— Ты еще здесь, Траймон?
— Ты меня вызывал, учитель, — ровным тоном сказал Траймон.
По крайней мере, так сказал его голос. Глубоко в серых глазах помощника сверкала слабая искорка, которая говорила, что он ведет учет всех оскорблений, всех покровительственных огоньков в глазах, всех мягких упреков, всех понимающих взглядов и каждый из них обернется мозгу Гальдера лишним годом погружения в кислоту.
— О да, действительно вызывал. Будь снисходителен к стариковским слабостям, — любезно отозвался Гальдер. Он поднял книгу, которую только что читал. — Я не одобряю суеты. Возня с магическими коврами и прочими штучками очень эффектна, но, по мне, это не настоящая магия. Возьмем, к примеру, семимильные сапоги. Если бы люди были созданы для того, чтобы преодолевать за один шаг две с лишним лиги, Создатель дал бы нам более длинные ноги… О чем это я?
— Не знаю, — холодно сказал Траймон.
— Ах да. Странно, что мы не нашли в библиотеке ничего по Пирамиде Цорта. Было бы резонно предположить, что там что-нибудь да есть, как ты думаешь?
— Библиотекарь, разумеется, будет наказан.
Гальдер бросил на него косой взгляд:
— Только ничего радикального. Некоторое время посидит без бананов, и хватит с него.
Пару секунд они молча смотрели друг на друга.
Гальдер первым отвел глаза — ему становилось не по себе, когда он смотрел на Траймона в упор. Все равно что вглядываться в зеркало и видеть, что там никого нет.
— Однако, — сказал он, — как ни странно, я нашел помощь в другом месте. На моих собственных скромных книжных полках. В дневнике Скрельта Перемени-корзина, основателя нашего ордена. О мой горячий юный друг, жаждущий ринуться в путь, знаешь ли ты, что происходит, когда умирает волшебник?
— Все заклинания, которые он выучил за свою жизнь, начинают произноситься, — ответил Траймон. — Это говорят нам на одном из самых первых уроков.
— На самом деле в случае с изначальными Восьмью Великими Заклинаниями это не так. Внимательно изучив данный вопрос, Скрельт выяснил, что Великое Заклинание просто укроется в ближайшем сознании, которое будет открыто и готово его принять. Подтолкни-ка сюда вот то большое зеркало, будь так добр.
Гальдер поднялся на ноги и, шаркая, подошел к остывшей наковальне. Полоска магии еще извивалась, одновременно присутствуя и не присутствуя в этом мире. Она напоминала прорезь, открывающуюся в другую, переполненную горячим голубым светом вселенную. Он спокойно взял ее в руки, достал с полки лук и произнес волшебное слово. Магия охотно вцепилась в концы лука, натянув его так, что дерево затрещало. Гальдер выбрал стрелу.
Траймон тем временем вытащил тяжелое стоячее зеркало на середину комнаты. “Когда я стану главой ордена, — сказал он сам себе, — никогда не буду шлепать по комнате в домашних тапочках”.
Траймон, как уже упоминалось ранее, считал, что молодая кровь способна на многое, надо только убрать с ее дороги трухлявые пни. Однако ему было интересно увидеть, что собирается предпринять старый болван-учитель.
Возможно, он испытал бы некоторое удовлетворение, если бы знал, что и Гальдер, и Скрельт Перемени-корзин ошибаются.
Гальдер сделал перед зеркалом несколько пассов, отчего оно сначала затуманилось, а потом, прояснившись, показало вид Скундского леса с высоты птичьего полета. Натянув тетиву, волшебник внимательно вгляделся в изображение. Пробормотав пару фраз типа “Учтем скорость ветра, скажем, три узла” и “сделаем поправку на температуру”, он довольно обычным движением выпустил стрелу.
Если бы законы действия и противодействия имели к происходящему хоть какое-то отношение, стрела шлепнулась бы на пол в нескольких футах от волшебника. Но законам здесь никто не следовал.
Стрела издала звук, который не поддается описанию, но который для полноты изложения можно упрощенно представить как “чпок” плюс три дня напряженной работы в прилично оборудованной радиотелефонной мастерской, и исчезла.
Гальдер отбросил лук и ухмыльнулся.
— На дорогу ей понадобится около часа, — заявил он. — Потом Заклинание прилетит по ионизированному следу сюда. Ко мне.
— Замечательно, — объявил Траймон, но любой прохожий телепат прочитал бы у него в мозгу сделанную из десятиярдовых букв мысль: “А почему не ко мне?”.
Молодой волшебник как раз смотрел на заваленный всяким хламом рабочий стол. Длинный и острый нож показался ему словно специально изготовленным для исполнения замысла, который внезапно пришел в его голову.
Насилие было одним из тех дел, в которых Траймон предпочитал участвовать не иначе как через посредника. Но Пирамида Цорта совершенно недвусмысленно высказалась насчет наград тому, кто сведет Восемь Заклинаний воедино в нужное время. Нет, Траймон не допустит, чтобы годы кропотливого труда пропали даром. Какому-то старому дураку пришла в голову блестящая мысль — ну и что?
— Не хочешь какао? Все равно ждем, — спросил Гальдер, ковыляя через комнату к колокольчику для вызова слуг.
— Очень хочу, — процедил Траймон, поднимая нож и взвешивая в руке, чтобы прикинуть точность полета. — Я должен поздравить тебя, учитель. Вижу, всем нам нужно подниматься рано-рано утром, чтобы когда-нибудь взять над тобой верх.
Гальдер расхохотался. Нож покинул руку Траймона с такой скоростью, что (благодаря несколько медлительной природе света Плоского мира) стал чуть-чуть короче и немного массивнее за то время, пока летел, нацеленный точно в Гальдерову шею.
До нее он не долетел. Вместо этого нож свернул в сторону и начал быстро вращаться по кругу — так быстро, что у Гальдера словно металлический воротник появился. Волшебник повернулся. Внезапно Траймону показалось, что его учитель подрос сразу на несколько футов.
Нож сорвался со своей орбиты и, задрожав, впился в дверь, пройдя рядом с ухом Траймона на расстоянии какой-нибудь тени.
— Рано-рано утром? — любезно переспросил Гальдер. — Мой дорогой юноша, если ты хочешь взять надо мной верх, тебе вообще придется забыть про сон.
* * *
— Скушай еще немного стола, — предложил Ринсвинд.
— Нет, спасибо, я не люблю марципан, — ответил Двацветок. — И вообще, я уверен, что это неправильно — есть чужую мебель.
— Не беспокойся, — сказал Свирс. — Старую ведьму не видели здесь уже много лет. Говорят, ее окончательно доконала парочка каких-то юных сорванцов.
— Современная молодежь, — прокомментировал Ринсвинд.
— А я считаю, что виноваты родители, — отозвался Двацветок.
После того как вы вносили в свое сознание необходимые мысленные коррективы, пряничный домик начинал казаться довольно приятным местом. Остаточная магия не давала ему развалиться, а местные дикие звери, которые еще не скончались от неизлечимого кариеса, обходили его стороной. В камине ярким и неряшливым огнем горели лакричные поленья. Ринсвинд попытался набрать дров в лесу, но быстро отказался от этой затеи. Тяжело жечь дрова, которые с тобой разговаривают.
Он рыгнул.
— Это очень вредно для здоровья. Я хочу сказать — почему обязательно сладости? Почему не хрустящие хлебцы и сыр? Или вот салями — я бы не отказался от хорошего дивана из салями.
— Понятия не имею, — отозвался Свирс. — Старая бабка Недоумка занималась сладостями, и все тут. Видел бы ты ее меренги…
— Видел, — ответил Ринсвинд. — Я же пробовал матрасы…
— Пряники — более традиционный материал, — вставил Двацветок.
— Для матрасов?
