– Здесь я был. Мы с Недобитько приехали за мороженой птицей. Да ты уже спрашивал.
– Ну? Когда? Убей, не помню. Ладно, давай по новой. «Прыжок» ты сразу почувствовал?
– Все его почувствовали. Сперва тряхнуло несильно, потом у всех сразу мигрень…
– То есть почувствовал, когда был на складе?
– Не так. У вездехода я был, трансмиссию щупал. А Недобитько - тот на складе.
– Ну? Дальше, дальше…
– Чего тут «дальше»? Погрузили мы на сани курей-гусей - и назад. Что нам тут было делать? Прикатили на станцию - а там все ошалевшие, все бегают, и Типу-нов ругается. Да ты сам видел.
– Ладно… - Ломаев спрятал блокнот в карман ка-эшки. - Если еще вспомнишь что-нибудь…
Он оседлал снегоход, велел Макинтошу держаться крепче, махнул на прощание рукой и газанул. Слышимость сегодня была отменная. Прошло минут десять, прежде чем треск мотора затих вдали.
Еще долго Самоклюев курил, подставлял лицо солнцу, вдыхал морозный воздух пополам с крепким табачным дымом и все никак не мог решиться. Потом косолапо затопал в сторону от «тракта», от холодного склада и своего жилища. К свалке.
Поставь в Антарктиде хоть собачью конуру, хоть скворечник на шесте - и все равно рядом неизбежно будет свалка, дело только в ее размерах. Здесь, на седьмом километре, свалка была совсем маленькая. Не чета залежам всякого ненужного барахла в Новорусской и особенно в Мирном. Вдобавок все мало-мальски пригодное для строительства хибар - доски, бочки, ржавые жестяные листы, обрезки труб и швеллеров - давно было откопано, увезено и использовано.
В ничем не примечательном месте Самоклюев осторожно пробил ледяную корку. Пришлось повозиться, прежде чем в его руках оказалась драная, трижды отслужившая свой срок телогрейка, свернутая в тугой ком и обмотанная шпагатом. Дизелист осторожно развернул ее. Молочно-белый шар, испещренный непонятными, похожими на причудливые кляксы значками, ничуть не изменился за год. По-прежнему казалось, будто от него исходит тепло, и по-прежнему это был обман: шар нипочем не желал плавить снег. Какая энергия скрывалась в нем на самом деле, Самоклюев боялся даже думать. Ни одно рукотворное устройство так не может - это он знал точно. Дизелисту шар казался живым.
Он вновь не удержался - приложил к шару ладонь. Если просто дотронуться до него, ничего не случится. А если приложить палец к любому значку и начать чертить линию - значок послушно поедет за пальцем. И если совместить этот значок с другим значком, то…
То будет то, что уже было.
Один раз повезло. А ведь можно было, наверное, загнать земной шар в недра Солнца. Чего проще? Или разорвать Землю надвое. Или зашвырнуть ее к чертовой матери за орбиту Плутона - тоже удовольствие маленькое.
Худо, что Ломаев снова стал допытываться. Наверняка что-то подозревает. Как хорошо, что на шар не наткнулся покойный Непрухин! Болтун он был, светлая ему память. Растрепал бы всем в один момент. А есть вещи, которые никому не надо знать…
Даже достойнейшие из достойных небезгрешны. И потом, разве необходим злой умысел? Ведь в первый раз шар сработал, и Антарктида «прыгнула» не от действия значка и пальца, а просто из-за того, что он, дизелист Самоклюев, поскользнулся и уронил шар на наст!
Старая телогрейка без одного рукава показалась недостаточным амортизатором. Дизелист сходил в подсобку за тряпками и стометровой бухтой капронового шнура. Как следует упаковав шар, обвязал его шнуром и, сориентировавшись по вешкам, понес его в сторону от трассы. В пятидесяти шагах он нашел то, что искал.
Трещина была давно знакомая - узкая, не шире метра. Надо думать, в глубине она еще сужалась. Идеальная могила.
Опустив в трещину сверток, Самоклюев стал медленно стравливать шнур. Когда от бухты осталось всего пять-шесть петель, дизелист забеспокоился. Бросать было ни в коем случае нельзя. Но вот шнур провис. Осторожное подергивание ничего не дало - как видно, сверток плотно застрял. Вот и ладно…
Свободный конец шнура Самоклюев бросил на скользкий наст. Развернувшись змеей, шнур заскользил туда, вниз. Еще оставалась секунда, чтобы поймать его, переиграв все заново…
Секунда прошла. Рядом с трещиной остался только Самоклюев. Он точно знал, что уже сейчас никто не найдет ухоронку, а спустя дни и недели, когда вьюги наметут в трещину снега… Нет, это навсегда.
Гостинец со звезд сделал свое дело. Свободная Антарктида более в нем не нуждалась.
Владимир Васильев. Рок на дороге
Любые мысли о сходстве описанных в повести людей с людьми реальными остаются на совести читателя, даже если имена, фамилии или иные приметы совпадают. Автор также осведомлен о некоторых хронологических нестыковках в тексте.
1. Who Do We Think We Are? (1973)
До появления Димыча группа даже еще не обрела название. Не было и клавишника Пашки. А были…
Было их пятеро. Давно и прочно, на уровне «семьи #8209;родители» знакомые Андрюха Шевцов и Игорь Коваленко. Прибившийся к ним несколько позже Данил Сергеев. Приятель и сосед Андрюхи - Вадик Орликов, которого обыкновенно именовали просто «Малый». И недавний знакомец Данила, человек #8209;иерихонская труба, Костик Ляшенко.
Ну и разумеется, Шура Федяшин - личность совершенно свихнувшаяся. Ну скажите на милость, кому еще паяльник может быть привычнее авторучки, как не психу?
Впрочем, обо всем по порядку.
Кто был молодым, тот знает этот странный зуд в руках, это непреодолимое желание взять все, что можно хоть с натяжкой именовать музыкальным инструментом, объединиться с приятелями, включить на запись простенький маг #8209;нитофончик, недавно подаренный родителями и…
У кого нет подобных какофонических записей юности? Когда к обычной акустической гитаре добавляются подушки и пуфики в качестве барабанов, крышки от кастрюль вместо тарелок и какая #8209;нибудь экзотика для создания шумового фона, типа пищащего счетчика Гейгера; гордо именуемого «синтезатором»? Через это прошел каждый. Ну, почти каждый.
Разумеется, и Димыч (в миру - Дмитрий Василевский) в свое время через это прошел. Отдельно от будущей группы;, ему компанию составляли собственные друзья юности - Андрей Дроботов и Валерка Уца. Группа, помнится, звалась «Небритый кактус» и конкурировала с другими дворовыми группами, которые носили не менее гордые названия «Помидоры» и «Кожзаменитель».
Основной состав будущей группы переболел страстью к какофоническим концертам сравнительно быстро. И к моменту знакомства с Димычем Игорь Коваленко уже являлся счастливым обладателем очень неплохой ударной установки брянского завода (подарок родителей), Малый - красной ромбической гитары «Стелла» средней паршивости, с которой он управлялся на редкость шустро и умело; Андрюха Шевцов успел обзавестись достаточно внятным басом «Тверь», который покорял с упорством маньяка. Ну а Костик и Данил пытались петь.
Димыча привел Шурик Федяшин, к тому моменту охотно взваливший на себя обязанности штатного
