Мы покурили и снова втиснулись в зал, чтобы уже выбрасывать массу.
Мы выбрали пропорциональную массу. Планеты закружились. Солнце устремило свой полет.
Мы заплясали, запели, не помня себя, посередине библиотеки. Нас обоих не то что попросили… Нас лишили читательских билетов навеки и с помощью милиционера выгнали.
Мы повозмущались сильно, позабыв, с чего все началось. Но как же вести себя, когда масса буквально уходит из-под ног?!
– Что, досмеялись? Студенты еще называются… Посадить вас надо. То-то было бы хорошо дворы подметать,- сказал, уходя, молодой постовой.
А мы пошли гулять по городу и улицам. Миша - с портфельчиком, а я - с электронно-лучевой трубкой.
МАЛЕНЬКИЙ ЖЕЛТЫЙ КАРЛИК
Мы съели по десять пирожков после библиотеки, на площади, на углу Сумской. Разговор завязался и пошел о том, что надо сделать, чтобы нам вернули отобранные билеты.
– До директора-то не дошло. Я дам знать Анечке, она нам тайком вернет. Или Луше…- проговорил Миша.
Я вертел трубку в руках, на нас все глазели и сторонились.
Я понял взгляды, бросаемые на меня, на трубку, и потащил Мишу в парк Шевченко. Там был построен на площади наш университет. И я хотел похвалиться перед Затучным, где я буду жить. В общежитии, на четвертом этаже, над зоопарком.
– Хорошо ты поживешь полгода здесь! В окружении рева тигров, львов,- сказал Миша, заглянув, где я буду жить (переселения ждали со дня на день).
Я подошел к киоску со столами, стульями, с видом на обширную площадь. Здесь было хорошее вино. Не помню, какое-то вино с Кипра, но сладкое, возбуждающее. Я взял бутылку.
Миша садился, вызванивая стаканами. Он говорил: - За эту дипломную работу надо обязательно выпить. Хорошо, что мы сюда пришли.
Я подал открытую бутылку. Миша поднял и налил в стаканы, помалому. Мы отпили. Через пять минут мне сделалось прекрасно.
– Как же ты думаешь пробиваться? С такой гипотезой?
– Лучше жить в неведении.
Тогда, помню, все мы жили в слепоте, немоте, неведении. Водородная только-только создавалась, и никто из нас не подозревал, что она уже создана.
ДИПЛОМНЫЙ ПРОЕКТ
С моим переселением в новое, благоустроенное общежитие мы уже редко виделись с Затучным. Я перешел заниматься в ХФТИ. Только там можно было ознакомиться с работами по плазме. Все мои сверстники далеко ушли вперед. Раз в неделю мы собирались у профессора Ахиезера на квартире, в его рабочем кабинете. Устраивались - кто на подоконниках, кто на креслах.
Профессор подходил к каждому из нас, спрашивая: “Ну, что у вас?
Получается? Так-так, покажите-ка, откройте”. Вместе с дипломантом он считал или рассчитывал. Говорил: “Это не пойдет”. Или наоборот: “Это уже лучше того, посмелей, что вы приносили в прошлый раз”.
Я был старше'всех, переросток. Семь лет отслужил в армии. Мне исполнилось двадцать девять лет. Профессор приближался ко мне последнему и с подозрением, но всегда тактично. Он знал обо мне все. И как я откровенно смеялся на семинарах, когда профессор спорил с академиком Вальтером, хотя я плохо понимал их спор, но интуицией догадывался, что Вальтер просто “объезжает” профессора Ахиезера. Мой смех сразу обрывал Вальтера. В пылу полемики он кричал: “Кто там ржет?” Я прятался за спины. Я ведь был “теоретик”. Профессор из-под очков бросал на меня острый, наметанный взгляд, словно говорил-формулировал: “А, собака, догадался!” И начинал стегать Вальтера-экспериментатора узлом формул. Не хватало доски, Ахиезер уже писал на стене. Потом взывал к самому себе: “Почему не видно? Почему не видно!” Всю аудиторию смешил.
На шестом курсе, как правило, преподавали молодые кандидаты. Понять ничего было нельзя. Я задавал каверзные вопросы, которые ставили в тупик молодых. Они старались пояснить, путались, пунцовели и окончательно запутывались. Я вынужден был говорить: “Понятно”. Хотя еще больше не понимал.
Наступил мой черед. “Ну как, воин? Не простую задачу я тебе задал?” - “Не простую”,- соглашался я. “Ищи”,- отвечал профессор!
Я выискивал, но не находил. Но вот однажды он задал мне задание, и у меня пошло. Он выписал мне уравнения и, моргая, подал: “Решай”.
А уравнения с пятого по восьмой порядок. Я буквально исписывал горы бумаги, но разрешить эти уравнения мне не удавалось. А защита уже шла.
Но я был упрямым и не сдавался. И, наконец, принес ему решение уравнений на двухстах исписанных страницах. Ахиезер схватился за голову, спросил: “Что это? Роман?” - “Нет, ваше уравнение”.- “Вы нашли, вычислили нелинейные поправки?” - “Не решил”.- “Оставьте, я посмотрю”.
Прихожу к профессору через неделю. Встречает: “Что же будем делать дальше?” Я промолчал. “Хорошо. Делайте, пишите свою дипломную работу”.
Я за три недели запестрил ее формулами. Защищал же ее профессор Ахиезер. Я пытался что-то выразить оппонентам, но тотчас вставал Ахиезер и утверждал: “Это так”. Я сдерживал себя, сидел и подозревал, что и мои оппоненты ничего не понимали, куда их уводят студент вкупе с профессором, в какие дебри они лезут, и тухли. Я только лишь прозревал, а профессор пытался залезть внутрь какой-то трубки с запаянным концом, из которой выкачан весь воздух и остался вакуум, один вакуум, и ничего больше, но вакуум горячий, сверхгорячий. Чем больше вакуума, тем горячее сама трубка. Вот-вот она расплавится и поплывет и схлопнется…
Окончилась защита, все поздравляли друг друга. Радовались другие.
Я грустил. Ко мне не подходили. У тех оппоненты хоть что-то понимали, трясли головами, кивали, улыбались, смеялись. Моя защита прошла без улыбок. Будто я и не дававший мне слова вставить профессор просто объезжали их на каком-то цифровом коне.
После защиты профессор пригласил нас всех к себе. Мы уселись кто где. Я уже знал, что будет мне. Профессор отбирал нас. Когда очередь подошла ко мне, профессор протянул мне руку, сухо ее пожал и проговорил: “Вас к себе я не могу взять. Если хотите, оставлю вам свободный диплом”. Я молча согласился.
ПОСЛЕ…
Если вы получили университетский диплом, это ставит вас на голову выше всех выпускников вузов. Вы уже можете задаваться любым вопросом и находить в библиотеках все, что вам надо. Я пошел работать в вечернюю школу. Но у меня из головы не выходила плазменная пустота Земли. Я пытался сразу же ответить на этот вопрос, но оказалось, что это вопрос всей моей жизни. Он постоянно меня тревожил, и к ответу на него я подхожу лишь сейчас.
Сверхглубоких скважин я не боюсь. Они от силы пройдут до глубины 15-20 километров и застопорятся. Их будет стопорить все возрастающая температура, которая на Кольском полуострове вместо расчетной на 10-м километре - 100 градусов Цельсия, оказалась равной 180 градусам. Это только лишь означает, что с глубины 7 километров температура возрастает не по линейному закону, а как-то иначе.
Чего же тогда я опасаюсь?
Взрывов водородных бомб под землей, особенно французских, в океане, на атолле Муруроа.
Какая механика этих взрывов и почему я опасаюсь за океан? Дело в том, что океанское дно и моложе земной коры на суше, и тоньше. Оно в иных местах 25 километров, в других - 15 километров. Дальше его подстилает магма, которая не может пробиться сквозь слой воды. Взрыв водородной бомбы - это горячее бурение, превосходящее холодное в тысячу раз, в десятки тысяч раз по ширине. Оно также заплавляется снизу всякий раз. Но мы не знаем процессов, происходящих в глубине Земли.
Я хочу обратить внимание читателей на то, как при очередном взрыве бомбы в океане что-то происходит: взрыв проникает в ту сторону, где поверхность мягче. Мягче она там, где находится магма - верхняя распаленная подстилающая плазму, которой наполнена Земля. При взрыве водородной бомбы образуются линзы на глубине и отражение этих линз в атмосфере, над Землей. Чем мощнее взрыв
