Каждая из исполняемых песенок представляла собой неприхотливый набор слов. Что же касается последней песни, которая носила то же название, что и группа исполнителей - “Звуки моря”,- то тут следует отметить мелодичную передачу плеска волн, который на протяжении всего исполнения непрерывно менялся, проходя всю гамму звуков, от тишайшего шуршания волн на прибрежном песке до грохота океанских валов во время прибоя. Особенным сюрпризом стал момент, когда группа, изображая ураган, издала ряд таких звуков, что горевшие у края сцены лампы стали лопаться одна за другой,, создавая поразительный звуковой эффект.
Песенка оканчивалась звуками успокоенного моря и словами о красоте моря.
Когда мы прошли за кулисы, директор мюзик-холла представил нам исполнителей, которые оказались… имбиторами. То, что было принято за их маски, было не чем иным, как искусными гримасами их поразительно подвижных лиц. Мы можем только добавить, что группа “Звуки моря” получила массу заказов от фирм, производящих коммерческую звукозапись. Фирмы полностью уверены в успехе. Что ж, если имбиторы начали завоевание материка, то перед их “секретным оружием” вряд ли устоят любители отличной эстрадной музыки”.
Подобного рода сообщения поступили почти из всех городов, известных своей музыкальной культурой. Названия групп были самыми различными: “Колокол медузы”, “Акула джаза”, “Семь китов”, “Свистуныполосатики”, “Морские звезды”, “Синий прилив”, “Звон потонувшего колокола”, “Музыка волн” и многие, многие другие, что говорило о существовании где-то в океанском просторе своеобразной морской консерватории.
Но пресса явно поторопилась, объявив скромные эстрадные группы “секретным оружием имбиторов”. Вскоре на подмостках варьете появились танцевальные ансамбли имбиторов - мужчин и женщин. Последние были тотчас же названы ундинами, и к восторгам музыкальных критиков добавились голоса поклонников танцевальных номеров и даже балета.
Имбиторы решились на постановку балета Агарона Шрайбнагеля “Калипсо” о приключениях возвращающегося из Трои Одиссея на острове Огигия, где властвует волшебница Калипсо. Первое действие проходило на берегу моря со вздымающимися волнами, причем техника, примененная имбиторами, оказывала невероятное воздействие на зрителя. Светотехники имбиторов продемонстрировали публике движущиеся изображения, полученные с помощью голографического метода, доведя стереоскопический эффект до полного “эффекта присутствия”. Океанские волны плескались между рядами, а когда очередной “вал” поднимался и катился откуда-то из-под верхней кромки сцены, весь зал издавал крик восхищения и неподдельного ужаса.
Что же касается искусства танца, то на этот счет мы полностью согласны с критическими замечаниями дирижера кливлендского оперного театра Опоста Селла, который удачно выразил то, что чувствовали и что думали поклонники балета: “Берег моря. Одиссей (актер-имбитор Тре-Лев) в элегическом танце раскрывает свою скорбь по утраченному счастью, вспоминает своих спутников, погибших на его долгом пути, и постепенно сдается огненно исполняющей свою роль волшебнице Калипсо (роль Калипсо исполняла ундина Ала-Тая). И если мужской роли Одиссея были свойственны размах, удаль, чувство собственного достоинства, то исполнение роли Калипсо было наполнено плавностью, какой-то особенной “напевностью”, великолепно передающей ту могучую силу, которую таит в себе красота. Но вот влюбленный Одиссей скрывается в гроте волшебницы, и море, присутствие которого мы ощущали только через струящуюся мелодию, вступает в свои права. Вторая часть акта посвящается морю. Звучит изумительное маринелло Агарона Шрайбнагеля, и на сцену выходит сам Посейдон.
Глядя на этого истинного бога морей, мы невольно думаем о величии человеческого подвига Одиссея, не побоявшегося бросить вызов этому чудовищу. Посейдон оплакивает своего искалеченного сына Полифема, которому Одиссей выколол единственный глаз, его все сильнее и сильнее охватывает гнев, и его гневу вторит море. Сквозь торжественную музыку “пляски мщения” отовсюду доносятся слабые голоса зрителей, решивших, что они тонут в разбушевавшейся стихии.
“Спасите! Помогите!” - кричат одни, а какой-то женский голос все время повторяет: “О, мама миа, дай мне руку, мамочка!” Это было превосходно. В третьем акте, когда Зевс посылает Гермеса с приказанием волшебнице Калипсо отпустить Одиссея…” Такое выдерживали не все. Статистика несчастных случаев, опубликованная после десяти представлений балета “Калипсо” в “Ла скала”, как нельзя лучше передавала печальные обстоятельства гибели меломанов.
ЗАГАДКА “ПОЮЩЕГО ГИГАНТА”
Гигант Посейдон, выступавший в театре “Ла скала” во время второго и третьего актов, был обязан своим появлением перед зрителями вовсе не хитроумной оптике. Был ли это громадный робот, вроде тех, которые используются при съемках сказочных фильмов, было ли это живое существо, каким-то чудом созданное тем же гением, что и самих имбиторов, мы не знаем. Но кое-что становится ясным после ознакомления с донесением полицейского управления Милана по руководству уличным движением.
Считаем не лишним привести небольшую выдержку из этого донесения.
“…Вдоль канала, ведущего от реки По к городу,- было обнаружено огромное движущееся по шоссе тело, вызывавшее массовые заторы транспорта вдоль магистрали. Это движущееся тело то как бы становилось на четвереньки, особенно в тех местах, где над полотном дороги проходили обнаженные жилы, находящиеся под напряжением, то поднималось на нижние “колеса”, весьма напоминающие слоновьи ноги, только гораздо крупнее. Следы, оставленные этим ранее неизвестным видом транспорта, отпечатались на асфальте. Их размер равен ста сорока сантиметрам в диаметре…
…Было замечено тридцать три случая столкновения различных автомобилей с этим нарушителем. Обычно оно даже не поворачивало передней кабины, имевшей форму человеческой головы, а столкнувшаяся с ним автомашина отлетала на значительное расстояние, будто отброшенная резиновым амортизатором…
…Прямо напротив замка Сфорца нарушитель встал во весь рост, облокотился на балкон пятого этажа и громко заревел на всю улицу.
Признавая, что это не входит в полицейские обязанности, мы все же, будучи истинными итальянцами, должны отметить, что чудовище исполнило арию герцога из оперы “Риголетто”, только недопустимо громко, как с точки зрения музыки, так и с позиций соблюдения порядка на улицах Милана.
…За сорок минут до начала спектакля “Калипсо” в “Ла скала” нарушитель-чудовище вошел в его служебные ворота…
Покидая здание оперы, этот поющий гигант проделал без особых происшествий весь обратный путь (двадцать пять столкновений без человеческих жертв) и вновь погрузился в воды реки По, чтобы исчезнуть бесследно…” Не меньшее впечатление произвело появление имбиторов в других видах искусства. На арене цирка или на сцене варьете ставился огромный аквариум. Иллюзионист появлялся перед публикой в черном смокинге с зелеными атласными отворотами, в цилиндре, черной маске и белых перчатках. Он подходил к аквариуму и, снимая перчатку, на глазах у всех отрывал палец за.пальцем и бросал их в воду. И каждый кусок материи превращался в живое существо: дикие гуси, поднимая фонтаны брызг, вылетали из аквариума, за ними следовали буревестники и пингвины, которые чинно рассаживались по краю аквариума и чистили себе перышки.
Апофеозом иллюзиониста Роз-Тика был фокус, когда он бросал свою черную маску в воду аквариума и та на глазах у всех раздувалась в черный шар, тот удлинялся и наконец превращался в огромного черного дельфина гринду, высоко выпрыгивающего из воды.
Но прошел в театрах осенний сезон, и актеры-имбиторы исчезли.Они отказались от заключения выгоднейших контрактов, и только несколько ундин продолжали свои выступления в различных варьете Европы и Америки, сводя с ума золотую.молодежь рискованными номерами. Впрочем, слухи о безнравственном поведении ундин были сильнейшим образом преувеличены.
Мы должны также остановиться на отношении имбиторов к изобразительному искусству и литературе. Их успехи оказались весьма скромными, хотя метод “ячеистой живописи” получил значительное распространение.
Имбитор-художник Мик-Рен в результате многодневного труда создавал картину-ячейку размером два на три метра. Затем эта ячейка фотографировалась растровым устройством, и создавалась объемная голографическая проекция, рассматривая которую Мик-Рен вносил изменения в первоначальный набросок. В результате посетители его персональной выставки могли насладиться совершенно оригинальными
