Некоторое время мы ехали молча. Потом я спросил:
— Сколько… мм… сколько… стоит такое яйцо, отец?
— Такую вещь человек не в состоянии купить, — ответил он, не оборачиваясь. Он ехал только вперед, к горизонту. — Мой мальчик, мы не в состоянии оценить яйцо, снесенное вещей курицей в Мотеле Вещей Курицы. Все будущие годы мы будем называть это место именно так — Мотель Вещей Курицы.
Мы ехали со скоростью 40 миль в час в жару и пыль послезавтрашнего дня.
Мой брат не задевал меня, я не задевал брата, мы не трогали друг друга до тех пор, пока не остановились днем, чтобы побрызгать на травку у обочины.
ПОДЖОГ ПО-ИРЛАНДСКИ
С полчаса они торчали в сторожке у привратника. Бутылка доброго вина переходила из рук в руки. Наконец привратника отнесли в постель. В шесть вечера они крадучись пробирались по тропинке к огромному дому со светящимся мягким светом окном.
— Вот оно, это место, — сказал Риордан.
— Что ты имеешь в виду, черт побери? — гаркнул Кэйси и мягко добавил: — Мы смотрим на него всю жизнь.
— Конечно, — сказал Келли. — Но при этом Горе-Злосчастье все время было с нами, а теперь это место выглядит совсем по-другому. Безобидная елочная игрушка, упавшая в снег.
Именно таким и показался этот дом каждому из четырнадцати подбирающихся к нему мужчин. Этот огромный загородный дом, целая усадьба, театр, подмостки и декорации для мистерии, раскинувшиеся в весенней ночи на отлогих склонах.
— Ты не забыл спички? — спросил Келли.
— Забыл? За кого ты меня принимаешь.
— Взял ли, вот и все, что спросил.
Кейси стал искать. Вывернув карманы костюма, он выругался и сказал:
— Не взял. Вот черт… Ладно, там у них найдутся спички. Займем несколько штук. Пошли.
По дороге Тимолти споткнулся и упал.
— Ради Бога, Тимолти, — взмолился Нолан. — Ну где романтизм? И это в разгар Великого Пасхального Мятежа! Ведь нужно сделать все так, чтобы через несколько лет было о чем рассказывать в трактире. А твое плюханье задницей в сугроб никак не соответствует переживаемому нами моменту, моменту Мятежа, верно ведь?
Тимолти, вылезая из сугроба, представил себе эту картину и кивнул:
— Я буду следить за своими манерами.
— Молчите вы! Вот мы и на месте, — шикнул на Риордан.
— Иисусе! Да перестань ты говорить такие вещи, вроде «вот это место», «вот мы и здесь»! — воскликнул Кэйси. — Видим мы этот чертов дом. И что мы делаем дальше?
— Уничтожим его? — предложил Мэрфи.
— Ты не только глуп, но еще и несносен, — сказал Кэйси. Конечно, мы его уничтожим, но не с бухты-барахты… Сначала — наметки и планы.
— Там, в таверне Хики, все казалось довольно простым, подал голос Мэрфи. — Мы хотели просто заявиться сюда и стереть этот дом с лица земли. Когда я вижу, что моя жена толстеет и толстеет, так, что уже меня перетолстела, мне просто необходимо что-нибудь разнести.
— По-моему, — сказал Тимолти, делая глоток из бутылки, мы идем, стучим в дверь и спрашиваем разрешения.
— Разрешения! — хмыкнул Мэрфи. — Тошно будет смотреть, как ты драпаешь, только пятки засверкают. Мы…
Внезапно дверь широко распахнулась, отбросив его назад.
В ночь вышел мужчина.
— Послушайте, — раздался мягкий голос, — нельзя ли потише. Хозяйка усадьбы отдыхает перед тем, как мы отправимся в Дублин на рождество и…
Мужчины, попав в полосу яркого света, падающего из двери, сощурились и отступили, приподнимая шапки.
— Это вы, лорд Килготтен?
— Да, — ответил мужчина, стоящий в дверном проеме.
— Мы постараемся говорить тише, — сказал Тимолти, улыбаясь, сама любезность.
— Просим прощения, ваша светлость.
— Мы будем говорить тише, ваша светлость. — Кэйси хлопнул себя по лбу.
— Что мы несем! Почему никто не придержал дверь, пока он там стоял?
— Он нас ошарашил, вот почему. Он появился неожиданно. Я хочу сказать, мы ведь здесь ничего не делали, верно?
— Мы слишком громко разговаривали, — предположил Тимолти.
— Ну и разговаривали, что из этого, черт возьми? — сказал Кэйси. — Да этот фигов лорд вышел из нашей же среды!
— Ш-ш-ш, не так громко, — сказал Тимолти.
Кэйси понизил голос:
— Давай подкрадемся к двери и…
— А что толку, — сказал Нолан. — Теперь он все равно знает, что мы здесь.
— Подкрадемся к двери, — повторил Кэйси, оскалившись, — и вышибем ее.
Дверь снова отворилась.
На порог упала тень хозяина, и мягкий терпеливый болезненный голос спросил:
— Послушайте, что же вы все-таки тут делаете?
— Ваша светлость, здесь… — начал было Кэйси и осекся, побледнев.
— Мы пришли, — выпалил Мэрфи, — мы пришли… чтобы спалить этот дом!
С минуты его светлость смотрел на мужчину, на снег; рука спокойно лежала на дверной ручке. Он закрыл глаза, подумал, после молчаливой борьбы справился с дергающимися веками обоих глаз, а потом произнес:
— Гм-м, в таком случае, вы уж лучше войдите.
Мужчины ответили, что это было бы здорово, замечательно, то, что надо, и уже двинулись было вперед, когда Кэйси заорал: «Стойте!» А потом обратился к человеку в дверном проеме:
— Мы войдем, когда придем в норму и будем готовы.
— Очень хорошо, — сказал старик. — Я оставлю дверь незапертой, и когда вы решите, что пора, входите. Я буду в библиотеке.
Оставив дверь приоткрытой на полдюйма, старик удалился, А Тимолти воскликнул:
— Когда мы будем готовы? Господи Иисусе, да когда мы будем готовы больше, чем сейчас? Прочь с дороги, Кэйси!
И все они вбежали на крыльцо.
Услышав шум, его светлость обернулся, чтобы взглянуть на них, и они увидели его лицо. Это было мягкое лицо, которое нельзя было назвать недружелюбным; лицо, как у старого гончего пса, видевшего много охот, много убитых лис и столько же удравших, который раньше хорошо бегал, а теперь на старости лет приобрел мягкую, шаркающую походку.
— Джентльмены, вытирайте, пожалуйста, ноги.
— Уже вытерли. — И все аккуратно стряхнули с туфель снег и грязь.
— Сюда, — сказал его светлость, отступая в сторону. Его прозрачные бледные глаза тонули в морщинках и складках слишком много лет он пил бренди — щеки яркие, как вишневое вино.
