полностью отделено от окружающих органов и свободно лежит в плевральной полости, соединенное сердцем только через аорту и полые вены, в которые вставлены трубки. Датчики приключены.
— Снимите наркоз, Мила. Совсем выключите закись.
Смотрим. Через несколько минут собака начала двигаться и открывать глаза. Значит, она жива, ее мозг продолжает управлять организмом. Кроме сердца.
— Как с аппаратурой? Можно измерять? И записывать?
— Да.
— Где программа опыта?
Мне подают длинный лист, где перечислен порядок нагрузок и измерений. Всего предполагается произвести семь испытаний почти с двумястами замеров. Это часов на шесть. Если, конечно, собака не умрет. Изменяя приток крови по венам и противодавление в аорте, будут определять производительность сердца.
Программа хорошая. Это Юра научил составлять такие — по примеру испытаний машин…
— Игорь, Вадим, Юра, прошу вас зайти ко мне в кабинет часа в два. Нужно обсудить некоторые вопросы. Семену Ивановичу я скажу сам.
Переодеваюсь и иду в кабинет.
Днем все выглядит иначе. Смерть куда-то отступила, и я ей явно не верю. Проблема анабиоза предстала в чисто научном плане: это не я буду лежать в саркофаге — другой.
Научные фантазии! Никогда они не имели такого распространения, как теперь. Возрос авторитет науки и, пожалуй, упал — искусства. Это имеет отношение к добру и злу.
Неверие. Рассуждения об идеалах не трогают, давай просто приключения или факты. Чтобы не напоминали: “Гражданин, ты виноват!” Люба. Думаю о чем угодно, а в подсознании — все время она. Сегодня должен сказать. Хуже, если узнает сама. Позвонить. Наверное, часов в шесть она сможет прийти ко мне домой. Просто поговорить.
До двух еще есть время. Пойду к Ивану Петровичу. Директор должен знать. Но не хочется говорить. Как человек — будет жалеть, а как директор — прикинет: “… Уже не работник. Пустые разговоры об окончании работ, обманывает себя…” Нужно. Иду.
“Приемная”. Голые ветви царапают по высоким окнам.
Секретарь Зинаида Александровна — седая маркиза. Пенсне.
Оно придает какую-то особую интеллигентность (начало двадцатого века. Чехов, МХАТ, Станиславский. Потом остались одни роговые очки).
Почтительно здороваюсь. (Уважаю.)
— Иван Петрович у себя?
“Какой он величественный, наш директор! Не просто здоровается — одаривает. В голосе — то металл, то какое-то воркование, когда хочет создать видимость задушевности.
Сейчас он такой. Сажусь.
Не так просто двадцать лет удержаться директором крупного института. Поднялся на “павловской волне” в пятидесятом году после очередного похода на “лжеученых”. Научные заслуги почти нуль. Зато исправно действует телефон к начальству.
Брось придираться. В общем он ничего. Не вредный.
Это только видимость такая. Ученый, прошедший определенную школу. Стоит на страже “чистоты” физиологии.
Поговорить о погоде? Или сразу? Как все-таки неважно чувствуешь себя перед власть имущими. Возьмет и разгонит лабораторию после меня. Вполне может.
— Иван Петрович, я должен сообщить вам о своей болезни. Вчера у меня обнаружили лейкемию.
Округлил глаза. Возраст, страдает стенокардией — смерть для него вполне реальная штука.
— Это… точно? Вы были у гематологов?
— Да, Давид Портной — мой приятель.
— И что же он сказал?
— Ничего. Назвал цифру.
Сидит, задумался. Стал просто старым человеком, у которого часто прихватывает сердце, а у него семья, внуки.
Проснулся. Снова стал директором. Немало людей приходит к нему со своими несчастьями. Вынуждены приходить.
— Нужно лечиться, Иван Николаевич. Лечь в больницу, поехать в Москву в институт гематологии. Я бы мог помочь через обком.
— Спасибо, Иван Петрович. Я не могу сейчас лечь в больницу. Да и нужды пока в этом нет. Давид будет меня лечить амбулаторно.
— Напрасно вы так пренебрегаете здоровьем.
Наверное, ему самому противно произносить такие фразы.
А мне противно слушать.
— Нет, что вы! Я буду исправно принимать все, что нужно. Но вы же знаете, что результат-то один.
Протестующий жест. Защищается от жалоб обреченного человека. Злюсь: “Дать бы тебе!” Почему? Это естественно.
Все избегают боли.
— Иван Петрович, я пришел к вам не за утешением. Дело в том, что до конца мне нужно закончить работу, и в этом нужна ваша помощь. Вы знаете, что совместно с институтом кибернетики мы создаем электронную установку, которая будет моделировать организм при острых патологических состояниях. Она нужна врачам.
Удивленно поднимает плечи. Дескать, брось красивые фразы. Это верно. Последние слова о врачах режут ухо.
Не буду его убеждать. Зайду с другого боку.
— Эта тема вошла в союзный план научных работ. Кроме того, она обещает очень эффективный выход в практику.
“Внедрение в практику” — больное место теоретических институтов. И конечно, их директоров. Должен клюнуть. Задумался. Или сделал вид.
— Да, я вас понимаю. Для ученого наука — самое главное в жизни.
Для тебя, например, главное — покрасоваться. Удовлетворить свое стремление к власти. А может быть, он искренне воображает, что двигает науку? Каждый человек считает себя хорошим и важным. Неужели каждый?
— Мне нужна комната для того, чтобы приступить к монтажу машины. Нужно три ставки научных сотрудников, чтобы взять на них математиков. И еще техники — человека три — четыре. В отделе кадров сказали, что у вас есть вакансии.
— Но они предназначались для другого…
— Мне нужно на год. Потом заберете их обратно.
Не может же он отказать человеку в моем положении?
Отказать — нет, но пообещать и не выполнить — вполне. Есть такие приемы у начальства.
— Хорошо, я вам дам этих лиц. На год. Только, может быть, не сразу.
Начинаются оговорки. Настаивать.
— Я вас очень прошу, Иван Петрович, сделать это теперь же. Вы понимаете, что “не сразу” для меня не подходит. У нас уже есть кандидаты.
— Ладно, пусть они подают заявления.
— А комната?
— Будет и комната. Только вы, пожалуйста, не перегружайтесь чрезмерно. Лечение прежде всего.
— Ну, конечно. Я вам очень, очень благодарен. До свидания.
— Будьте здоровы.
Сам понял, что неудачно сказал. Вышел из-за стола и провожает до дверей, смущенный. А я
