шею косами, как будто хотела удавиться.
Вдруг она точно проснулась, увидела Человека и потянулась к нему.
– Отвезите меня… к Зверю. Не могу с людьми. С людьми мне страшно.
– Мне тоже, - тихо сказал Человек.
7. ПРОТЕСТ ШЕПОТОМ
Падали мягкие, слабые хлопья снега и тут же таяли, растоптанные ногами, разъезженные шинами. Было сыро, знобко, пахло не зимней свежестью, но прелью, талью. Был канун рождества, в витринах стыли елки, окованные сверкающими цепями, плачущие смолой, и лежали распиленные пополам рождественские поленья, из которых веером выпадали модные чулки телесного цвета (таких давно не носили) в блестящих прозрачных пакетиках.
Красный тлеющий шар солнца в сизом дымчатом кольце, похожем на кольцо Сатурна, снижался над крышами.
Однорукий прохожий с пустым левым рукавом, засунутым в карман пальто, с бледным скуластым лицом, обрамленным понизу темной скобой бородки, остановился и постучал металлическим молотком по дубовой резной двери особняка, на которой были в изобидье разбросаны головы Горгоны-Медузы, вазы с фруктами и отёчные крылатые младенцы.
– Президент академии у себя?
– Никого не принимает. Очень болен.
Человек написал на листке блокнота несколько слов и сказал, что подождет ответа. Его тут же пригласили наверх.
Президент сидел у огромного электрического камина, оформленного в стиле ранней немецкой готики, в стеганом голубом халате, положив на скамеечку, обмотанную махровым полотенцем, ногу. Увидев Человека, он стянул полотенце и поставил ногу на пол.
– Так это действительно ты? Я думал, не обман ли… Садись, старик. Для всех я при смерти, но, конечно, не для тебя. И буду при смерти, - он посчитал на пальцах, - вторник, среду, четверг, первую половину дня.
Он был все тот же прежний президент, благодушно-барственный, снисходительный, довольный собой и миром.
– Кретины! Задницы! Затеяли от академии письмо, восхваляющее Главу Государства, где они его благодарят - да, да, благодарят - за арест восьмидесяти, за июльское избиение - ну et caetera. А в конце - последний перл: просят баллотироваться в академики.
– А труды?
– Нашли, разыскали. Две статьи пятилетней давности в “Католическом вестнике”. Называются: “Наука и современное истолкование символов Библии”. Все-таки есть слово “наука”, и то хорошо. Надо подписывать письмо, а у меня, увы… Доктор запретил всякое волнение, общение с людьми. Полнейшая изоляция. - Он хитро сощурил глаза. - Вице-президент любит быть первым - вот он первым и поставит свою подпись. Дорогу храбрым! Тебе налить “Сент-Эмильон”? Или белое сотернское? - Он подставил ему папиросный ящик с многочисленными отделениями и отделеньицами. - Да, ты ведь не куришь.
– Я по делу, - сказал Человек.
– Слушаю тебя.
– По тому, помнишь. Я уже говорил с тобой.
Президент поморщился.
– Брось ты это. Его не вытащишь, а сам… Имеешь все шансы на мученический венец. А мне почему-то несимпатичен этот головной убор. Не идет шатенам, а?
В числе восьмидесяти сидел в крепости брат Ученика, семнадцатилетний подручный крановщика. При аресте он оказал вооруженное сопротивление. Ему грозила смертная казнь через повешение.
Человек хотел через президента добиться приема у Главы Государства. Объяснить, что это еще мальчик, что он ни в чем таком особенном не замешан…
– Ты как ребенок, ей-богу, - замотал головой президент. - Ему твои жалостные слова, как мулу колокольчики. Не следовало бы мне ввязываться в это дело. Но раз ты просишь… Напиши письмо, изложи толково все обстоятельства дела. Если мы не сумеем добиться для тебя приема, я хотя бы передам письмо. Или нет - лучше наш Математик передаст. - Президент умел элегантно, непринужденно избавиться от трудного или опасного дела, перевалить его на другого. - Математику девяносто, он глух и слеп, существует уже только для показа. На него шеф не рассердится. Вообще ситуация для просьб о помиловании не того… - Он поморщился. - Между нами говоря, в южных районах неблагополучно. Крестьяне захватывают земли, самовольно делят их. Взламывают амбары c зерном. - Президент понизил голос. - В сферах поговаривают о крупной карательной экспедиции. Дураки мужики, опомнились, когда он уже разделался с городскими… Ну ладно, ты напиши, и поскорее.
– Спасибo, Я напишу.
– А знаешь, у шефа к тебе какая-то странная слабость. Он часто о тебе спрашивает. И любит повторять эту фраау - человек номер один в технике, человек номер один в политике. Он говорит, что ты принес ему счастье, придал ему смелости, что он как раз в те дни решал, переходить ему рубикон или… Как, ты уже уходишь? А я хотел тебе показать мою коллекцию турецких кальянов.
Нет, Человеку было не до турецких кальянов. Умирающий президент бодро вскочил, чтобы его проводить.
– Вот так и воюем в джунглях. Все хитростью, хитростью, ползком, на брюхе под лианами. - Президент был очень доволен собой. - Протест шепотом. Но Европа слышит, понимает. Ученые всего мира увидят - такой документ, и нет моей подписи.
– А если не шепотом? Чуть погромче? - спросил Человек.
Президент указал на порт - они как раз шли застекленной галереей, превращенной в зимний сад. Кричащие, разинутые рты орудий по-прежнему отдавали приказы городу.
– Что ты! Погромче - это было бы очень вредно. Преступно. Его окружают крайние правые…
– Еще более правые?
– О, да! Им не нравится, что дело обошлось малой кровью, они пугают его оппозицией слева, толкают на репрессии. Так называемые превентивные репрессии, когда изымают всех, кто мог бы со временем представлять опасность. Одна какая-нибудь левая выходка - и полетят головы. Достойные головы! Надо всячески осаживать молодежь, надеть на них намордники. Ради них самих, ты же понимаешь. Иначе я ни за что не ручаюсь. Я просто не берусь удерживать за медные рога бешеного Минотавра, если они его раздразнят. Наши молодые друзья и ученики сейчас опаснее наших врагов. Это главная опасность.
Они медленно двигались по анфиладе комнат - египетских, китайских, скифских, еще каких-то, заставленных вычурной мебелью, загроможденных антикварными безделушками.
– Вот живу здесь, как заложник в стане врагов. - Президент сделал удрученное лицо. - О, им очень хотелось бы меня свалить. Но я не покидаю поста. Нет, я не подам им повода со мной разделаться! Все-таки это очень важно, что в президентском кресле сидит человек широких взглядов, не из их шайки. Они любой ценой хотят от меня избавиться, а я любой ценой буду удерживаться - зубами, ногтями…
– Любой ценой?
– Ну да. Это тоже борьба за демократию. Маленькая победа демократии. И потом, сидя в этом кресле, я могу делать добро. Или хотя бы не делать зла, - поправился он. - Умру, посадят вам на голову зверя… - Человека передернуло. - Ох, прости, пожалуйста. Посадят эту скотину вице- президента. Можешь мне поверить, он наступит на детскую головку и даже не обернется посмотреть, что это хрустнуло. Умоетесь кровью, вспомните тогда меня, грешного. Постой. - Он тронул Человека за пустой рукав, остановил его на верхней ступеньке круглящейся лестницы с мраморными перилами и бронзовыми голыми мавританками, поддерживающими шары светильников. - А может быть, все-таки выпьешь рислинг?
