Вызвали «следящего».
— Кто шел туда? — Дадышо кивнул головой в направлении коридора, казавшегося бесконечным.
Так вот кто это… Запись запечатлела идущего Адама.
— Опоздали… он все-таки спятил…
Хранилище памяти, где совсем недавно побывал доктор Дадышо, было уничтожено, превращено в пыль, песок и тлен. Ведь это не взрывная бомба XX веки, оставлявшая куски и обломки. А сейчас частицы пепла, смешанного с мельчайшим песком, и только после проведенного расследования было установлено, что «следящими» не заснято возвращение Адама из коридора, где произошел взрыв. Да и запись, оставленная им в своем коттедже, подтверждала предположение, что, взорвав хранилище, он похоронил там себя… Видеозапись последних часов жизни Адама не вызывала сомнений в его психическом заболевании.
«Будьте же прокляты, так называемые „властители мира“! За все перенесенные мной унижения вы дорого заплатите. Это я дал вам в руки могущество, и вы оказались иудами. Проклятье вам!» Эту видеозапись смотрели лишь Дадышо и магистр. Урон, нанесенный Адамом, был страшен. Но об этом знали Дадышо и магистр. Не знала даже леди Маргарет.
Катя в школе
Все люди «Единства» были взволнованы сообщением о похищении художницы Екатерины Сабининой. Вновь вспомнили о подобных исчезновениях художников, и, как правило, наиболее талантливых и передовых. Это было похоже на запланированную кем-то подмену прогрессивного оптимистического искусства искусством «последних», как окрестили это новое, направление большинство искусствоведов мира. Неизвестно, откуда появились никому не знакомые имена художников этого направления. Странным было то, что эти художники заявили о себе, что они — тайные глашатаи нового искусства, что зрители никогда не увидят их воочию, а будут воспринимать только через произведения. Они, эти художники, называли себя «последними» и возвещали, что человечество вступило в новый период самоуничтожения, что их обостренная интуиция, интуиция художников, предсказывает неизбежность гибели нынешней цивилизации.
Севенарт был поражен тем, что на Сабинину комплекс воздействия под названием «внушение идей» действует совсем не так, как на всех остальных обитателей «школы». Да, писать она стала иначе, манера ее живописи настолько изменилась, что узнать ее прежний «почерк» стало невозможно. Но вот в ее картинах того «заряда» действия на зрителей не было. Севенарт и его сотрудники-экспериментаторы были поставлены перед неподдающимся их расшифровке феноменом. Да, Сабинина уже не пыталась вырваться из «школы». Она лишь в редкие моменты просила Севенарта сообщить о родных. Она вроде бы верила всему, что он ей говорил, и вела себя обычно, как и было запрограммировано. Но заряды в ее картинах — где они? Что происходит?
А между тем Катя, похоже, полюбила Жака Лавера, художника очень одаренного, но уже, увы, стоящего на грани гибели. Замедлить истощение его жизненных ресурсов не входило в расчеты «хозяев». Он писал картины как раз те, которые производили наиболее сильное действие на зрителей и имели большую притягательную силу.
Для Севенарта, конечно, привязанность Кати к Жаку не была тайной.
Он усматривал в этом деле даже выгоду, надеясь, что при помощи Жака Сабинину можно заставить служить им по заданной программе.
С момента знакомства Кати с Жаком прошло более двух месяцев.
После первой их встречи на кладбище они виделись редко, да и то к встречам стремилась больше Катя, нежели Жак. Тогда, в первый вечер, проводив Жака, Катя несколько дней ждала его, но напрасно. Ходила на кладбище, посещала клуб, ждала дома, но он все не появлялся. Она все-таки встретила его раз, другой, но Жак не просил ее о встречах. Как-то она долго его не видела и тогда не выдержала, спросила о нем Севенарта, на что он ответил, что Лавер очень много работает, и, кроме этого, для него больше ничто не существует.
— Но мы произведем вторжение, если вы этого хотите, — Севенарт явно поощрял интерес Кати к художнику.
На следующий день Севенарт зашел к Кате с двумя художниками-супругами. Катя вспомнила, что видела их на кладбище. Муж был высок ростом, худой, как бы невесомый, все движения его были ловки и бесшумны, казалось, Он движется автоматически. Но он не производил впечатления болезненного человека. Пожалуй, наоборот: темные глаза его были живыми и блестящими, а впалые щеки окрашивались слабым румянцем. Жена его — тоже рослая, естественная блондинка с прямыми длинными волосами и крупным, красиво очерченным ртом, казалась сонливой и апатичной: светло-серые глаза ее были как бы затуманены, координация движений явно нарушена. Катя старалась определить, больны ли они или это их естественные особенности. Жену звали Кларой, его Георгом. «Это здесь они Клара и Георг, а каковы их подлинные имена?» После короткой беседы Клара и Георг пригласили Катю в местный клуб художников. Она охотно согласилась и лишь попросила обождать ее несколько минут, чтобы переодеться. Катя скоро вернулась. Оглядев ее, Севенарт явно был удивлен: «Да в самом ли деле это та грубиянка, которую тогда сюда доставили?» На Кате было простое белое платье, из-под которого едва видны были ее ноги с изящной узкой ступней в легких сандалиях из тонких ремешков. Волосы подобраны в узел, оставляя открытой сзади шею с легкими завитками волос. Георг тоже с нескрываемым одобрением оглядел ее, и лишь Клара посмотрела на Катю равнодушно, быть может, даже не заметив произошедшую перемену в ее внешности. Севенарт проводил компанию до клуба и распрощался, сославшись на занятость.
Первым, кого Катя увидела при входе в зал, был Жак. Несмотря на теплую погоду, он был одет не по сезону: поверх плотной ворсистой рубашки на нем был меховой жилет. Лицо Жака несколько оживилось, он подошел к Кате и, не обращая внимания на ее спутников, поспешил увести в дальний угол зала.
— Скажите, Катрин, вы пришли ради меня или просто развлечься? Я знаю, что вы скажете правду… Я это чувствую…
— Вы угадали. Я пришла только ради вас, хотя вам это совершенно безразлично.
— Вы не совсем правы… Как-то странно, что я вам нужен… Это, быть может, меня немного поддержит… Хотя за последние дни я видел вас у себя… в мастерской… Я даже пытался писать вас, но ничего не вышло…
— Жак, опомнитесь… Я не была у вас ни разу, я даже не знаю, где ваша мастерская…
Жак с сомнением покачал головой и неуверенно спросил:
— А в темно-вишневом платье с серебристой накидкой? Ведь это были вы?
Катя сочувственно смотрела на Жака:
— Что с вами, Жак? Это, по-видимому, были просто видения… ваше воображение. Да у меня и платья такого нет. И вы даже разговаривали со мной?
— Не помню точно… кажется, я что-то объяснял, но вы не хотели понять…
Катя постаралась отвлечь Жака и попросила познакомить ее с художниками.
Жак, держа Катю за руку, ввел ее в круг собравшихся:
— Вот мадемуазель Катрин, а больше я ничего не намерен говорить, она мне очень симпатична…
Кто-то засмеялся.
— Ба, да Лавер, похоже, собирается вернуться из загробного царства в этот гибнущий мир. Надолго ли, Жак?
— Насовсем, — твердо отчеканила Катя и сама удивилась своей смелости.
Все с удивлением рассматривали ее, словно она произнесла что-то необычайное и поразительное. Повисло молчание. Кто-то едва слышно произнес:
— Просто она новенькая. Это пройдет.
Оратор встал на подоконник:
