловянистой бронзы было привезено столько, что могло хватить на два больших колокола, и металл честно делился пополам, чтобы второй колокол, когда придет время ему появляться на свет, вышел не хуже первого.
Ранним утром в горне был разведен огонь, долгий день и долгую ночь подручные качали мехи и досыпали в горн легкий березовый уголь, и наконец, на следующее утро мастер сказал, что плавка закончена.
Вокруг горна собрались все беженцы и почти все жители Кашто. Для одних то была насущная необходимость, для других, казалось бы, просто интерес, ведь не каждому в жизни доводится видеть, как отливают колокол. Но сверх того, люди понимали, что новый колокол не должен быть чужим и обитателям Кашто. Доброе соседство — то же родство.
Жидкий металл в плавильном тигле жил неспокойной жизнью. По светящейся поверхности бродили тени, словно пенки на горячем молоке. Над тиглем поднимался горький пар. Завтра мастера, что будут разливать бронзу, надышавшись этим паром, слягут в лихорадке. Это еще одна цена, которую платят колоколу. А пока Торлиг иль Вахт первым поднялся на литейный помост, снял с перевязи серебряный колокольчик и бросил его в плавильный тигель. Всего на перевязи было пять колокольчиков — знак древнего рода, состоящего в родстве с императорским домом. Теперь колокольчиков осталось четыре, но зато новорожденный колокол будет не чужим.
Один за другим подходили люди, снимали с шеи семейные обереги: медные, бронзовые, серебряные, а то и золотые, кидали их в огненную купель, прося защиты и покровительства. Звонкие амулеты можно сделать новые; среди беженцев имелись и кузнецы, и ювелиры, а колокол — один для всего народа.
