— О, — сказала Бетан, прислоняясь к стенке. — Да.
— Это озон, вот что, — объяснил Ринсвинд. — Воздух с характером, не хухры-мухры.
Он сделал глубокий вдох. Двацветок повернулся к продавцу.
— Что ж, надеюсь, ты найдешь своего чародея. Извини, что мы ничего не купили, но, понимаешь, все мои деньги остались в Сундуке…
Продавец сунул что-то ему в руку.
— Небольшой подарок. На память. Он юркнул обратно в лавку, колокольчик звякнул, объявление, гласящее “Возвращайтесь Завтра За Пиявками Ложконосца, Маленькими Кровососами”, одиноко брякнулась о дверь, и магазинчик растаял в кирпичах стены, словно его никогда и не было. Двацветок осторожно протянул руку и, не доверяя своим глазам, потрогал стену.
— И что в мешке? — полюбопытствовал Ринсвинд.
Мешок был из толстой оберточной бумаги, с веревочными ручками.
— Если у него вдруг вырастут ноги, я не хочу иметь с ним ничего общего, — заявила Бетан.
Двацветок заглянул в мешок и вытащил его содержимое наружу.
— И все? — удивился Ринсвинд. — Маленький домик, оклеенный ракушками?
— Очень нужная штука, — начал обороняться Двацветок. — В нем можно хранить сигареты.
— А без них ты просто жить не можешь, да? — спросил Ринсвинд.
— Я предпочла бы бутылочку хорошего масла для загара, — фыркнула Бетан.
— Пошли, — скомандовал Ринсвинд и направился к центру города.
Остальные последовали за ним. Двацветку пришло в голову, что нужно сказать слова утешения, завести легкую тактичную беседу, чтобы не дать Бетан замкнуться в себе и хоть как-то подбодрить ее.
— Не беспокойся, — сказал он. — Не исключено, что Коэн еще жив.
— О, полагаю, он жив-живехонек, — отозвалась она, топая по мощеной мостовой так, словно у нее были личные претензии к каждому булыжнику. — Если бы он постоянно умирал, то не дожил бы до восьмидесяти семи лет. Вот только здесь его нет.
— Как и моего Сундука, — вставил Двацветок. — Хотя это не одно и то же.
— Как ты считаешь, звезда врежется в Диск?
— Нет, — уверенно заявил Двацветок.
— Почему?
— Ринсвинд считает, что этого не случится.
Бетан с изумлением посмотрела на туриста.
— Ну понимаешь, — продолжал тот, — тебе известно, как поступают с водорослями?
Бетан, выросшая на Водоворотных Равнинах, слышала о море только в сказках и заочно решила, что оно ей не нравится. Ее лицо выразило недоумение.
— Их едят.
— И это тоже. Но в основном их вывешивают за дверь и определяют по ним, когда пойдет дождь.
Бетан уже успела усвоить, что пытаться понять речи Двацветка — бесполезно. Можно лишь бежать рядом с беседой и надеяться запрыгнуть на нее, когда она будет заворачивать за угол.
— Понятно, — сказала она.
— Видишь ли, Ринсвинд такой же.
— Такой же, как водоросли?
— Да. Он боится всего подряд. Но сейчас он не напуган. Звезда — это чуть ли не единственная вещь на моей памяти, которой он не боится. А если уж он ее не боится, то и нам беспокоиться не о чем.
— Значит, дождя не будет? — спросила Бетан.
— Ну да. В метафорическом смысле.
— О-о.
Бетан решила не спрашивать, что значит “метафорический”. Вдруг это имеет какое-то отношение к водорослям?
Ринсвинд обернулся.
— Подтягивайтесь, — сказал он. — Немножко осталось.
— И куда же мы идем? — поинтересовался Двацветок.
— В Незримый Университет, естественно.
— А это разумно?
— Может и нет, но я все равно пойду туда… — Ринсвинд резко умолк, и его лицо исказилось гримасой боли. Он поднес руки к ушам и застонал.
— Что, Заклинание донимает?
— Аг-ха.
— Попробуй что-нибудь спеть про себя. Ринсвинд поморщился.
— Нет, я избавлюсь от этой заразы, — хрипло заявил он. — Оно отправится обратно в книгу, где ему и место. Я хочу получить свою голову обратно!
— Но тогда… — начал было Двацветок и остановился.
До их слуха донеслись отдаленное пение и топот множества ног.
— Как ты думаешь, это люди со звездами? — спросила Бетан.
Это были они. Головные ряды вывернули из-за угла в сотне ярдов от путешественников — впереди войска гордо реяло потрепанное белое знамя с восьмиконечной звездой.
— Здесь не только люди со звездами, — заметил Двацветок. — Здесь все подряд!
Проходящая мимо толпа подхватила их и увлекла за собой. Только что они стояли на пустынной улице — и вот уже несутся вместе с людским потоком, который увлекает их все дальше и дальше.
* * *
Мерцающий свет факелов легко скользил по проложенным под Университетом сырым туннелям, по которым гуськом шествовали главы восьми орденов.
— По крайней мере, здесь прохладно, — изрек один из них.
— Не надо было сюда соваться. Траймон, возглавляющий компанию, ничего не сказал. Он интенсивно думал. Думал о бутылочке с маслом, спрятанной в поясе, и о восьми ключах, которые несли волшебники, — о восьми ключах, которые должны подойти к восьми замкам, удерживающим Октаво в прикованном к кафедре состоянии. Траймон думал о том, что старые волшебники, чувствующие, что магия уходит, заняты своими собственными проблемами и, возможно, потеряли былую бдительность. Он думал о том, что через несколько минут Октаво, сосредоточивший в себе наибольшее количество магии на Диске, окажется у него в руках.
Несмотря на прохладу туннеля, он начал потеть.
Они подошли к обитой свинцом двери, утопленной в сплошном камне. Траймон достал тяжелый ключ — надежный, честный железный ключ, совсем не похожий на изломанные, сбивающие с толку ключи, которые должны освободить Октаво, — выдавил на замок каплю масла, вставил ключ в скважину и повернул. Замок с протестующим скрипом открылся.
— Едины ли мы в своем решении? — вопросил Траймон.
В ответ со всех сторон послышалось неопределенно-утвердительное бормотание.
Он толкнул дверь.
Над ними пронесся теплый порыв густого и маслянистого воздуха. Высокий, неприятный щебет отразился от стен. С носов, ногтей и бород полетели крошечные искры октаринового пламени.
Волшебники пригнули головы, чтобы противостоять урагану ненаправленной магии, налетевшему на них из комнаты, и двинулись вперед. Вокруг хихикали и колыхались полу оформившиеся фигуры: кошмарные обитатели Подземных Измерений пытались нащупать (тем, что считалось у них пальцами и находилось на концах рук) неохраняемый вход в круг света, который признавался ими за вселенную разума и порядка.
Даже в это неблагоприятное для всего волшебного время, даже в комнате, которая была специально создана для подавления магических вибраций, Октаво продолжал потрескивать — заключенная в нем сила рвалась наружу.
Факелы на самом деле оказались не нужны. Октаво заполнял комнату тусклым, угрюмым светом, который, строго говоря, был и не светом вовсе, но его противоположностью. Темнота не есть противоположность света, это просто его отсутствие, а то, что исходило из книги, было светом, который
