состояние друга, которого можно разубедить лишь вескими аргументами, и Мавродин предложил:
– Минутку. Я вспомнил. Давайте посмотрим в энциклопедии. - Мавродин быстро поднялся и, найдя лесенку, приставил ее к полкам, где стояли фолианты БСЭ, нашел нужный том, полистал его и прочел: - “Стереоскоп… оптический прибор для рассматривания снимков… с объемным их восприятием. Снимки должны быть получены с двух точек и попарно перекрываться между собой, что обеспечивает передачу объектов в соответствии с тем., как их раздельно видит правый и левый глаз человека”. - Мавродин с шумом захлопнул том, давая понять, что дальнейшие объяснения уже ни к чему.
Авилов присел на подлокотник кресла, скрестил руки; вся его поза выражала несогласие с подобными аргументами коллеги. Он уже привык к тому, что главный инженер, с которым Вадим Сергеевич разработал и осуществил за десятилетия не один проект реставрации памятников зодчества, был человеком трезвым, с четким инженерным мышлением. Хотя Мавродин столько лет работал бок о бок с людьми искусства, но редко поддавался чувству восторга, какое вызывает великое произведение. Он мог восхищаться оригинальностью, смелостью, необычностью инженерных решений, открытий, но главным для Мавродина оставалась рациональная сущность, элементарная подлинность сделанного. И тем не менее Авилову всегда было интересно беседовать с Леонидом Христофоровичем, ибо его рационализм обострял мысли и чувства, побуждал к поискам, но чаще всего помогал познать реальность, истину.
– Я слышал, один наш именитый писатель, - начал Авилов, - считает: эмоции всех людей не исчезают бесследно, даже когда они иссякают и человек успокаивается… Все вместе эмоции людей образуют как бы огромное биополе планеты… Как вы его объясните или опровергнете?
Мавродин поднял голову и стал слушать внимательно, хоти еще и не понимая, к чему конкретному может привести подобный новый виток рассуждений Вадима Сергеевича.
– И еще, - продолжал Авилов, - не помню уже кто написал. Вещь считается фантастической, но сейчас, после того, что помогла мне увидеть казуаль, я верю и в подобную гипотезу.
– О чем вы, Вадим Сергеевич? Простите, не понял. Какое все это имеет отношение к тому, что нам нужно просто… построить вновь дворец.
Авилов будто и не слышал этой простой отрезвляющей мысли своего коллеги.
– О том, что все ваши слова не пропадают, они как бы консервируются в атмосфере… или в порах растений и до поры до времени могут там сохраняться, пока люди не изобретут что-то волшебно сильное… может быть, какой-то прибор, аппарат, который может вычитывать, выделять из тысячелетнего скопления слов целые фразы, диалоги, и люди много узнают.
– Это какая-то мистика… - постарался спокойно скорректировать разговор Мавродин. - А я говорю о нашей конкретной заботе - строить.
– Ну, знаете… еще недавно… на памяти… одного-двух поколений и генетику, и кибернетику, и психологию считали… мистикой… А космос? Освоение космоса?
– Простите, Вадим,, - терпение Мавродина иссякало, - ну при чем тут все эти размышления? Они столь далеки от проектов Радужного дворца, что смешно говорить. Казуаль только отвлекает вас от дела. Все это вы говорите лишь с одной целью - убедить меня в том, что можно увидеть несуществующее… Это иллюзия!
– Если не будете верить - не увидите! - отрезал Авилов.
– Ну, допустим, - Мавродин улыбнулся, - новое платье короля, которое никто не видит, я сумею разглядеть…
– Нет. В этом так нельзя. Нужно или верить, или нет! - настаивал Авилов. - Казуаль - это фантастическая реальность.
– Но ведь на амфоре, о которой вы упоминали, тоже плоскостное изображение, откуда же вдруг появляется трехмерность? - напомнил Мавродин. - На акварели также нет трехмерности… Как же мне в это верить?
Несколько сникший Авилов, который лишь с запальчивостью выстреливал возражения, теперь принялся рассуждать спокойнее, увереннее.
– Художник, вложивший свои чувства, но не научившийся рисовать, это…кубист, который на картинах, как в голографии, изображает вещи в трех измерениях… Те древние художники сообщили рисункам и свои эмоции, но не в виде красок, линий… Что-то здесь есть непознанное… пока, по то, что люди со временем познают… Может быть, мы столкнулись с первым случаем? - подвел итог Авилов. - Иллюзия и есть реальность!
Леонид Христофорович щелкал зажигалкой и никак не мог раскурить трубку, меж тем он говорил:
– Вот вспомните о том, что в стереокино вам выдают очки с двумя разными стекляшками, вернее, слюдой, но ведь вы через них смотрите на изображение, снятое и проецируемое на экран специальной оптикой… и, кажется, с двух пленок… не знаю. Может быть, ваша казуаль сразу что-то и вроде очков для стереофильма, и оптики при съемках?
Авилов, почувствовав, что Леонид Христофорович в чем-то начинает соглашаться с его суждениями, заговорил с воодушевлением:
– С помощью оптики мы приближаем к себе Луну, другие планеты, приближаем настолько, что, кажется, их можно рукой достать… Может быть, действительно можно, если додуматься, как-то воспользоваться оптической скоростью и связью?… Да-да! Не удивляйтесь. Со временем непременно это откроют, в этом меня убедила казуаль. Оптическая ось… Отстранитесь от традиционных привычных гипотез… мне представляется такая ось колеей, по которой может мчаться поезд со скоростью человеческой мысли…
– Знаете, Вадим Сергеевич., эта ваша… находка от наших дел увела в мир ненужных размышлений.
– Вы так думаете? - с вызовом спросил Авилов.
– Мне так кажется. - Мавродин был озадачен, он не знал, как умерить пыл оппонента. - И пожалуйста, никому о ваших… м-м размышлениях не говорите.
– Подумают, что я сбрендил? - с улыбкой, с вызовом спросил Авилов. - Ну и пусть… Циолковского также… некоторые считали… местным чудаком.
– Вы претендуете на роль открывателя в области сверхъестественных сил?
– Ни на какую роль я вовсе не претендую! Ни в одной области. - Авилов, насупившись, заходил по кабинету. - Ну если человек увидел что-то… необычное… И пока никто мне этого объяснить не может.
– Хорошо, хорошо, Вадим Сергеевич! - Мавродин стремился вразумить друга. - Давайте здраво разберемся. Можно ли поверить, что с помощью самой загадочной лупы есть возможность проникнуть… ну за изнанку картины и попасть… в ту жизнь, которую она изображает?… Подумайте… Это же… простите, пустая мечта о Зазеркалье…
– Но мне кажется, Леонид, что здесь соединяется энергия накопленных знаний о том, что представляла прошедшая жизнь… на картинке и сила оптической оси… того, кто хочет сегодня в нее заглянуть… Если их максимальная сила пересекается - возникает проникновение… Сила знаний и энергия чувств. В этом я вижу основy, объяснение, почему для меня возникает трехмерность рисунка.
– И этого может добиться каждый? - Мавродин хмыкнул. - Все члены научного совета?
– Если накопят нужные знания и если напрягут свое желание познать то, что за пределами картины… Это творческая энергия, которую пока не измерить, ни вообще исследовать никому не удалось… Что и как творилось, на какой энергии, напряжении работал Микеланджело или Лев Толстой… академик Королев и Курчатов… или сегодняшние творцы. Здесь нужно соединение медицины, психологии, физики, химии, всех наук.
– Ну зачем это вам, дорогой мой друг, архитектор-реставратор? Что это дает вам конкретно? - вопрошал Мавродин.
– Если мы будем знать - можно будет управлять творческим процессом…
– Все логично, но неубедительно, - как можно спокойнее заключил Леонид Христофорович, желая прекратить беседу.
– Убедят вас, может быть, проекты, которые я скоро закончу? - с упрямством спросил Вадим Сергеевич.
– А как я обсчитаю их инженерную сторону? На основе чего?… - Мавродин бросил тяжелую гирю на чашу весов спора.
– Масштаба… На основе масштаба и соотнесенности частей здания. Ведь, помнится, вы сами, Леонид, предложили этот метод, когда не хватало документации! - с ехидством напомнил Авилов. - А? Или я и это
