“Стоит занавесу подняться, как нам предстает совсем незнакомый мир, и спектакль вынуждает нас жить какое-то время жизнью, нам чуждой”,- эти слова французского поэта Поля Валери приходят мне на ум всякий раз, когда я вспоминаю о своих встречах с Раймундом Луллием.
Далеко внизу, под окном, узкой лентой вился Ленинградский проспект. Сверху было видно, как по обеим его сторонам бесшумным встречным движением текли разбросанные потоки машин - легковых, грузовых, троллейбусов, автобусов, как, расслаивая их на две струи своим безапелляционно-режущим “вау- вау-вау!”, мчался реанимобиль, стремясь кому-то на помощь. Я вернулся к началу книги. И разворот страниц пришелся на Луллия.
Он погиб в Тунисе. Проповедовал там христианство, и мусульмане обрушили на него град камней. Скончался 29 июня 1315 года. Перед смертью предсказал подобравшему его генуэзскому купцу, что потомок этого купца откроет Новый Свет. Так гласила легенда; так прочитал я в книге. Пророчество Луллия сбылось, как бы невероятно это ни звучало,- сбылось по прошествии 177 лет. История сохранила имя генуэзского купца - Стефан Колумб.
Я вздрогнул. Понял, что не уйду, пока не прочту о Луллии все.
Схоласт. Расцвет его деятельности пришелся на период, когда схоластика из начинания юношески- смелого, азартного, пронизанного безграничной верой в торжество человеческого разума, превращалась в бесплодное умствование, когда важные профессора в мантиях разворачивали на полном серьезе и во всю ширь диспуты - на тему, например, о том, почему Адам съел в раю именно яблоко, а, допустим, не грушу.
Изобретатель. Правда, устройство, придуманное Луллием, способно вызвать улыбку у нынешнего изощренного патентоведа. Несколько вырезанных из картона дисков, побольше и поменьше диаметрами, нанизанных центрами на единый общий стержень и вовсе не закрепленных на нем, то есть способных крутиться,- вот и вся нехитрая техническая основа его механизма, названного впоследствии “мыслительной машиной”. Говорят, что полет фотонной ракеты начинается со скорости один сантиметр в секунду. Так и “вертушка Луллия” - в Большой Советской Энциклопедии она названа “первой логической машиной”. Давним предшественником современных кибернетических электронных гигантов.
– Учение о двоякой форме истины должно быть отвергнуто,- провозглашал Луллии.- Существует только одна истина и только один метод достижения ее.
Прийти к этой единственной истине и позволяла, по мнению Луллия, его “мыслительная машина”. Все в ней происходило автоматически - комбинаторным образом. Диски с нанесенными на них “элементами знания” (величие, вечность, мудрость, добродетель, прегрешения, и т. п.), признаками этих “элементов” (быть различным, являться величиной, находиться в согласии, представлять собой совершенство, взаимно исключать и пр.), а также игравшими вспомогательную роль девятью заглавными буквами латинского алфавита (В,С… и так далее - до К включительно) поворачивались, причем вращение происходило согласно определенным правилам, после чего “машина” останавливалась, и образовавшееся сочетание “элементов” и признаков давало требуемую истину. При считывании “изреченного выражения”, оказавшегося напротив заданного вопроса (а таковыми были - что? где? когда? сколько? который из двух? из чего? почему? каким образом? какого качества?), фразы вида, скажем, “В-В” надлежало отбросить и не рассматривать, а построения, к примеру, типа “В-С” и “С-В” считать тождественными друг другу.
. Умение обращаться с “мыслительной машиной”, грамотно, и уверенно составлять карусельные ответы - “откровения” - эта технология квалифицировалась Раймундом Луллием как “Великое искусство” - согласно названию его собственного трактата, увидевшего свет в 1274 году. Слова высокие, программные, а следовательно, и обязывающие. На деле же механически сочлененные понятия гораздо чаще складывались в мозаику-бессмыслицу, в бездумные и бессодержательные наборы, в логическую алхимию, нежели чем в подлинно-глубокое прорицание или осмысленную истину.
Когда огромный мир противоречий
Насытится бесплодною игрой,
Как бы прообраз боли человечьей
Из бездны вод встает передо мной.
Стихи Николая Заболоцкого напомнили мне стремление духа Раймунда Луллия; его жгучая страсть жаждала познания и созидания. “Великое искусство” появилось за труднопредставимые 318 лет до рождения В. Шикарда, будущего профессора Тюбингенского университета, создавшего первую в мире механическую машину, выполнявшую четыре арифметических действия - над числами, а не над “элементами знаний”; - за невообразимые 372 года до рождения Г.В. Лейбница, философа и математика, дополнившего три постулата аристотелевской логики (тождества, противоречия и исключенного третьего) четвертым столпом, законом достаточного основания, - за бездонные 517 лет до рождения Ч.Бэббиджа, английского математика, разработавшего первую цифровую вычислительную машину с программным управлением; - за неподвластное никакой фантазии 551-летие до рождения англичанина Д. Буля, создавшего знаменитую “булеву алгебру”, ту самую, которая сегодня является “языком” электронных цифровых вычислительных машин и многих кибернетических комплексов…
Так я думал, так я размышлял, отвернувшись от книги и глядя в окно, и не заметил, как угасло палящее солнце, как день за считанные минуты померк, и в громаднейшем пространстве над Ленинградским проспектом воцарилась сизая необъятная тишина.
Чем была наполнена его жизнь? Материалов о Луллии оказалось немного. Собранные воедино, они навевали недоумение. Если все авторы сходились на том, что Луллии родился в городе Пальма на острове Мальорка, самом крупном из группы расположенных в Средиземном море Балеарских островов, то дальше разворачивалась самая настоящая алхимия. Например, хронологическая - одни исследователи (Э. В. Платцек, 1971г.) утверждали, что рождение Луллия приходится на 1232 или 1233 годы, другие (Л. Теплое, 1963 г.) указывали на 1234 год, а большинство (А. Юшкевич, 1961 г.; Н. Стяжкин, 1967 г.) придерживалось 1235 года. Или лингвистическая - ученые поразному именовали Луллия, называя его то Раймундус Луллус, то Раймонд Лулл, иные версии предлагали Рамона Лулля или Раймонда Люлля, а одна из транскрипций попросту обозначила его как Романдо-люллия. Причина подобных разночтений одна - отсутствие достоверных источников. Впрочем, что скрывать - отделить вымысел от фактов в варианте Раймунда Луллия на сегодняшний день, пожалуй, является задачей негюсильной.
Он родился в знатной семье и, будучи еще мальчиком, был приближен к Арагонскому двору, к королю Иакову, которому он и служит - сперва придворным, а затем сановником и воспитателем принца, будущего короля Иакова II.
Красивая и набожная сеньора Амбросия де Кастелло. Луллий давно остановил на ней свое внимание. Он полагал, что сможет одержать легкую победу, но вольный расчет не оправдался - красавица оказалась холодной к проявлениям его чувств. А что может быть обиднее и невыносимее для дуэлянта, щеголя и повесы?! И Луллий решается на грубый прием - во время молитвы Амбросии де Кастелло он въезжает в собор верхом на коне. В ту эпоху ничего не было священнее для людей, чем религиозность,- она пронизывала буквально бытие.
Здесь же…
Луллий смотрит на нее, и она, еще не разглядев его лица, понимает - приехал за ней. Поднимается, поворачивается к нему. Женщина сбрасывает мантию и резким движением обнажает грудь. Луллий переводит взгляд на неизлечимые кровоточащие язвы ее груди. Потрясенный, он на мгновение забывает обо всем. Он почти не слышит обращенных к нему слов:
– Взгляните, чему вы посвятили столько эпитетов в ваших сонетах! Может быть, вы сможете избавить меня от этого?
Клясться в вечной любви значительно проще!
Луллий резко дернул коня. Скорее прочь от этого зрелища…
Ночью он не мог заснуть. Какое богохульство! В храм божий - на коне! Так оскорбить святое место! Перед глазами стояла Амбросия с обезображенной грудью.
Он обучался сперва в Монпелье, а затем в Парижском университете, где, изучив богословие, получил степень доктора теологии. Там же он вступил в орден миноритов. В орден меньших братьев - так повелел именовать его Франциск Ассизский, основавший его в Италии в 1207-1209 годах.
Это был орден-протест. Против роскоши официальной церкви, против ее богатства. Минориты жили не в монастырях, а в миру. Они проповедовали бедность и аскетизм, вели речи на языке простого народа,
