Только теперь есть она — Люба.
Моя милая. Моя единственная. Сорок лет ей скоро, дети большие, а для меня она все равно что девочка. Всегда хороша: когда грустная и когда веселая. Глаза у нее, как у газели. Я не видел газелей, но такие должны быть у них глаза.
Самое главное — умная. Порой кажется, что всю ее знаю, “потолок” ее ума вот, передо мной, а она вдруг возьмет и блеснет какими-то оригинальными идеями. Если бы побольше честолюбия и свободного времени, могла бы быть профессором. Несомненно. А характер? Вспыхнет, наговорит обидных, несправедливых слов. А на другой день звонок: “Знаешь, я была неправа”. И — женщина… Впрочем, я не ценитель, опыт мал.
Самые банальные слова оживают для меня и блестят, когда думаю о ней.
Жалко как… Никого уже у нее не будет. И еще муж.
Ревности у меня совсем нет к нему, но ей плохо.
“Источник удовольствия” — это не те слова. “Источник страдания”.
Ты все-таки врешь, мой друг, даже в свеем теперешнем положении! Получал больше, чем давал. И был трусоват.
Эгоистичен. Помнишь, несколько лет назад был период, когда все можно было поломать? Павел пил, гулял с другими, дети знали и спокойно ушли бы с Любой.
А ты? Да, виноват. Что-то лепетал: “Подожди, подожди…” А сам боялся потерять свободу. Старый холостяк, боялся, что помешают. Потребуют внимания и заботы. Конечно, плохо ли? Свои скромные потребности ты удовлетворяешь. Плюс интеллектуальные разговоры. Тайна придает всему романтический отблеск. В общем снимаешь сливочки.
А ей ведь очень трудно. Работа, дети, есть еще спальня.
Оправдания твои — “сама пришла”. Ничего. Она полюбила. Если ты такой честный, взял я бы ее. Жениться все равно не соберемся. Bee ясно, можешь продолжать.
Что ж, нужно продолжать. Ученый всегда может смотреть правде в глаза.
Хватит спорить: любовь — исключается.
Итак, максимум удовольствия дает работа. Это так ясно, что не нужно было анализировать. Залезать в дебри и получать пощечины.
Впрочем, они полезны. Уменьшают жалость к собственной персоне.
Никого ты пока не осчастливил. Детей не народил и не воспитал. От твоей науки люди пользы пока не получили.
Разве что ребята-помощники написали диссертации. Но и их еще нужно проверить, могут ли они двигать науку.
Хорошо. Примем к сведению. Задача все равно только одна: довести до конца начатую работу. Оправдать свое существование.
— Еще чашечку кофе, Иван Николаевич. Для оптимизма.
Остыл. Подогреть… Впрочем, чего жалеть, сварим новый.
Видимо, мне нужно составить план работы. Очень люблю составлять планы. Они имеют смысл, дайте если выполняются наполовину. Теперь отставания допустить нельзя. Нет резерва времени.
Задача: создать электронную модель, имитирующую деятельность внутренних органов и их взаимодействия при различных патологических процессах.
Пофантазируем, пока кофе кипит.
Перед нами — “Отделение моделирования заболеваний и автоматического управления организмом больного” — кибернетический центр крупной больницы. Название длинноватое, но ничего, можно первые буквы. Что-то вроде ОМЗ и АУ.
Неблагозвучие. Неважно. Придумают. В большой комнате стоят она, машина. Четыре шкафа со сменными блоками.
И структурная схема организма. Сердце, легкие, печень, почки, мозг, эндокринные железы. Много разноцветных пятен связывает эти квадраты. Вот красная, — О2, СО2. Желтые линии — гормоны. Голубые — нервные пути. Много линий. Я их вижу — схема лежит у меня под стеклом. На каждом квадрате — устройства, которыми задается состояние степени нарушения функций. Для почек — способность выделять воду, соли, задерживать или пропускать сахар. Сделают исследование, повернут рукоятки соответственно результатам, и блок готов воспроизвести функцию почек при разных условиях работы сердца, печени, нервной и эндокринной систем.
(Так и мой анализ крови можно задать в блок “кроветворные органы”. Машину включить, и она покажет, что на таком-то месяце будет то-то с селезенкой, потом с сердцем, затем нарушение обмена и так далее. До смерти. И выдаст срок. А потом можно проиграть еще и еще раз, по очереди задавая лекарства. Но результат будет один. Только сроки все-таки разные). Не надо жестов и эффектных сцен. Моделирующая установка — вполне реальное дело, только требует очень много труда. Напишем список: “Что нужно, что сделано, что сделать”.
Я пишу. Список длинный. Прямая работа моей лаборатории — это получение характеристик органов. Например, как зависит объем крови, выбрасываемой сердцем, от давления в венах и в артериях? То же про печень, почки. Как регулируются разные органы эндокринными железами, нервной системой?
Медленно идет дело. Нет еще ни одной законченной характеристики. Если так пойдет, то мы явно не успеем. Нужно с кем-то кооперироваться. Шире использовать клинику Петра Степановича. Грустно.
Нажать на институт кибернетики, чтобы ускорить инженерные разработки?
Да, нажмешь! Профессор Сергиевский очень мил, но, кроме нашей машины, у него масса других дел. “Простите, Иван Николаевич, прибавить людей на вашу тему не могу, все заняты. Но выполнение заказов на опытном заводе ускорю”.
И на том спасибо. Юра без конца канючит: “Вмешайтесь на высшем уровне”. Хороший парень.
Вот прийти к Сергиевскому и сказать: “Борис Никитич, у меня лейкоз… Жить мне осталось год или чуть больше. Помогите. Очень нужно увидеть хотя бы макет машины”. Не хочется это говорить. Ставить людей, в неловкое положение. И, не дай бог, еще выслушивать соболезнования. Это ужасно — вызывать сострадание. Много мне предстоит увидеть жалостливых взглядов.
Снова смотрю список. Все-таки если напрячь все силы, то машину собрать можно. Пусть не для всех заболеваний, а только для важнейших, но можно.
Другие добавят после меня.
Другие…
Нужно сейчас выбрать себе преемника и готовить его к этой роли. Два главных требования: научная инициатива и человеческие качества. Принципиальность и терпимость. Конечно, хочется, чтобы он развивал мои идеи. “Мой учитель Иван Николаевич…” Этого ты хочешь? Как странно, копнешь поглубже и достанешь дерьмо. Начинает казаться, что ты весь им набит.
Если он будет только “продолжать и развивать”, так грош ему цена. За два — три года лаборатория сойдет на нет. Правда, наше направление — моделирование физиологических процессов — необозримо, но оно может выродиться в игру формулами, за которыми исчезнет человек. Наука для науки. Будет математика, будут электронные модели, а в клиниках все останется по-старому.
Я им оставлю задания на несколько лет. Уточнять характеристики органов. Совершенствовать модель организма. Следующий шаг — приключить модель к больному, и чтобы она сама настраивалась в процессе взаимодействия. Тогда предсказания машины будут наиболее вероятными. Еще дальше — автоматическое управление организмом с коррекцией обратными связями. Для этого нужны новые средства воздействия — лекарства, аппараты…
Как не хочется покидать этот мир идей! Что может быть лучше думания, исканий? Неужели скоро конец? Эти кипы черновых заметок с мыслями превратятся просто в утиль.
Превратятся. Мемориального музея не будет.
Никогда не считал себя честолюбивым, а теперь вдруг захотелось “оставить память”.
Улыбаюсь. Даже хочется рассмеяться.
Знаю твердо, что ничего не будет, кроме земли, а где-то в подсознании глупая мысль: “Этого не может быть”.
Все-таки кого же оставить? Семен явно не годен. Добропорядочен, но не умен. Огорчится. Уверен,
