воздух взлетает целая консервная фабрика.
На Парадайз-стрит, несомненно, царила суматоха. Холодец слышал, как суетятся люди. С ближайшего конца улицы доносились такие звуки, будто кто-то марширует в жестяном корыте.
А потом…
— Слышишь? — неуверенно спросил Биг-мак.
Позор сел и встревоженно огляделся. С востока приближался негромкий гул.
— Класс! — восхитился Бигмак. Холодец попятился.
— Это же не по телевизору! —. пробормотал он.
Гул приближался.
— Жаль, я фотоаппарат не взял, — посетовал Бигмак.
Дверь одного из домов на Парадайз-стрит отворилась. Через улицу протянулась дорожка желтого света, маленькая фигурка пробежала по ней и остановилась посреди мостовой.
— Наш Рон вам покажет! — закричала фигурка.
Гул наполнил все небо.
Бигмак и Холодец бросились бежать одновременно. Одним прыжком преодолев церковный дворик, они кинулись к мальчугану, который выплясывал посреди улицы, грозя небесам кулачком.
Самолеты уже были прямо над головой.
Бигмак добежал первым, схватил мальчика в охапку, юзом затормозил на булыжниках и бросился обратно к часовне.
Они были на полпути к церквушке, когда раздался свист.
Они были на верхней ступеньке, когда первая бомба взорвалась в садах.
Они едва успели обогнуть часовню, когда вторая и третья бомба разнесли консервную фабрику.
Они упали и прижались к земле, когда бомбы дождем посыпались на улицу, наполнив все вокруг ревом столь громким, что он закладывал уши как вата, и светом столь ослепительно-белым, что плотно сжатые веки были ему не помеха. А потом рев достиг земли, и она пошла волнами, как покрывало, которое встряхнули.
Вот это-то и было самое жуткое, рассказывал потом Холодец. Хотя ему было нелегко решить, что же было самое жуткое, потому что жутким было все. Но земле полагается оставаться твердой и надежной опорой, а не проваливаться куда-то, чтобы потом взлететь снова и больно поддать тебе снизу.
Потом раздался звук, похожий на жужжание тысяч разъяренных пчел.
А потом остался только шум рушащихся кирпичных стен и треск пламени.
Холодец поднял голову, очень-очень осторожно.
— Ох…— только и смог выдавить он.
На деревьях позади него не было листьев. А стволы почему-то искрились.
Он медленно поднялся на ноги и посмотрел поближе.
Стекло. Стволы деревьев были густо утыканы осколками стекла. Листьев больше не было, только стекло.
За спиной Холодца Бигмак поднялся на ноги — неуверенно, как лунатик.
Летающая сковорода ударила в дверь часовни с такой силой, что сорвала ее с петель, словно гигантский тупой сюрикен, брошенный опытным бойцом. Каменное крыльцо было завалено осколками кирпичей.
И повсюду было битое стекло, оно хрустело под ногами и продолжало градом сыпаться с неба, оно блестело на стенах, отражая огни пожаров. Стекла было как-то уж слишком много. Похоже, тут было не только оконное…
И тогда прошел дождь.
Сначала с небес пролился уксус.
А потом посыпались маленькие помидорчики, огурчики и луковички.
Бигмак обнаружил, что стоит в красной луже. Он макнул туда палец и облизал.
— Кетчуп.
Холодцу на голову с неба упал корнишон.
И тогда Бигмак расхохотался. Люди смеются по самым разным причинам. Бывает и так, что они смеются просто потому, что вопреки всем шансам остаются в живых и обнаруживают, что у них до сих пор есть рот, чтобы хохотать.
— Кар… кар…— Бигмак пытался что-то сказать, но давился смехом, — картошки жареной не хочешь? К соусу…
Это была самая лучшая шутка, которую когда-либо слышал Холодец. Здесь и сейчас это была самая смешная острота в мире. И Холодец рассмеялся, он хохотал, пока из глаз у него не брызнули слезы и не потекли по лицу, размывая брызги горчичной пасты.
Откуда-то из-под стены часовни раздался тоненький голосок:
— Эй, кто-нить нашел шрапнель? Бигмак и так уже захлебывался смехом, а
тут ему стало еще смешней. В результате он разразился бульканьем, как паровой котел, который вот-вот взорвется.
— А что такое шрапнель? — выдавил он.
— Это… это… осколки бомбы!
— А жареной картошки не хочешь? — спросил Бигмак, чуть не падая со смеху.
Снова включилась сирена. Но на сей раз это были не завывания, а один сплошной гудок, который в конце концов затих.
— Бомбардировщики возвращаются! — выпалил Холодец, из которого единым духом вышибло весь смех.
— Не-а, это отбой! — сказал голосок. — Ты что, совсем ничего не знаешь?
Дедушка Холодца встал и посмотрел туда, где совсем недавно была Парадайз-стрит.
— Ух ты! — произнес он. Очевидно, зрелище произвело на него неизгладимое впечатление.
На улице не уцелело ни единого дома. Крыши сорвало, стекла выбило. От половины домов вообще остался только битый кирпич, в изобилии рассеянный вокруг.
Где-то в отдалении зазвонили колокола. У часовни резко затормозили две пожарные машины, вскоре к ним присоединился автомобиль «скорой помощи».
— Ты собираешься?.. — начал Бигмак.
— Заткнись, а?
Повсюду были пожары. Большие и маленькие пожары. Консервная фабрика полыхала вовсю, благоухая как самая большая в мире лавка, торгующая жареной рыбой с картошкой. Со всех сторон бежали люди. Некоторые уже рылись на развалинах. Поднялся крик.
— Наверное, все… успели в убежище, да? — неуверенно проговорил Холодец. — Они ведь должны были успеть, правда?
Вой сирены перешел в басовитое урчание, потом в тарахтение, потом смолк.
Джонни казалось, что земля вот-вот уплывет у него из-под ног. Если бы он был еще немного легче, его бы просто сдуло сквозняком.
— Люди должны были успеть в бомбоубежище, — сказал он. — У них была почти целая минута.
Сержант уже убыл на место бомбежки. Троица из будущего осталась с Томом и капитаном Харрисом. Капитан задумчиво разглядывал Джонни.
Что-то пробарабанило по крыше полицейского участка и упало на мостовую.
— Надо же, маринованные луковицы, — удивился Ноу Йоу, подобрав одну.
В отдалении над крышами рдело зарево пожаров.
— Итак… — начал капитан. — Вы были правы. Как в кино, да? И тут должна быть моя реплика: «Спасибо ребята, вы молодцы», верно?
Он подошел к двери участка и закрыл ее. Потом вернулся к стойке.
— Я не имею права вас отпустить, — сказал он. — Тот парнишка со странными машинками тоже один из ваших, да?
Отпираться было бессмысленно.
