оазисах высаживать - не вымерзнет, зуб даю…
– И на Марсе будут яблони цвести, - ехидно поддакнул Шимашевич.
– Наплевать на Марс. А яблони у нас еще лет сто цвести не будут. Зато вот березы…
– И дубы. - Набоб не желал расставаться с иронией. Было заметно, что он отводит душу, и одно мгновение Ломаев даже сочувствовал ему: наверное, нечасто набобу удается побыть просто человеком.
– Дубов у нас и сейчас сколько угодно, только они двуногие…
На третьем заходе позвали банщика. «Сначала его», - указал Шимашевич на Ломаева. Банщик, мужчина средних лет с брюшком, под которым примостился набедренник, похожий на древнеегипетский, и столь выпуклыми глазами, что Ломаев заподозрил, что они сидят на стебельках и при случае могут обеспечить круговой обзор, понимающе кивнул и одним ловким движением заставил жертву расстелиться на полке, одновременно кантанув ее на живот. Взмахнул над потной спиной двумя вениками, разгоняя жар.
– Хорошенько его, Туркин! - приказал набоб, и банщик кивнул: не извольте, мол, сумлеваться.
– О-о-о-о-о!.. - сладко мучаясь, простонал Ломаев.
Это было только начало. Следующие десять минут показались ему тремя часами сладкой пытки. Веники порхали легкими мотыльками, вгоняя в ватное тело нестерпимое блаженство. Наконец банщик решил, что клиент подготовлен к основной процедуре, переменил веники с березовых на дубовые и принялся с оттяжкой лупить его по спине и ниже.
– У-у-у-у-у!.. - завыл Ломаев, поняв, что до сих пор испытал лишь цветочки, а ягодки - вот они.
Затем он был перекантован на спину, и все повторилось сызнова. А когда - миллион лет спустя и не на этом свете - ему было позволено встать, он вылетел из парной со скоростью извергнутой вулканическим кратером раскаленной бомбы. Дробно протопотав мимо пятнадцатиградусного бассейна, он хотел было плюнуть в него в знак презрения, но не успел - чересчур торопился. Голый, как Адам, весь в дубовых листьях, как штурмбаннфюрер, и целеустремленный, как боевая торпеда, он вихрем взлетел по трапу, по пути едва не сбив с ног шкафообразного мальчика из охраны набоба, выскочил на верхнюю палубу, перемахнул через фальшборт и без крика полетел «солдатиком» в свинцовую воду, лениво колыхавшуюся пятью с гаком метрами ниже.
Ударило по пяткам. Ожгло холодом. Сковало суставы. Вот это была вода, а не тепловатая озонированная субстанция в бассейне у Шимашевича! Это была настоящая антарктическая морская ванна!
Не десять намеренных когда-то градусов - гораздо ниже. Уже потом Ломаев сообразил, что стекающие с ледника ручьи успели вновь охладить прибрежные воды почти до нуля, оттеснив от берегов теплые течения. И все же плавать в ледяной воде было куда приятнее, чем кататься в кусачем снегу при минус шестидесяти…
Дергаясь по-лягушачьи, он выскочил на поверхность и удовлетворенно осклабился: оказывается, он сиганул с того борта «Кассандры», где был спущен трап. А ведь ничуть не подумал о нем, ломанулся наугад… Вот нырнул бы с другого борта - и либо плыви вокруг, либо подныривай, либо мерзни, жди, пока втащат…
Над фальшбортом уже торчали квадратные торсы охранников. Кто-то менее квадратный и в фуражке - наверное, капитан или старпом - неразборчиво орал, указывая перстом куда-то в открытый океан. Полсекунды спустя в указанное место нацелились стволы полудюжины автоматов. Мощными саженками Ломаев достиг трапа и живо вознесся на палубу - голый и жаркий. Вгляделся в жидкий свинец за бортом.
– Эй, не вздумайте! Это никакой не леопард, это крабоед…
Небольшой и совсем нестрашный тюлень-крабоед в последний раз высунул усатую башку и, как видно, не найдя в «Кассандре» ничего интересного, унырнул в глубину.
Охранники опустили оружие с явным облегчением. Крабоед не крабоед, леопард не леопард, акула не акула, а застрелишь животину - будешь объясняться с помешанным на экологии боссом. Кому охота? Черт знает, кто для него ценнее - тюлень или гость. Инструкций не поступало…
– Зря, - только и рискнул высказать старший в охране голой вип-персоне. - Последнее время тут и косатки ходят, и акул много появилось. Большую белую позавчера видели… на самой поверхности. Метров на пять рыбка…
– И никто не соблазнился выстрелить?
– Нам-то зачем? Ее и так косатка рвала на куски. Природный процесс.
Ломаев молча покивал в ответ. Он слыхал от Нематодо, что-де ни одного достоверного случая нападения косатки на человека еще не зарегистрировано, однако кто может знать, как там оно было на самом деле… Может, некому было регистрировать. А насчет грядущего немереного богатства антарктической ихтиофауны Ломаев знал и без Нематоде. Где под тропическим солнцем плещутся холодные, богатые кислородом воды, там и планктон. Где планктон, там и рыба. Где рыба, там пингвины и тюлени. Где рыба, пингвины и тюлени, там и акулы. А где рыба, пингвины, тюлени и акулы, там и косатки. Пожалуй, развивать в здешних водах дайвинг-туризм пока еще рановато. Разве что рассадить дайверов по прочным клеткам…
Когда наплававшийся в бассейне Шимашевич вернулся в роскошно обставленный предбанник, голый Ломаев сидел на диване и, держа в руке пивную бутылку, разглядывал ее с великим подозрением.
– Что не так?
– Да вот поймал тут одного, послал за пивом, - сознался Ломаев. - Ну, гляжу, несет… Я и глотнул. Что, блин, за жидкость?
– Пиво, - Шимашевич засмеялся. - Еловое пиво.
– То-то и чувствую, - недовольно прогудел Ломаев, - то ли пива отхлебнул, то ли шишку съел. Вот ведь пакость… В какой дыре такое варят?
– Кое-где варят. Это сингапурское.
– Ну да, они умные, сами не пьют, для дураков производят…
– Туркин, пива!
Не прошло и минуты, как банщик внес чеканный серебряный поднос с двумя запотевшими кружками.
– «Миллер» подойдет?
– Спрашиваешь! - Истосковавшийся по пиву Ло-маев испытал сильнейшее слюноотделение. - Не «Сибирская корона», но все же…
– «Корону» любишь? Туркин, перемени!
И кружка исчезла из-под носа вожделеющего Ломаева, а взамен с дивной быстротой появилась другая. Сделав глоток, Ломаев почувствовал себя на верху блаженства.
– Туркин, анекдот!
Рассказанный банщиком анекдот оказался настолько похабным, что на первой же фразе Ломаев сконфуженно хрюкнул, и настолько смешным, что по его изложении конгрессмен и набоб загрохотали в два горла.
– У-у-уйди-и!.. - выдавил Шимашевич. - Нет, я не могу…
И снова заржал.
Банщик ушел - наверное, пить отвергнутый «Миллер», чтобы добро не пропадало. Нахохотавшись до коликов, Ломаев погрузил нос в пену и единым глотком всосал полкружки.
– Не спеши, - посоветовал Шимашевич. - Это последняя.
– Не понял. Что, вообще последняя??!
– Для тебя - да.
– Так она же первая! - возразил Ломаев.
– И достаточно. Будешь пить минералку. Не мне в Женеву ехать, а тебе, и ты о спиртном забудь.
– А еще что на мою голову? - Ломаев ухмыльнулся. - Тренажерный зал? Массаж тайский?
– Не держу, - отрезал набоб. - Лечебный массаж тайцы слямзили у японцев, а массаж эротический придуман ими в качестве экзотики специально для американских моряков. Пользы - ноль. Удовольствие, между прочим, тоже сомнительное. И о бабах тоже забудь: мачо не должен выглядеть потасканным…
