насколько крепка мальчишеcкая память. И Марат медленно потащил палец справа налево по гибким письменам. Первое слово читалось как “брхан”, за ним следовало “нзмшах”. А так как краткие гласные в арабском письме не изображаются, то все вместе следует читать “Бурхан-Низам-Шах”. Дальше следовало непонятное слово “сани”, потом палочка и три точки, что, конечно, означало тысячный год мусульманского календаря, и снова непонятное слово “снх”… Все правильно! Вот ниже Ферсман приводит перевод надписи, еде данный академиком С. Ф. Ольденбургом: “Бурхан-Низам-Шаэ второй. 1000 год”.
“Аи да я! - мысленно похвалил себя Марат. - Хоть и нe академик, а почти все прочитал сам. Странно только - зачем неведомый мастер вырезал слово “снх” - “год”. Оно здесь лишнее, все понятно и без него”.
Откуда-то издалека донесся голос Ирины.
– Что? - переспросил Марат.
– Я спрашиваю - спать собираешься или нет? Первый час уже.
– Отдыхайте, Ираида Петровна, не обращайте на меня внимания.
Ну, раз дело дошло до Ираиды, то мужа сейчас трогать нельзя. Ирина вздохнула, заплела ка кочь платинового цвета косу, заглянула к Камилке, поправила на нем одеяло. И пошла спать.
На другой день она поднялась рано, приготовила завтрак, разбудила сына и проследила за его утренней гимнастикой. Накормила и отправила в школу, а сама принялась за уборку.
Перетерла стеллажи влажной тряпкой, вымыла полы во всех трех комнатах, собрала белье для завтрашней стирки. А Марат все изучал Ферсмана (спал ли он ночью-то?), время от времени звучно щелкал языком и только приподнял ноги, когда она мыла возле него. К часу дня пришел развеселый Камилка с полным портфелем пятерок, и они втроем пообедали. Потом Ирина с сыном пошли в лес, оставив Марата обложенным томами энциклопедии и книгами по кристаллографии и минералогии.
Домой вернулись усталые и пропитанные весенними запахами.
Их ожидала загадочная картина: дорогой папочка сидел на кухне и вырезал из моркови нечто продолговатое и граненое как карандаш. На столе грудилась искрошенная морковь и кapтошка.
– Что с тобой? - удивилась Ирина. - Не хочешь ли ты к ужину нажарить моркови?
– Не мешай! - Марат погрозил ножом. - Я делаю алмаз “Шах”.
Мама и сынок недоуменно воззрились на отца.
– Ступайте, - покосился Марат. - Я стою на пороге гранодиозного открытия.
– Из картошки делать алмазы - действительно грандиозHo! - Ирина засмеялась. - И как, получается?
– Не совсем. Хочу вырезать объемную модель, чтобы повертеть в руках. Да вот у Ферсмана маловато данных… Эх, хорошо бЫ посмотреть на настоящий “Шах”!
– Может, я помогу? - спросила Ирина. - Мое пространственное воображение сам Чернов хвалил.
Ее взгляд сразу наткнулся на арабские каракули, сплетенные в удивительно тонкий орнамент.
– Что это?
– Надписи, вырезанные на гранях тремя владельцами “Шаха”. Но не в них суть. У кристалла очень странное соотношение между реберными углами.
– А что они означают? - не слушала Ирина, показывая ральчиком на центральный орнамент.
– “Сын Джихангир-Шаха Джихан-Шах. 1051”.
– Ого! Так давно?
– Это по лунному календарю. А от рождества Христова - год тысяча шестьсот сорок первый.
4. ВТОРАЯ НАДПИСЬ
Мир - лестница, по ступеням которой Шел человек.
Мы осязаем то, Что он оставил на своей дороге.
Максимилиан Волошин
На тридцатом году правления странная болезнь поразилa владыку Индии. Временами в животе начиналась такая боль будто по нему полосовали кинжалами. Джихан-Шах перегибался пополам, катался на широкой постели и все-таки не мог удержаться от жалобных стонов. Преданный лекарь-брахман прикладывал к животу нагретые камни, поил разведенным в вине мумиё, окуривал дымом, от которого першило в гортани. Но все было тщетно. Боль набрасывалась внезапно, как тигр, и независимо от лекарств отступала, оставляя Джихан-Шаха обессилевшим и иссушенным. Истерзанное тело отказывалось служить, но голова оставалась трезвой и ясной.
Шах понимал, что от непереносимой боли может умереть, и тревожился за судьбу страны. Кто сменит его на троне? Аламгир жесток с иноверцами и сребролюбив. Он истощит государство, созданное кровью и потом тимуридов. Кроме того, соглядатай донесли, что он готовит покушение на жизнь шаха. Пришлось удалить его из столицы и назначить наместником в Декане. Ма-ло отличаются от Аламгира Суджа и Мурад. Умней и дальновидней всех четвертый сын - Дара-Шах. Только он может стать, достойным преемником, только он умножит добрые дела отца..
Добрые дела и злые дела… Что хорошего и что плохого сделал поседевший шах за свою жизнь? Возвеличил государство Великих Моголов? Но для этого пришлось убить старшего брата Хосрова, воевать с отцом Джихангир-Шахом и вырезать претендентов на престол. Строил оросительные каналы в Пенджабе?
Но ведь и налоги увеличил вдвое! Изгнал португальцев из Бенгалии? Но и разрешил английским купцам хозяйничать в стране. Семь тяжелейших голодовок перенес народ, пока воздвигали не сравненное творение устада Исы - беломраморный мавзоле!
Тадж-Махал под пятью куполами. В нем покоится любимая жена Мумтах-Махал, рядом с ней найдет успокоение и шах… Чт еще? Счастливые часы работы в гранильной мастерской… Бopьба с непокорными князьями… Покорение Биджапура и Голкоя ды… Сдача Кандагара персам… Все перемешалось - плохое, хорошее. Что останется после смерти?
Усобицы и могущественные соседи растащат страну по кусочкам. Пересохнут каналы в Пенджабе. Время и люди разрушат мрамор мавзолея Тадж-Махал…
Алмаз!
Вот что сохранится, вот перед чем бессильно время - алмаз! На его сверкающей грани шах собственноручно вырезал свое имя.
Этот камень из покоренного Ахмаднагара привез великий Акбар, дед Джихгк-Шаха. Более сорока лет алмаз пролежал в сокровищнице, пока не попался на глаза внуку. Из всех камней, которые прошли через мастерскую Джихан-Шаха, он стал самым дорогим и любимым. Загадочная продолговатость, родниковая прозрачность, цвет - будто он вобрал в себя золотое сияние солнца. И только одна грань покрыта матовым налетом.
Шах собственноручно разделил ее на шесть фацеток и пять из них уже отполировал. Осталось завершить последнюю, и тогда алмаз будет безупречным и останется таким навсегда.
Джихан-Шах осторожно поднялся и прислушался к себе.
Боли не было. Он накинул халат, вдел ноги в мягкие туфли с загнутыми носами, обмотал голову легкой чалмой и направился в мастерскую.
Осторожное покашливание остановило шаха у порога. Он оглянулся и увидел брахмана-лекаря, поспешающего к нему со сложенными у груди ладонями.
– Что случилось?
– Я не осмеливаюсь, повелитель…
– Приказываю: говори!
– В поисках источника болезни величайшего я решился проверить подаваемое к столу питье. Вот это найдено на шелке, сквозь который процежено любимое вино владыки. - Лекарь достал из-за пазухи и протянул шаровидную склянку с сероваТым порошком.
Шах вытряхнул несколько крупинок на ладонь, рассмотрел и, бледнея, потер между пальцами:
– Алмазная пыль!
– Так, повелитель! - наклонил бритую голову брахман.
– Откуда вино?
– Его прислал наместник Декана.
– Иди.
