Агей запоздало пожалел, что ничего, в сущности, не знал о своём недолгом хозяине. С другой стороны, кому нужна лишняя информация.
Бессознательно он забивался всё глубже, толкаясь пятками, скребя ногтями по грязным стенкам, пока позади не послышался задушенный писк.
Агей едва не вылетел наружу, подавившись собственным криком.
Из глубины трубы на него смотрели прозрачные глаза. Тьфу ты, девчонка. Тоже, наверное, с перепугу забралась. Черные волосы закрывают пол-лица, торчит длинный нос, костлявые руки обхватили острые коленки. Глаза, как у той хищной ящерицы, которую показывали в субботней программе; не глаза — иголки.
— Ты кто?
Он сам поморщился, как задрожал голос.
— Мира.
Будто котенок мурлыкнул. Такое имечко подошло бы пухлой красотке с глупыми кукольными гляделками, а не этой колючке, словно состоящей из одних локтей и коленей.
— Агей.
Она промолчала, так что он счел необходимым пояснить:
— Зовут меня — Агей.
Сирена удалялась. То ли переловили всех седьмонебников, то ли плюнули и решили не заморачиваться. Выждав для верности ещё несколько минут, Агей выскребся наружу.
Поток машин безразлично полз мимо.
Девчонка выбралась следом, сощурила на свет прозрачные глаза.
— Вроде никого, — небрежно бросил Агей, но голос опять подвёл — дрогнул предательски.
— Вижу.
Голос у неё тоже был колючий. И будто надломленный.
— Ну чего, разбегаемся?
На свету она оказалась, пожалуй, не девчонкой — девушкой. На полголовы выше Агея и, наверное, на несколько лет старше. Острые ключицы торчали из чёрной футболки, подчёркивающей острую же грудь. Чёрные пряди царапали плечи.
— Хочешь, пошли ко мне, — равнодушно сказала она, глядя и сторону.
Агей обрадовался. Круто, такая стильная тёлка зовёт его в гости — не на чебуреки же. Конечно, он согласен, какой вопрос. Для него это самое обычное дело — завалиться в гости к малознакомой девице…
Он не признавался себе, что просто боится остаться один, потому что пришлось бы думать.
А думать сейчас было страшно.
Мирин жилблок был классом повыше Агеевого. Начать с того, что душ здесь был даже не капельный — струйный, хотя и с ограничителем. Агей пустил минимальный напор — чтоб на дольше хватило — и блаженно поворачивался под тёплой водой. Потом растёрся клетчатым полотенцем и вышел, непривычно розовый и разморенный.
Белый диван-трансформер занимал едва не половину комнаты. На 3D кривлялась поп-звезда Зида, та самая, что два года назад сменила пол на гермафродитный, причём вдоль. Правая — женская — половина Зиды трясла силиконовой грудью, левая демонстрировала внушительный гульфик.
Мира дремала, откинувшись на спинку дивана.
Агей остановился в дверях, боясь спугнуть. Во сне угловатые черты лица её смягчились, и даже нос стал как будто короче. Возле рта обозначилась горькая складка, а тонкие голубоватые веки подёргивались.
Зида на экране издала особенно пронзительный вопль, и девушка открыла глаза.
— Ты чебуречник, правда? Дома у неё даже голос стал мягче.
— Ну да.
— Я тебя видела у Ричарда.
Чебуречник. Отчего-то сейчас это прозвучало обидно. Как мусорщик какой-нибудь или таскальщик трупов.
— Вообще-то раньше я был мойщиком окон. В небоскрёбах, — солидно уточнил Агей.
Её глаза на мгновение словно рябью пошли. И брови взлетели под чёлку.
— Действительно? Что, и за пелену поднимался?
— Запросто.
Она склонила голову набок, почти уложила на костлявое плечо. Пробормотала:
— Значит, судьба…
— Что?
— Значит, с присосками работать умеешь.
— Конечно. Кто ж не умеет. А между прочим, ты знаешь, какого цвета противобактериальный слой?
— Нет… — шепнула она. И в следующее мгновение уже прильнула к нему, приникла жадно, почти зло. Влажно, до боли впилась в губы. И оказалось, что все эти торчащие коленки-локти вовсе не острые, а очень даже удобные… кожа гладкая, как экран информатора… и чёрные волосы пахнут горьковатой специей.
И ослепительно желтое солнце вспыхнуло в пронзительной синеве под закрытыми веками.
Агей не спал, а будто проваливался в мягкие волны и мгновенно просыпался, пугаясь, что всё ему только почудилось. — Но Мира была рядом — тёплая, мягкая. Невероятная. Под самое утро он всё-таки уснул по-настоящему и во сне качался на синем слое пелены.
А когда открыл глаза, на экране мелькали новостные клипы, а в комнате пахло белковым омлетом.
— Хочешь забраться на небоскрёб? — буднично спросила Мира. Она стояла посреди комнаты, напряжённо вытянувшись и кусая губы. Глаза затуманились, как от мучительной мысли.
Агей очумело моргал.
— На небоскрёб?
— Ну да, на самую крышу. Ты когда-нибудь бывал на крыше?
— Нет… Но туда же нельзя.
— Можно, надо только знать как.
Она протянула чашку с соевым кофе. Агей глотнул и едва не поперхнулся кипятком.
— А ты, что ли, знаешь?
— Знаю.
Зачем на крышу? Глупость какая: кому она нужна, эта крыша, когда совсем рядом — чудное создание с острым носом и прозрачными, как окна небоскрёба, глазами. Но если ей так хочется, пусть будет крыша.
— Тогда давай.
Казалось, она задрожала, как струна. Словно боялась, что он не согласится.
— Присоски у тебя есть?
— Один комплект рабочий. Второй лысый, но если не очень долго, то ничего…
— Нет. — Она нервно хохотнула. — Не очень.
Он умилился, заметив крохотные капельки над её верхней губой. Как будто испарина сделала её совершенство человечнее.
— Иди… ко мне.
В её лице что-то неуловимо дрогнуло. Мира стремительно сложилась, почти упала, ткнувшись в его грудь, позволяя зарыться в чёрные волосы.
— Пойдем на крышу… прямо сегодня… да?
И он глупо кивал, захлебываясь счастьем:
— Да…да…
Он никогда не бывал в небоскрёбе изнутри. Только ползал по наружным стенам, заглядывая в окна. Иногда на окна забывали навесить зеркалку, и он заставал серьёзных чёрно-белых людей за большими
