Анна Ивановна позвонила и обтерла лицо платком.
При виде столь рослых мужчин Анна Ивановна всегда робела: заливалась девическим румянцем и начинала смущенно улыбаться. Хозяин квартиры безмолвно смотрел на нее сверху вниз, сутуля костлявые плечи и наклонив голову. Незнакомые люди, очевидно, не вызывали у него ни беспокойства, ни удивления.
— Нам посоветовали… вот, — Анна Ивановна опять закопалась в сумку в поисках бумажки с адресом. Наконец бумажка была извлечена и предъявлена: — Вот.
Хозяин выпрямился и уставился на Дениса. Затем гулко произнес:
— Сюда.
И сразу исчез.
Анна Ивановна растерянно огляделась. В прихожей имелись три совершенно одинаковые новенькие двери, похожие на образцы, выставленные в магазине для оформления квартир. Она потянула за одну ручку — дверь не открывалась вообще. Из другой выглянул хозяин и рявкнул:
— Это муляж!
Анна Ивановна опять покраснела и вошла в комнату. Денис просочился за ней.
Хозяин уже расположился в мягком, слегка облезлом кресле. Привычным спокойным жестом пощипывал поролон, торчащий из подлокотника.
Для посетителей была приготовлена низенькая банкеточка. Анна Ивановна уселась, пытаясь держаться по возможности грациозно. Денис остался подпирать стену.
Несмотря на то, что на улице сиял в разгаре ясный августовский день, в квартире было темно. Тусклая лампа на столе освещала стену, облепленную добела выцветшими полароидными снимками, огромный шкаф, пыльное, криво разросшееся алоэ на подоконнике.
— Джурич Моран, — представился хозяин.
Анна Ивановна заерзала на банкетке.
— Это сербское имя, — пояснил хозяин с непонятной ухмылкой.
— А, ну конечно, да, — сказала Анна Ивановна, для которой вопрос со странноватым именем хозяина «Экстремального туризма» был таким образом решен раз и навсегда. — Вот это Денис. — Анна Ивановна быстро глянула в сторону Дениса.
Моран тоже устремил на юношу тяжкий, как бы ощупывающий взор. Очевидно, в далекие времена так смотрели на выставленный «живой товар» работорговцы. Денис поежился и не без вызова повернулся к Морану в профиль. На кривых губах Морана появилась едва заметная улыбка.
— Видите ли, Денечка очень мечтательный, — рассказывала между тем Анна Ивановна, комкая в кулаке носовой платочек. — Он совершенно неприспособленный. Даже в институт не смог… А я ведь готова была во всем себе отказывать! Но он просто не умеет, когда надо, промолчать или выступить. Он неуверенный. Я просто в безвыходном положении. — Она всхлипнула, обратив нос к платку, как к лучшему другу, и вздохнула. — Просто не знаю, к кому еще обратиться! Мне вас порекомендовал Борис Викторович…
— Не помню! — отрезал Моран.
— Ну конечно, разве можно всех помнить… — охотно согласилась Анна Ивановна. Тут она случайно вытащила из сумки пачку купюр, покраснела и убрала их обратно.
Глаза Морана сверкнули.
— Деньги на стол! — крикнул он.
Анна Ивановна задержала руку в сумке. Жизнь возвращалась к ней прямо на глазах.
— Сколько вы берете за сеанс? — спросила она.
— Все, — сказал Моран.
— А если окажется мало? Я бы хотела поточнее знать расценки… Борис Викторович ничего не мог сказать конкретно, поэтому я взяла… сколько могла.
— Все — это не мало, — возразил Моран. — Это все.
Анна Ивановна вдруг сникла и выложила купюры.
— Двадцать пять тысяч, — произнесла она с горьким достоинством. — Все, что мы собрали для поступления Денечки. Если бы он сдал экзамен.
Денечкч ерзал возле стены и чувствовал себя плохо. И с каждой минутой все хуже. Иногда ему становилось мучительно стыдно за мать. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать: к маме следует испытывать какие-то совершенно другие чувства, но ничего не мог с собой поделать.
Моран оглушительно расхохотался, и Денису почему-то полегчало, а Анна Ивановна, напротив, чрезвычайно обиделась. Она встала.
— Если вы полагаете, что… Что ж, не все сумели разбогатеть. Есть и честные люди, которые не в состоянии выкладывать миллионы. Но Денечке совершенно не место в армии, и я как мать…
— Всем найдется место в армии, — сказал Моран. — Даже старухе. Армия — это большая мясорубка.
— Вот именно, — подхватила Анна Ивановна, слегка сменив гнев на милость. — Именно что мясорубка.
— Кости, шкуры, зубы, мясо, кровь, печень — все ради одного, — увлеченно заговорил Моран, — все становится одним целым. Однородное месиво, понимаете? Оно течет по долинам, заливая озера, заполняя низменности, опрокидывая башни… М-да. Итак, двадцать пять тысяч. — Он вдруг сменил тон. — Не густо, но это, кажется, действительно все. Могу предложить вам новую услугу. Вы куда хотели отправиться — в Бенелюкс?
— Это не для меня, это для Денечки, — торопливо произнесла Анна Ивановна. — Куда-нибудь подальше. До зимы — желательно. Вообще пока не минует… опасность призыва. Поймите, он у меня единственный сын. Я просто обязана уберечь… И так, чтобы не нашли. Это можно устроить?
— Абсолютно.
— За границу?
— То место, куда я отправляю, не находится в России, — твердо обещал Моран.
— И не потребуется справка от военкомата? — робким тоном на всякий случай уточнила Анна Ивановна.
— Я не спрашиваю ни одного документа, — заявил Моран. — Я беру только деньги. Все деньги, какие есть.
Он толкнул ногой шкаф, и от пинка открылась дверца. Вешалка и полки ломились от одежды, а на самом верху, там, где должны были бы помещаться шляпы, Анна Ивановна узрела целую гору перевязанных веревками мятых купюр.
— Видали? — Джурич Моран кивнул на шкаф. — Бумажные деньги! А? И кто здесь до такого додумался? Бумажки! Да уж. К подобным штукам трудно привыкнуть…
Он вытянул длинные ноги, развалясь в кресле, и кивнул носом на Дениса:
— Иди сюда. Выбирай одежду… Живо! — прикрикнул он, видя, что Денис медлит. — Соображай быстрее, солдат, иначе рано или поздно от тебя останется одна клякса.
«Солдат», — мысленно повторил Денис. Слово почему-то польстило ему. Хотя служить в армии он на самом деле категорически не хотел. «В армии не говорят „солдат“, — подумал он. — Там говорят „рядовой“, а это обидно, потому что я не рядовой, я уникальный. — Он вздохнул. — „Солдат“ говорят авантюристы и шлюхи».
Он никогда не встречал ни авантюристов, ни шлюх. Может, оно и к лучшему.
Денис отделился от стены и приблизился к шкафу. Здесь висели и лежали скомканные костюмы всевозможных фасонов и размеров. Такие можно видеть в костюмерной задрипанного театрика, куда бархатная куртка Гамлета попадает, после долгих приключений, совершенно вытертой и честно служит одеянием всех принцев, играемых в этом театре, пока наконец рукава не протираются окончательно и не начинают осыпаться на Принце-Олене прямо во время детского утренника.
Моран следил за Денисом с нескрываемым любопытством.
— Но ведь это… старые театральные костюмы, — проговорил Денис нерешительно.
— Чувствуешь себя дураком? — жадно осведомился Моран и зашевелил носом.
