В тот день Лувр был почти пуст. Я уже собирался уходить, как вдруг ко мне подошел Батист де Кувре, корреспондент “Монд” и, как всегда, невероятно картавя, сказал:
– В поисках темы, догогой Лувель? Тогда бегом в античный отдел… Но, услуга за услугу! Одна фотоггафия - моя! Не так ли?!
Я бросился вниз по лестнице. Де Кувре следовал за мной по пятам.
– Вот они! - шепотом предупредил меня де Кувре, и я тут же пожал ему руку, соглашаясь на все условия. Да, это был Сюжет…
Расположившись живописным полумесяцем перед одной из скульптур Микеланджело, неподвижно застыла большая группа туристов. Их было не менее двадцати человек, а может быть, и все тридцать, и они - это я увидел фазу - делились на две категории: на категорию людей и имбиторов… Да, все совпадало, все! Громадный рост, удлиненные пальцы, крупные головы, гордо отброшенные назад, молочная белизна кожи, невиданные глаза, с каким-то странным разрезом, быстрые движения, которые не сразу схватывает человеческое зрение. Они были изящны во всем: и в манере, с которой они выслушивали гида, и в те мгновения, когда нехотя отрывались от той или иной скульптуры, чтобы перейти к следующей. В данный “момент этой следующей был шедевр Микеланджело “Скованный пленник”. Группа необычайно оживилась. Посыпались вопросы.
Некоторые выделялись своей наивностью. “Это пират?” - спросил один из имбиторов. “Раб”,- ответил другой, и сразу же огромный зал наполнился каким-то странным поющим звуком. Имбиторы “заговорили” все разом, и это напоминало то шум прибоя, то пение птиц. Что же касается тех немногих людей, которые входили в группу, то их лица выразили сосредоточенность, а в глазах можно было уловить глубокую работу мысли. И тут я понял “кто есть кто” в этой группе. Только один из людей, темно-русый и еще молодой человек со странным выпуклым шрамом на лбу, стоял както по-иному, выделяясь непринужденной позой и полной безмятежностью. “Неужели Нептун?” “Да, это он! Он!” - воскликнул я про себя и сделал первый снимок, осветивший всю группу сильной вспышкой света.
Вскоре мы очутились перед статуей Венеры Милосской, и,тогда я увидел настоящее волнение среди наших гостей. Имбиторы заливались на разные голоса, и даже несколько слов, сказанных Нептуном явно недовольным голосом, не смогли прервать их восторгов.
Тот, кого я мысленно назвал Нептуном, спросил у гида, можно ли пригласить в зал директора музея или хотя бы хранителя этого отдела, а на испуганный вопрос гида:
– В чем дело, мосье чем-то недоволен?
Последовал торжественный ответ:
– Мы решили сделать дар Лувру. Вы только скажите, что в этом зале их ожидает человек, приславший в Лувр кольцо герцога Альбы.
– Кольцо герцога Альбы? Я иду, мосье, я также кое-что слышал, но сделать дар Лувру не так просто, мосье это понимает? Иду, иду…
Через несколько минут в зале появился директор Лувра, окруженный целой свитой маститых академиков. Он остановился перед Нептуном и протянул к нему руку, в которой держал какую-то коробочку.
– Что у меня в руке, мосье? - спросил он строго.
– Кровь на сверкающем льду,- быстро ответил Нептун.
– Это вы, это вы, мосье! - воскликнул директор.- Кровь на сверкающем льду - знаменитый гранат тамилов в Окружении пенджабских бриллиантов. Мы слушаем вас, мосье.
– Я хотел бы внести кое-что в зал,- сказал Нептун.
– В этот зал?! Вы делаете подарок для этого зала?!
– Да, для этого,- утвердительно кивнул головой Нептун.
– Но, мосье, увы, здесь все занято… И, прошу прощения, что можно поставить рядом с этим,- директор взглядом указал на статую Венеры Милосской.
– Рядом ничего и не будет стоять,- загадочно улыбаясь, сказал Нептун.
Я вгляделся в его лицо. Что за парень, да это же отличный парень!
Простота, сила, явная демократичность - я влюбился в него с первого взгляда и только сейчас до конца ощутил это.
А тем временем два имбитора в сопровождении бдительных служителей и четырех полицейских внесли в зал два продолговатых ящика и поставили их рядом со статуей Венеры. Буквально несколько движений ловких рук, и, когда рослые фигуры имбиторов раздвинулись, все, кто был в зале, издали крик восторга: Венера Милосская обрела руки! В одной она держала какой-то цветок, другой поддерживала спадающее покрывало.
– Цветок, какой цветок! - воскликнул директор музея, бросаясь вперед.- А я что говорил, это не роза, это анемон!
Критически всматриваясь в бесконечно прекрасную линию рук, академики, словно удивленные чем-то грифы, медленно наклоняли головы то вправо, то влево, обходя статую вокруг, снова и снова приближаясь и отдаляясь; они были словно во сне, и их сильнейшее впечатление было легко понять.
Я воспользовался удобным моментом, когда один из них приблизился ко мне, не отрывая глаз от статуи, и спросил:
– Почему анемон? Почему в руке у Венеры анемон?
– Существовало мнение,- едва слышно ответил он мне,- что руки Венеры МиЛосской были отбиты и брошены в море, чтобы статую не похитили… Считали, что в одной из рук роза… Конечно же, анемон - это ближе к истине, если это не сама истина.
– Но почему анемон? - не унимался я, почувствовав, что такой способ интервью весьма удачен.
– Злым кабаном был растерзан возлюбленный Афродиты, азартный охотник Адонис,- все так же тихо продолжал отвечать очарованный старец,- в горе бродила богиня по острым скалам, и камни изрезали ее ступни, а острые шипы изранили ее тело… И там, где падали капли ее божественной крови, выросли красные розы, и повелела богиня, чтобы из крови убитого Адониса вырос на память бессмертным богам и любому из смертных прекрасный анемон, нежный цветок, символ любви богини… Да, конечно же, анемон, а не роза! - последние слова почтенный академик произнес в полный голос, и сразу же все заговорили, Перебивая друг друга, забыв о дарителе. А тот стоял и задумчиво улыбался, разглядывая публику в зале.
– Господа! - вскричал вдруг один из наших славных ученых, маркиз де ля Тур де Франс:- Господа, а ведь на ее руках следы моря.
Директор музея тотчас же возразил:
– Ничего удивительного, мосье, передавший нам этот поистине королевский дар, предупредил Лувр, что его люди, как он выразился, обнаружили нечто очень ценное на дне Средиземного моря.- И, обернувшись к Нептуну, спросил его: - Но мосье не может оставаться инкогнито. Мы закажем специальную пояснительную надпись с указанием имени дарителя…
– Мое имя… - помедлив, ответил тот,- не имеет значения.
– Позвольте! - раздался голос маркиза де ля Тур де Франс.- Но эти руки будто срослись с торсом Венеры! Не видно даже трещины!
И тогда громко сказал даритель: - Нептун соединяет на века.
Он резко повернулся и направился к выходу. Четко постукивая крепкими башмаками по паркету, вся его свита Последовала за ним.
То же самое происшествие было подано в парижской вечерней газете несколько по-другому. Ее корреспондент Жан дю Факвэн высказался без обиняков.
“Мы ознакомились с сенсационным сообщением нашего утреннего друга. Что ж, утро всегда легкомысленней вечера. Недаром во времена Римской империи существовала Утренняя школа, готовившая бестиариев, то есть тех несчастных, которым приходилось сражаться со зверями.
Поэтому мы прощаем нашему другу Пьеру Лувелю тот бессмысленный набор слов, с которыми мы ознакомились на страницах его газеты. Все это, претендующее на сенсацию, нагромождение громких слов, все эти “имбиторы”, “нептуны”, “венеры”, какие-то руки, наконец, всемирно известный ученый, излагающий белыми стихами какую-то мешанину из мифологии и современного детектива… Что это? К чему? И кто* из парижан, кто из нас, знающих толк в шутке и мистификации, поверит в это насквозь искусственное и
