Александр Лайк, Александр Борянский
СИНИЙ, КАК МОРЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЗ ДИАНАРА
1
Я мчался по росистым лугам, длинные упрямые стебли сплетались на лодыжках и тут же размыкали бессильные объятия. И стройная девушка бежала навстречу мне, распугивая голубовато-жемчужных птиц. Я откуда-то знал ее имя — похоже, я видел ее раньше в этом сне. Айроу звали ее. Странно сплетались в этом имени яркая зелень лугов, звон стали и бесшумный полет стрелы, рассекающей голубой небосвод. Я кричал — кажется, звал ее по имени. Она, размахивая руками, тоже выкрикивала что-то на бегу. Я прислушался и наконец уловил звуки ее голоса в шуме весеннего ветра.
— Уходи! — кричала она. — Не приближайся! Возвращайся быстрее! Туда! Туда! Возвращайся в свой проклятый погубленный мир!
Я обернулся. И замер.
Позади расстилалось пожарище. Обугленные скелеты деревьев и кустов рисовали на фоне кровавого неба черную кладбищенскую решетку. Угольно-черный ковер покрывал холмы. Неслышно рушились черные башни, пересеченные косой багровой полосой. Неслышно воздвиглись они на месте цветущих лужаек, мимо которых я пробегал секунду назад; и так же беззвучно низвергались в холодную вечность небытия. И вообще ни одного звука не доносилось с этой стороны, со стороны востока — или запада? Солнце, рдеющее жарким углем среди дымных туч, касалось горизонта и было недвижно. Я почему-то не мог сказать, поднимается оно или заходит. Оно словно бы специально замерло в том месте на небе, откуда могло заливать густеющим багрянцем серебряные следы в золе.
Мои следы.
Там, где я наступил на ажурные прутики сгоревшей травы, обрушивая мертвое подобие жизни, стирая его в прах, оставался лишь легкий, как осенняя паутина, пепел.
Я посмотрел себе под ноги.
Под моими подошвами пылала земля.
И тут же сильный удар в спину заставил меня пошатнуться. Я отпрыгнул в сторону, но как-то медленно и с трудом. Как будто плыл глубоко под водой, и, прикоснувшись ко дну, попытался оттолкнуться, а потом снова опуститься в нескольких шагах оттуда.
Сзади была подбежавшая вплотную Айроу. Теперь и она не была похожа на девочку среди жемчужных лугов. Растрепанная, оборванная, покрытая копотью… Хо, а в саже и копоти на лице что-то прозрачное и жидкое проложило дорожку…
В следующую секунду Айроу в бешенстве ударила меня по лицу. Да так, что я готов был поклясться всеми коронами Радуги — на лице у нее отродясь не было ни одной капли соленой влаги, кроме пота.
— Убирайся к дьяволу, барон Мрака! — приказала она, и в голосе ее звонче, нежели в имени, звенела сталь. — Убирайся в ад, откуда ты родом, и никогда, слышишь, никогда не смей выбираться оттуда. Иначе, клянусь, я сама убью тебя, если никто иной не осмелится сделать этого!
Я успел заметить солнце у нее за плечом. Там, на зеленой половине мира, оно стояло еще высоко, хотя заметно склонилось к западу. Почему к западу? Не знаю. Как не знает никто на свете, хотя никто никогда в жизни не спутает медовое золото смуглого вечера с ослепительно белоснежным румянцем утра. Почему это так? Надо когда-нибудь подумать. На досуге.
— Ну? — Айроу напряглась.
— Почему? — с трудом выговорил я. Как-то очень трудно мне давалось каждое движение.
Айроу презрительно выпятила губу.
— Я сама долго не понимала, почему, — бросила она. — Пока ты не убил Бансо! Зачем ты его убил?
Предыдущую картину закрыло видение: отрубленная драконья голова на пожухшей траве. Из обрубка тонкой шеи тонкой ниткой тянется едкая смолистая кровь. И странное чувство вызывает теперь эта беззащитная птичья шейка — не страх, не отвращение, а жалость.
Почему-то у меня не находится ответа. Я знаю, что он есть, но не могу его найти, не могу нащупать в том вязком клее, на который, кажется, попались и тело мое, и душа.
— Я ухожу.
Больше мне нечего сказать.
Я бреду по безумной границе — левая нога по золе, правая по мгновенно вспыхивающей траве. Главное — не возвращаться, не оборачиваться, не попасть в собственный след. Не возвращаться по следам своим… Отчаянная дерзость вспыхивает во мне. Я рывком останавливаюсь — да, рывком, страшная сила инерции тащит меня дальше, но я упираюсь каблуками в визжащее пламя и останавливаюсь. И решительно наступаю на свой след.
Только горящая трава успевает мелькнуть перед лицом. Я провалился. Я мчусь по бесконечному посмертному коридору с бесчисленными поворотами, по неслыханному тобоганному спуску, по горной реке, огибающей все валуны в мире, я низвергаюсь в преисподнюю, преодолевая безумные препятствия…
Нет, рекой назвать это вернее — я не прилагаю усилий к управлению, да и не могу приложить. Меня несет по течению, как щепку. Только лица почему-то мелькают на берегу.
Данк. Кто это? Опять я знаю имя того, на берегу, и не могу вспомнить, ни кто это такой, ни откуда он знаком мне.
— Не волнуйся, малыш! Все гораздо хуже, чем ты боялся! — голос вроде бы знакомый. Но!.. Но, черт побери, но!.. Сплошные «но». Судя по всему, память тоже изрядно искупали в этом проклятом клее.
На следующем повороте — мама. Нельзя сказать, чтобы очень добрая.
— Ты допрыгался до серьезных неприятностей. За эти штучки я тебе еще оторву пару ушей! Попозже, когда все утихнет.
И в ее слова хочется верить. То есть не хочется, конечно, но очень верится. Интересно, сколько, по ее мнению, у меня ушей? Или это украшение излишне для неслухов?
А вот этого парня я видел совсем недавно. Только… только как же его зовут?
— Когда я замечаю, что кто-то из нашей компании узнал что-то новенькое, у меня сразу возникает мысль — а не слишком ли много он знает?!
Ласковое приветствие. Хороший друг, что ли? Нет, судя по откровенности интонаций, родственник. Близкий.
Вдруг я ощущаю настоятельную потребность крикнуть вслух одно слово… Нет, не слово. Имя… или название?
— С… сма-арт!
Не то. Звучит очень похоже… вы догадались. Любимое «но».
— Сен-Мартли!
Ближе.
— Сей Мергель!
Река несется стремительно. До финиша — несколько секунд. Если не успею…
— Саармарг!
Ах, черт! Последняя попытка!
— Смаугли!
И я с размаха расшибаюсь об каменную стену, вернее, влипаю в железный столб, зачем-то вбитый посреди желоба, рассыпаюсь на сотни осколков и влетаю в солнечный день.
— Властитель Райдок! Извольте пробудиться!
