данной нам в ощущениях.
Ни для кого не секрет, что на Западе и в России рок #8209;музыка развивалась в равной степени параллельно, но в то же время очень по #8209;своему. После джаз #8209;бума сороковых и пятидесятых на Западе возникли «Битлз», в России - «Река Слава». Даже в названиях отразилась глубинная разница западного и восточного подходов к року: на Западе «ечто вроде «тараканов», у нас - нечто словесно #8209;психоделическое, без прямого значения. Впрочем, не следует считать, будто для Запада превалирующей оставалась исключительно форма, а для русских- содержание. В конце концов, там ведь был «Кинг кримзон», а у нас «Атака». Да и шестидесятые показали, что две культуры склонны скорее брать друг у друга лучшее и дополнять чем #8209;нибудь своим. Техногенный расцвет России в семидесятые и одновременный десятилетний кризис Америки мало что изменили: просто лучшие музыканты двух рок #8209;культур сменили «Стратокастеры», «Джибсоны» и «Ибанезы» на «Тверь», «Кабаргу» и «Суздаль», а «Маршаллы» и «Пивеи» на ту же «Тверь», «Неман» и «Искру».
Но в одном Запад все #8209;таки опередил Россию. Он первым придумал и провел Вудсток. Еще в шестьдесят девятом. Восток, то ли в силу природной лени и традиционного русского раздолбайства, то ли из пустой гордости созрел к идее аналогичного форума только через десять лет.
Теперь это легенды. Постаревшие и погрузневшие герои русского Вудстока, звёзды городка Бологое семьдесят девятого года, то и дело мелькают на телеэкранах, иногда выдавая нечто похожее на хиты прошлого.
Тогда все было проще. Талант мог пробиться без денег и раскрутки.
Тогда - но не теперь. И именно поэтому первые иллюзии неграмотных музыкантов «Проспекта Мира» довольно быстро развеялись. Да, их музыка была хороша. Да, они вполне пристойно ее подавали. Но толстым столичным дядям интереснее было вкладывать бабки в безголосых дочек, чем в разбитных провинциалов.
Но писать новые песни и выступать «Проспект Мира» все равно не прекращал, тем более что отчим Шурика Федяшина, мелкий пивной фабрикант, как #8209;то весной позвал группу озвучить районный пивной фестиваль. «Проспект Мира» так озвучил, что к лету заводик отчима утроил оборот, сожрал с потрохами самого опасного местного конкурента, укрупнился и приступил к строительству нового цеха.
«Проспекту Мира» с этого обломился полный комплект аппаратуры, новые инструменты и предел мечтаний для группы их уровня - фирменный трейлер «Десна», шестиосный грузовой монстр #8209;трансформер, который в походном состоянии вмещал всю аппаратуру и служил передвижным домом, а в стационарном - представлял собой удобную сцену #8209;подиум. Даже колонки таскать не приходилось: трейлер подруливал к нужному месту, сдвигал крышу, опускал борта… И все. Сцена готова.
Рок #8209;клуб, понятное дело, обзавидовался, но проспектовцы не жались: наоборот, затеяли большой концерт городских групп по всему югу. На собственном, понятно, аппарате. «Десна» показала себя во всей красе, а отчим Шурика не преминул присовокупить к каждому выступлению трейлер пива по льготной цене. Кроме того, красочные логотипы «Пиво «Янтарь» украшали борта «Десны» в походном состоянии и подножие подиума в концертном, что тоже способствовало популярности фирменного напитка.
В общем, народ «Проспект Мира» слушал с удовольствием, равно как и другие группы, колесившие в тот год по югам вместе с ними. Но попытки записать профессиональный компакт #8209;диск неизменно заканчивались провалом. Возможно, именно оттого, что единственной в городе пристойной студией владел тот самый профи, которому в свое время Димыч и Костик отказались продать фирменную песню группы.
Так и осталось невыясненным - кто первым высказал ностальгическую идею: «Эх, на нашей «Десне» бы - да в Бологое семьдесят девятого года!»
Действительно, эх…
И никто не предполагал, что об этом можно было говорить серьезно - музыканты «Проспекта Мира» в семьдесят девятом в лучшем случае учились ходить, а Малый так и вообще еще не родился.
Единственным, кто не умел несерьезно относиться даже к бреду, оставался штатный инженер группы Шурик Федяшин.
3. The Book Of Taliesyn (1968)
Имелся у Шурика большой засаленный талмуд, в который он скрупулезно заносил все случающиеся на концертах и репетициях неполадки и подробно описывал методы их устранения. Последние страницы талмуда часто использовались в качестве полигона для скорых вычислений или каких #8209;то радиотехнических прикидок. Калькуляторы Шурик не любил, предпочитал считать по старинке, на бумаге, в столбик. Говорил, что так нагляднее. Мало кто из проспектовцев обращал внимание на то, что во время репетиций Шурик все чаще забивается в любимый угол у рабочего пульта и колдует над любимым талмудом, а рядом все время таинственно светится матрица его ноутбука, приросшего к глобальной сети.
Ну, колдует и колдует, здраво рассуждал каждый из проспектовцев. У каждого свои обязанности. Димыч пишет собственные песни, гранит песни Костика и Данила, придумывает гитарные партии. Малый воплощает придуманное Димычем. Андрюха наворачивает на басе, Игорь его поддерживает. Пашка #8209;клавишник обеспечивает красивый фон и вкрапляет в музыку изящные проигрыши. Костик с Данилом напрягают глотки. В общем, все при деле. Так почему бы Шуре #8209;оператору не колдовать над талмудом, если весь аппарат работает без сбоев и выстроен как следует? Да ради бога, колдуй!
Но в перерыве очередной репетиции Шурик вдруг выполз из своего угла с талмудом под мышкой, приблизился к попивающим «Янтарь» музыкантам и вдруг очень ровным и уверенным голосом заявил:
– Ну что? Всё еще хотите побывать в Бологом семьдесят девятого? Могу вас туда протолкнуть. Только ненадолго, меньше чем на двое суток. На дольше не получится.
Данил выронил банку с пивом. Костик насупился.
– Шура, - спросил Андрей Шевцов после некоторой паузы, - ты рехнулся?
– Зачем? - пожал плечами Федяшин. - Это действительно возможно, я посчитал. Вот, можете взглянуть…
Он продемонстрировал несколько испещренных формулами листков из талмуда. Большинство понимало там только плюсы да минусы, как приснопамятный парень из преисподней Гаг в настенной писанине увечного земляка Данга.
– Очень наглядно, - прокомментировал Димыч с ехидцей. - И что сие означает?
– А сие означает, что если через двадцать четыре дня оказаться в строго определенном месте в строго определенную минуту и запустить один приборчик - можно на двое суток провалиться в любой произвольный момент с мая по сентябрь семьдесят девятого. Через двое суток нужно будет оказаться примерно в этом же месте и инверсировать режим приборчика. Тогда вернемся. Если не сделать этого… короче, не ручаюсь я тогда за нас.
– Не, - вздохнул Андрюха с сожалением. - Ты все #8209;таки рехнулся.
Но Шурика невозможно было вывести из себя такой мелочью, как насмешка.
– Приборчик показать? - без тени смущения спросил он.
– А ты его хоть на кошках испытывал? - поинтересовался практичный Игорь.
– Нет. - Шурик отрицательно покачал головой. - Сейчас он просто не сработает - время не пришло. А такое время случается не чаще раза в тысячелетие.
– Угу, - хмыкнул скептик Димыч. - И, разумеется, нам немерено потрафило: это время подоспело именно сейчас.
– Именно так, - невозмутимо подтвердил Шурик. - Начало века как раз. Думаешь, случайно летосчисление многих народов привязано к Миллениуму?
– А оно привязано? - удивился Андрюха. - Ну, у христиан и исламистов - еще ладно. Но китайцы какие #8209;нибудь или евреи явно по #8209;своему считают годы.
