ничего не добился. К твоей чести то, что она относится к тебе по-дружески. — Вдруг он приложил руку к груди, и глаза у него потемнели. — Несварение желудка, — поморщившись, объяснил он. — Ты, надеюсь, больше не будешь уклоняться от ответственности.
Эйдриан не знал, что сказать. Насколько он помнил отца, тот всегда был сильным и надменным. Но мог проявить и малодушие, и злонамеренность. А теперь? Нельзя не заметить, что отец постарел, и неожиданно для себя Эйдриану стало его жалко.
— Это был долгий день… — заговорил отец.
И, словно подслушав под дверью, в комнату вошел Бриджуотер. В руках он держал поднос с лекарством.
— Пора принять сердечные капли на ночь, ваша светлость.
— Тебе нечем заняться, как только врываться ко мне каждые пять минут? — В голосе герцога было больше усталости, чем гнева.
Бриджуотер улыбнулся. Он тоже заметно постарел. Сказывался не только возраст, но и нелегкая служба. Вся семья Бриджуотера верно служила Скарфилдам, начиная еще — по словам самого старика — со времен крестовых походов.
Хотя Эйдриан не мог притворяться, что питает к герцогу добрые чувства, но и зла ему не желал. Он вообще не совсем понимал, какие чувства его обуревают.
— Тебе совсем не интересно узнать про свою прежнюю любовь? — спросил отец.
Эйдриан выдавил улыбку:
— Неужели моя овчарка все еще жива?
Герцог взял из рук Бриджуотера стакан с сердечными каплями и усмехнулся:
— Я говорю о Серене, предназначенной тебе в жены.
— Вы хотите сказать, что убедили ее меня дождаться? — удивленно поднял бровь Эйдриан.
Отец рассмеялся, и неловкость между ними начала исчезать.
— Честно говоря, Эйдриан, я думаю, что Серена всегда больше любила своих лошадей, чем тебя. Ну когда же меня представят твоей молодой жене?
Взгляды отца и сына встретились.
— Завтра, — ответил Эйдриан.
— Боскасл, — задумчиво произнес герцог. — Как тебе это удалось?
— Сам не знаю. — Эйдриан покачал головой, не в силах скрыть гордость и счастье. — Но должен признаться, что лучше ее на свете никого нет.
— Женат и по уши влюблен. Я с нетерпением жду встречи с твоей женой за завтраком.
Влюблен.
Эйдриан закрыл за собой на ключ дверь спальни и посмотрел на соблазнительную фигуру жены на кровати. Она заснула с раскрытой книгой в руке.
На ночном столике почти сгорела свеча, он задул ее, разделся и осторожно улегся рядом с Эммой. Она вскрикнула и села.
— Эйдриан, ты холодный как лед!
Он со смехом заключил ее в объятия.
— А ты очень теплая. — И погрузил пальцы в ее волосы.
— Как отец?
— Даже не знаю. Кажется, настроен весьма прохладно, но если тебе это интересно, то спроси у Бриджуотера.
Она выразительно на него посмотрела.
— Раз ты улыбаешься, значит, встреча прошла удачно.
— Более или менее. Мы не поссорились.
Эмма вздохнула, словно почувствовала то, о чем он умолчал.
— Все равно — хорошо быть дома, — сказала она и, свернувшись калачиком, прижалась к нему.
От ее тепла Эйдриан расслабился. Его жена.
— Хорошо быть здесь с тобой. Один я сюда не вернулся бы.
— Какое красивое поместье, Эйдриан, — сонным голосом прошептала она. — При луне парк похож на рай.
Он погладил ее по спине.
— Завтра я покажу тебе все остальное.
— И я, наверное, познакомлюсь со всеми?
Эйдриан закрыл глаза. Это не его дом. Здесь слишком много болезненных воспоминаний. В каждой комнате, в каждом лице.
— Ты уже знакома с моим братом. А Флоренс и отец ждут не дождутся, когда увидят женщину, которая меня укротила.
— И никто из старых друзей не пришел поприветствовать блудного сына? — невинным тоном спросила она.
— Если ты о Серене, то нет, — с озорной улыбкой ответил он.
Она замолчала, а он не знал, как дать ей понять, что никогда не было и не будет женщины, способной сравниться с ней.
— Как ты думаешь, — помолчав, спросила она, — ты мог бы остаться здесь?
— В Беркшире? Возможно. Я же обещал тебе загородную академию. Но не здесь и не сейчас.
— Меня мучает чувство вины из-за того, что я сбежала от своих обязанностей.
— Мы можем вернуться, когда пожелаешь, — сказал он.
Для английского аристократа зарабатывать деньги — занятие вульгарное, и Эйдриан никогда не обсуждал с Эммой свои капиталовложения. Но он мог себе позволить обосноваться и жить там, где только она пожелает.
Она резко выпрямилась и села.
— Вам не терпится совершить обратное путешествие с Гермией и Оденом, милорд?
— От одной этой мысли пропадает желание куда-либо ехать, — ответил он и со смехом уложил ее рядом с собой.
Эмма чувствовала, что следующий день станет экзаменом ее умению светского общения. Правда, она не ожидала, что Эйдриан оставит ее одну еще до завтрака.
Он уехал верхом вместе с братом осматривать поместье, а это означало, что ей предстоит завтракать с герцогом наедине в зимней столовой. Этот зал пышностью убранства вполне приличествовал римскому императору.
Лепной позолоченный потолок был украшен фресками с изображением мифологических сцен. Ноги тонули в мягком абиссинском ковре. Эмме казалось, что она ступает по лугу среди огромных пионов и важно расхаживающих павлинов. На буфете стояли тарелки веджвудского фарфора с белыми рельефными камеями и блестящие серебряные чайники. За всем этим великолепием наблюдали шесть лакеев.
На горячих подставках золотилась жареная индейка, аппетитно выглядел бифштекс с соусом, стояли блюда с пирогами. Эмма с удовольствием отметила, что среди высоких кофейников, сливочников и сосудов с горячим шоколадом дымится овсяная каша.
Рай, да и только, подумала она. Сначала она провалилась в сон в объятиях любимого мужа, а утро застало ее в элегантной обстановке старинного дома.
Герцог поднялся с кресла и пронзил ее орлиным взглядом. Если он ожидал, что невестку смутит роскошь окружающей обстановки или его собственное величие, то его постигло разочарование.
Эмма Боскасл попала в знакомую стихию. Да она не растерялась бы, будучи представленной любому королевскому двору. Соблюдать этикет было для нее так же естественно, как дышать. После смерти матери ей пришлось выполнять светские обязанности при отце. Юная Эмма отвечала на письма соболезнования, помнила все дни рождения, следила за манерами братьев и сестры. Родители всегда верили в нее, и она оправдала их надежды.
А теперь она присела перед герцогом в низком реверансе.
Он удовлетворенно выдохнул и протянул к ней руки.
— Слава Богу, — еле слышно пробормотал он. — Слава Богу.
