из старейших членов секты, вступившего во времена самого Ревиво. Компания «Саймон круиз» обвиняла своего сотрудника в растрате крупной суммы. Обвиняемый был оправдан в связи с недостатком улик, хотя прокуратура штата Техас, будучи уверена в надежности доказательств, требовала десяти лет тюрьмы и выплаты штрафа в полтора миллиона долларов — похищенная сумма была втрое больше, и, как полагал Рик, вся до последнего цента ушла в кассу «паломников». с) Судья Арнольд еще раз оказался в поле зрения Бертона в связи с его участием в деле Огюстена Майра — он заменил внезапно заболевшего судью Устланда на процессе, в котором Майр обвинялся в многочисленных актах вандализма, совершенных на еврейском и мусульманском кладбищах. Экспертиза признала Майра полностью вменяемым, но судья Арнольд осудил обвиняемого условно, да и денежную компенсацию положил такую незначительную, что даже журналисты удивлялись. В списках организации «Христианские паломники» Майр числился с девяносто первого года. d) Бойзена казнили через две с половиной недели после вынесения приговора. Да, апелляция не была подана, прошения о помиловании тоже не было, но существует бюрократическая процедура, и если ее не ускорить… Судья Арнольд, председатель ассоциации судей штата Аризона, такой возможностью обладал.
Были и другие факты — числом восемнадцать, — и каждый сам по себя, взятый отдельно, свидетельствовал лишь о некоторых личных пристрастиях судьи, вполне допустимых в пределах рамок, предложенных законом. Взятые же вместе эти факты…
Судья Арнольд был прекрасным юристом, объяснять ему суть собранного Бертоном материала было не нужно.
— Если вы положите пистолет на место, — сказал он, вернувшись в гостиную, — мы смогли бы беседовать в менее напряженной обстановке.
Я покачал головой, и судья не стал настаивать.
— Все мы стали другими, — сказал я. — До… того момента… мне бы и в голову не пришло делать то, что я делаю сейчас.
— Мы хотели уничтожить зло, — сказал судья. Он не стал садиться, ходил из угла в угол, но ко мне не приближался ближе, чем на расстояние трех-четырех шагов.
— Вы можете не поверить, — продолжал судья, — но на самом деле за решением стояли многочасовые споры теологов, у нас прекрасные теологи, ученые, окончившие Сорбонну, Гарвард, Итон, Папскую академию в Ватикане, специалисты в области религии и религиоведения, каких мало во всем мире. В нашем решении не было изъянов.
— В рамках христианской концепции, — вставил я. — У иудеев Сатан — такой же слуга Бога, как прочие ангелы. У мусульман…
— Послушайте, Дин, — раздраженно сказал судья, — при чем здесь евреи, мусульмане, а также индуисты, даосисты, конфуцианцы и прочие? Мир един, Вселенная — материальная и духовная — существует объективно и независимо от того, что и как думает о ней и о Высшей силе та или иная конфессия.
— Вот именно, — сказал я. — Почему же…
— Есть общее во всех религиях и философских системах — персонифицированное Зло. Слуга Бога или его антагонист, злой дух или злая сторона божественной сути — неважно. И зачем я рассказываю? Всем это понятно. Множество литературных героев боролись со Злом и побеждали или проигрывали. Мировое Зло против мирового Добра, Армагеддон, Ариман и Ормузд… Во все времена персонифицированное Добро боролось с персонифицированным Злом. Мы всего лишь поставили эту борьбу на рациональную основу, попробовали сделать то, на что никто прежде не решался. То, что лежало на поверхности, но никому не приходило в голову. А может, и приходило… Может, кто-то уже пытался пойти на Него с булавой или пушечкой, и, конечно, смысла во всем этом не было никакого, пока…
Он все-таки устал ходить из угла в угол, сел напротив меня и продолжил:
— Пока не появилось достаточно мощное оружие, сделавшее попытку уничтожить Дьявола не лишенной смысла.
— Интересно, — задумчиво сказал я, — какое оружие ваши специалисты сочли достаточным? Насколько мне известно, на месте взрыва в Нуэво-Росита не обнаружено повышенной радиоактивности. Да и где бы вам взять атомную бомбу? В наше время тотального контроля за ядерным топливом…
— Дорогой Дин, — судья поднял на меня взгляд, в котором читалось удивление не моей проницательностью, а моей тупостью и неспособностью понять очевидные для него вещи, — вы действительно еще… Вы все поняли, а эту малость — нет, не осилили?
Я промолчал.
— Впрочем, напрасно я вас… Вы ничего не понимаете в физике, я тоже. Эти современные теории, связанные с многомерными пространствами — темный лес для меня. Я и сам почти ничего не понял, когда мне объясняли. Пришлось поверить на слово.
Я молча смотрел на судью. В физике я действительно профан, но не в психологии.
— Является ли убийство Дьявола преступлением по нашим законам? — неожиданно спросил судья, наставив на меня палец. Должно быть, он вообразил, что сидит в судейском кресле и задает вопрос защитнику обвиняемого.
— Нет, ваша честь, — ответил я. — И не потому, что уничтожение Зла не может считаться преступлением. А потому, что Дьявол или как бы его там ни звали, — нематериален, а закон предполагает ответственность за преступления, совершенные на этом, а не на том свете.
Судья кивнул.
— Значит, неподсуден, — с удовлетворением сказал он. — Есть еще два вопроса, важных для судебного разбирательства: мотив и способ. Мотив понятен. Способ — нет, но поскольку нет факта преступления и нет объекта, то и выяснение способа не представляет для суда интереса.
— Мы с вами не в суде, — разумеется, он и сам понимал это, но я решил, что нужно точно обозначить наши новые отношения. — И я уже не тот, что был до двадцать второго числа. Тогда я бы сильно подумал, могу ли ударить старого человека, — и, конечно, не ударил бы, это было выше меня. Сейчас — пожалуйста. Продемонстрировать?
Судья инстинктивно прикрыл рукой лицо, но я не сдвинулся с места — я мог его ударить, мог и убить, я ощущал сейчас в себе эту способность, но мы разговаривали, и существовали другие способны принудить этого человека сделать то, что я считал нужным.
Судья опустил руку и сказал насмешливо:
— Вот видите. Каждый в этом мире способен на определенные поступки.
Я ударил его только для иллюстрации, не вложив в это действие никаких эмоций. Судья дернулся, будто его коснулся не кулак, а электрический разряд прошел по телу — даже ноги подпрыгнули.
— Идиот, — прошипел он. — Нам еще сто лет работать вместе, вы об этом подумали?
— Подумал, — кивнул я. — Мы прекрасно будем работать вместе. Я буду защищать убийц, а вы — выносить приговоры невинным, потому что иначе не сможете проявить то зло, что вселилось в вас, и в меня, и во всех, после того, как не стало Дьявола. Раньше вы мучились сомнениями, отправляя преступников на электрический стул. Теперь это будет доставлять вам удовольствие. Раньше были люди, в принципе не способные совершить подлость, ударить женщину, обмануть, украсть… Сейчас таких людей нет.
Судья и не подумал возражать.
— Конечно, — сказал он. — Конечно. Конечно.
Он повторил это слово раз двадцать — громко и тихо, медленно и быстро, я решил, что больше ничего от него не узнаю, и поднялся. Дипломат стоял у моих ног, и я подумал, что запись нашего разговора нужно будет сразу переписать в формат MP3 и отправить все те же адресатам — с другого, впрочем, электронного адреса. Голос судьи останется, чтобы его можно было узнать, а свой я, конечно, изменю — добавлю низких частот и немного растяну во времени.
— Постойте, Дин, — сказал судья, когда я уже шел к двери. — Поймите наконец одну вещь… Я понял ее в ту ночь, когда явился третий кошмар. Дьявола больше нет — и, значит, все дозволено.
— Да? — вежливо сказал я. По-моему, судья повторил чье-то изречение, но чье именно, я не мог вспомнить.
— Раньше Он, Князь Тьмы, Дьявол, Сатана, Вельзевул был тем, кто нес в наш мир зло. Он искушал
