Василий улыбнулся. Хороший вопрос, ему и самому интересно, как.
– Не знаю. Но наш Фэн Чжи Бяо, похоже, совсем не один.
Кхайе кивнула и засмеялась.
Хотя Окоёмов во всем этом видел мало смешного. Его провалы в «пластиковый мир» были ничем иным, как попыткой другой личности, живущей внутри него с тех самых пор, когда он впервые вдохнул дозу голубого порошка, выбраться наружу. Он смог вовремя остановиться...
...и теперь держал тот мир, что существовал в его голове, запертым. Еще немного – и контроль над собой был бы потерян. Он бы превратился в подобие бормочущего и вскрикивающего что-то без перерыва Фэн Чжи Бяо. Интересно, что видит сейчас Часовщик? Наверняка не лес и построенный наполовину шалаш. Хотя тот, кто видит что-то иное, давно уже не Часовщик. Или, если быть более точным, никогда Часовщиком и не был.
Проблема заключалась в том, что ипостасей у гравера слишком много. Окоёмов до сих пор не понял, сколько. Пять, десять, двадцать? Или, может быть, пара сотен? Он не знал, какая из них ведала о технологии. А ведь только тот Часовщик, который запустил электролабу в самый последний раз, владел информацией, из-за которой Окоёмов тащил старика через всю страну к морю. Все остальные ворчливые и говорящие писклявыми голосами, тихие и взбалмошные личности, порожденные голубым порошком, даже не подозревали о существовании в мире процессора. Того, что создала их собственная рука.
– Откуда ты знаешь? – спросила Кхайе.
Она перестала смеяться, но в лукавых, слегка раскосых глазах еще горели огоньки веселья.
– Что знаю?
– Про порошок. Этот... джьяду гу... ?
– «Джьяду гумра», – Окоёмов вздохнул. – Я пробовал его. И не один раз.
Лицо девушки мгновенно изменилось. В глазах запечатлелась озабоченность.
– Зачем?
Она что же, переживает за него?
Окоёмов пожал плечами. Он не знал, что ей ответить. Не рассказывать же ерунду про удар крейсера о дно морское. Он пытался найти себя. Нашел ли? Скорее, едва не потерял.
– Давай лучше костер разводить, – поменял тему Василий, положив ладонь на руку девушки. Не задумываясь, он едва заметно сжал ее. Кхайе быстро опустила глаза на свои руки, но ладонь не убрала.
Он совсем уже одурел в этом лесу. Хотя...
– Давай ужинать и спать. Смотри, наш старикан, похоже, уже улегся без ужина.
Кхайе повернула голову в сторону, где прикорнул Фэн Чжи Бяо, и заливисто рассмеялась.
– Нужно будет его покормить, – сказала она.
– Да, – Окоёмов отдернул руку и отошел от уже готового шалаша. – Обязательно.
Василий заблудился окончательно. Кхайе утверждала, что эта местность ей знакома и до города доберутся часов через пять, не раньше. Идти ночью больше не было никаких сил, глаза слипались, ноги отказывались передвигаться. Им всем требовался отдых. Тем более что дорога в этих краях была понятием условным. Асфальта на ней не было никогда, а после Катастрофы целые участки провалились, превратившись в обширные овраги, и заросли плотной стеной джунглей. Дорога здесь была просто направлением, а не ровной лентой, пригодной для удобной ходьбы и передвижения на мобиле.
Вода в котелке закипела быстро. Благо в джунглях нет проблем с поиском воды. Особенно сейчас, в сезон дождей. Ни чая, ни кофе не было, поэтому пили просто горячую воду, откусывая куски пряного рациона, выданного бойцу «номерного» отряда. Сублимированных брикетов оставалось все меньше, но Окоёмов надеялся пополнить запасы провизии в каком-нибудь городке.
– Скажи, откуда взялась ваша деревня в том лесу? – спросил Василий, жуя размокшую массу пайка.
– Люди построили. В лесу легче выжить. И там никто не тронет.
Кхайе сказала последнюю фразу и осеклась. Окоё– мов отвел глаза. Оба понимали, что надежды жителей деревеньки на безопасность не оправдались – им не повезло, их встретили на своем пути Лейтенант с бойцами.
– Да уж, – пробормотал Окоёмов.
– В Мьянме не так, как в других местах, – попыталась объяснить девушка. – Здесь, когда нужны работники, приходят полицейские или военные и забирают столько людей, сколько нужно.
– А если кто-то не хочет? Убивают?
– Нет. Всего лишь лишают средств к существованию. В Мьянме всегда, когда нужно много работников, начинается голод.
Окоёмов кивнул. Известная тактика – голодные готовы работать за горбушку черствого хлеба. Во время голода тех, кто не хочет, наверное, не бывает.
– А в джунгли никто не придет. Никто не знал, что мы там жили. И еду в джунглях найти намного проще.
В глазах Кхайе, только что смеющихся и озорных, появились слезы. Видимо, она вспоминала своих соседей, погибших от рук сослуживцев Окоёмова.
– Мне жаль, что так получилось, – тихо сказал Василий, осторожно прикоснувшись ладонью к щеке девушки. Кожа была влажной от слез и дурманяще нежной.
– Ты не виноват, Бэзил, – прошептала Кхайе, прижимаясь к его руке. – Ты пытался помочь.
Окоёмов наклонился и нежно поцеловал ее в губы, ожидая, что сейчас она оттолкнет его и убежит. Но девушка ответила на поцелуй. Она аккуратно положила у костра недоеденный паек – сказывалась привычка беречь еду. Ее руки скользнули вверх, обвивая шею Окоёмова.
Василий поднял Кхайе на руки и перенес в построенное ими укрытие. Мягкая подстилка из листьев, насыпанная внутри шалаша, щекотала локти.
На девушке одежды было немного, и спустя несколько секунд обезумевший от страсти Окоёмов гладил ее живот, а губы нежно целовали вмиг затвердевшие соски. А вот с обмундированием Василия пришлось повозиться – одежда, рассчитанная на удобство в бою и походе, имела массу застежек, кармашков, ремешков и прочих излишеств, мешающих быстро избавиться от нее. Кхайе хохотала, помогая любовнику освободиться от куртки и брюк.
Войдя в нее, он едва удержался от того, чтобы не закончить дело сразу. Возбуждение было слишком велико. Он начал медленно двигаться, Кхайе тихо застонала. Ее руки сильно сжались на спине Василия, царапая ногтями кожу. Но Окоёмов не чувствовал боли, он ничего не видел и не слышал, кроме субтильной девушки, извивающейся в его объятиях.
Потом, когда они лежали, обнаженные и тяжело дышащие, Кхайе рассказала, что произошло в ту ночь в деревне. Василий попросил ее об этом, сославшись на то, что из-за действия змеиного яда почти ничего не помнит. На самом деле он думал, что дело не только и не столько в змее, сколько в том, что происходило внутри его головы из-за «джьяду гумра».
– Мужчина с безумными глазами ворвался в мой дом, – голос Кхайе звучал тихо, но было слышно, что ей тяжело вспоминать недавние события. Она говорила быстро, и Окоёмов с трудом понимал ее ломаный английский. – Он хотел убить меня, он целился в меня, у него было оружие. А потом появился ты. Ты посмотрел на меня так... странно, а потом...
Она на секунду замолчала, а Окоёмов внезапно вспомнил. Не все события, а только то, что увидел в момент, когда молния за потрескавшимся окном на мгновение высветила сцену внутри хижины Кхайе. Будто фотография, выполненная неумелым фотографом, – пересвеченная и смазанная, но все же несущая какую-то информацию. Такое уже было, похожие картинки остались от той эпохи, когда он жил у монахов, подобравших его на берегу.
Полубоком, отвернувшись от Окоёмова в сторону окна, стоит четвертый. В его глазах, которые почему-то видны Василию, – а ведь должен быть виден затылок, – читается какой-то нездоровый блеск. Губы шевелятся, четвертый говорит что-то, но слов не разобрать.
