сахара.
— Ну, как вам литий?
— Прекрасно. И усталость ушла. Видимо, он мне подходит.
— Ну и хорошо, — сказала она, снимая с иголки оранжевый колпачок. — Волнуетесь?
— Немножко.
Она подошла ко мне, держа наготове шприц, как будто там была «сыворотка правды» из шпионского фильма шестидесятых годов.
Кейт перетянула мне руку жгутом на липучке. Я сжал кулак и увидел на стене ее диплом в рамочке. Выдан в 1988 году. Иголка, кольнув, вошла под кожу.
— Так, теперь не двигайтесь. Мы сейчас быстро: у вас вены хорошие.
— Да? Это хорошо.
Я представил, как моя кровь стреляет по иголке в шприц. Внутри нарастала истерия. У Кейт сегодня другие духи, кажется, «О де Металь». Я не мог смотреть туда, куда вошел шприц.
Кейт вынула иголку. Руку кольнуло. Пальцем с обкусанным ногтем Кейт ткнула мне в сгиб локтя ватку, обмакнутую в дезинфицирующий раствор. Она наклонилась ко мне совсем близко. Потом налепила пластырь, выпрямилась и вызвала сестру, чтобы та отнесла пробирку в лабораторию.
— Колете вы ничего. Я бы сказал, на восьмерку по шкале из десяти.
— Спасибо. — Она немножко разжалась.
Некоторая интимность и напряженность операции сказались на нас обоих.
— На следующей неделе придете — уже будут результаты.
Я попрощался, сел в лифт и поехал вниз. Дождь лил с такой силой, что пришлось попросить регистраторшу вызвать такси. Минут пятнадцать спустя, когда я все еще маялся в ожидании машины, из лифта вышла Кейт. Она удивилась, что я еще тут, и я объяснил ей, что жду такси.
— Сейчас же час пик. Вы еще сто лет ждать будете. Хотите, я вас подвезу немножко, а дальше вы на улице поймаете?
Это было разумно, и я сказал регистраторше, чтобы отменила заказ.
— А вы куда сейчас? — спросил я.
— В Кенсингтон, а вы?
— Я домой, но Кенсингтон меня устраивает. Я оттуда на метро поеду.
Мы рысцой перебежали улицу и добрались до стоянки для медперсонала. Кейт открыла дверцу старенького красного «Ауди», мы забрались внутрь и снова оказались совсем рядом. Дождь барабанил в крышу, Кейт задним ходом вырулила из своей щели. Странно было видеть ее вне клиники.
— Как у вас с Лиз?
— Да не знаю даже. Вот поссорились сегодня.
— Из-за чего?
— Да опять насчет усыновления. Лиз говорит, что из-за этого срыва агентство нам может отказать.
— Тяжело ей, наверно, если она так ребенка хочет.
— Ну да. А тут еще я спятил…
Когда я взглянул на все глазами Кейт, мне стало жаль Лиз. Я вдруг понял, каково ей пришлось.
«Ауди» просунул нос между машин, густым потоком медленно сочившихся по Марилебон-роуд. Сквозь покрытое каплями стекло я видел лица других водителей, напряженно сгорбившихся над баранками. Каждая машина была как консервная банка, полная прессованной злости и нетерпения. Впереди через несколько машин полз темно-синий BMW. У меня застыли внутренности: мне показалось, я узнал Аланов затылок.
— Что с вами? — спросила Кейт.
— Ничего, думал, человек с работы. Алан. Помните, я вам говорил, что он меня выпер?
— А это не он?
— Нет, другая сволочь.
— Вы до сих пор к нему враждебно настроены?
— Да нет, мне на него наплевать, в общем. Бизнес есть бизнес.
— А как его фамилия? Случайно не Дентон?
У меня в мозгу замигала красная лампочка общей тревоги. Я напрягся.
— А что? Вы его знаете?
В голове ревела сирена. Мир стал плоским, но и эти двухмерные декорации на колесиках уже катили прочь демонята из числа работников сцены.
— То-то мне показалось, что я его видела на той неделе в клинике. Я ведь его знаю… То есть знала. Такой высокий, симпатичный, волосы рыжие, да? Живет где-то в южном Кенсингтоне.
— Это он. Он меня навещал вместе с Лиз. А вы его откуда знаете?
— Я его уж сто лет не видела. Мы с ним в университете учились, он встречался с моей подружкой.
— Да? И какой же он тогда был?
— Ну такой — довольно самоуверенный. Мы с ним только год где-то общались. Джанет тогда здорово на нем обожглась. Оказалось, что он еще с двумя параллельно встречался.
Кейт притормозила, чтобы пропустить лезущий перед нами фургон «Бритиш телеком».
— Кстати говоря, его потом на последнем курсе обвинили в изнасиловании.
Кора моего мозга замигала импульсами, как новогодняя елка огнями.
— А в чем там дело было?
Я уставился прямо перед собой, боясь ненароком вцепиться ей в плечо от волнения.
— Это случилось уже после того, как они с Джанет разошлись. Ему, кстати, повезло, что он так отделался. Джанет говорила, что случай: его вполне могли посадить.
— А что он сделал-то? — Я закурил, не спросив разрешения.
Шарики в мозгу крутились на дикой скорости. Кейт нажала кнопочку, и окно с жужжанием опустилось сантиметров на шесть. Машины понемногу двинулись вперед.
— Он познакомился с девушкой на вечеринке, проводил ее до общежития. Оба были в подпитии. Он попросился переночевать, она ему постелила на полу в своей комнате. Заснули. Потом она просыпается, а он уже с ней в постели.
— Да что вы!
— Господи, Стив, такое сплошь и рядом бывает, что на свидании парень девушку насилует.
— А потом?
— Не знаю, та девушка говорила, что он стал как будто другим человеком. Он ее прижал и рукой сдавил ей горло: она чуть не задохнулась, думала, он ее убьет. А потом, когда закончил, оделся, как будто так и надо, и ушел к себе в общежитие. В общем, она была в жутком состоянии, наутро рассказала все соседям, кто-то из них позвонил в полицию, и его арестовали.
— И что? Как он выкрутился?
Кейт перешла в другой ряд ради трех свободных метров асфальта.
— А он все по-своему рассказал. Якобы она ему сначала на полу постелила, а когда он сказал, что ему там неудобно, она ему разрешила лечь в кровать. А потом у них все было по взаимному согласию. Получилось немножко жестко, но это потому, что ей так больше нравилось. Вот так.
— Что значит жестко? — Я вспомнил синяк на шее у Клэр.
— Точно я не знаю, но Джанет говорила, что он ей руки любил зажимать, за волосы дергал — ну, в таком духе. А он в суде сказал, что они с той девушкой начали в шутку бороться, ей это понравилось, и она его попросила, чтобы он ее бил по лицу и царапал. А его адвокат сказал, что ей, наверное, потом стало стыдно, и она придумала, что он ее якобы изнасиловал. Она была католичка — адвокат еще на этом здорово сыграл.
— То есть это были ее показания против его.
— Ну да. Да еще восьмидесятые годы. Кто-то видел, как он из общежития выходил, но никто ничего такого не слышал. И то, что он ушел, кстати, тоже в его пользу сыграло. Адвокат сказал, что той девушке надо было как-то объяснить, что он делал в ее комнате.
