То, что Эрнест утаил от родителей, было его размолвкой с Хэдли. Он не хотел об этом сообщать до тех пор, пока это стало действительно необходимо. Как и следовало ожидать, наши родители в полном расстройстве оттого, что не смогут видеть внука, когда им этого хочется, проявили много беспокойства о здоровье и благополучии малыша. Чтобы успокоить их, 1 декабря 1926 года Эрнест написал о своем отвратительном настроении из-за того, что он не смог приехать осенью и поохотиться вместе с отцом, но это не уменьшило их тревоги. Он советовал им перестать волноваться о здоровье Бамби. Ребенок жил не в студии, а в квартире на шестом этаже.
Она хорошо отапливалась, была комфортабельной, со всеми современными удобствами и прекрасным видом из окна. Он полностью поправился после коклюша и теперь совершенно здоровый и сильный мальчуган. Он общается на французском, немецком, немного по-английски и говорит очень умные вещи. Эрнест отметил, что он работает в студии, адрес которой никто не знает, поэтому творчество идет в совершенно спокойной обстановке.
С его слов, рецензии на его книгу были прекрасными и, согласно рекламе в «Нью-Йорк уорлд» в конце ноября, его книга уже выходит во втором издании. Газета «Бостон транскрипт» посвятила этому событию две колонки, с хорошими отзывами вышли статьи в «Нью-Йорк таймс», «Уорлд» и «Трибьюн». Скоро ее должны были издать в Англии. Книга «В наше время» уже издавалась там и получила хорошие отзывы в прессе. Он решил сохранить некоторые из рецензий, присланные ему из издательства «Скрибнерс», и переслал их отцу, может, ему будет интересно на них взглянуть.
Он думает, что в декабрьском номере журнала «Скрибнерс» выйдет еще один из его рассказов, а другой будет в следующем номере. Он прочитал оба рассказа уже после верстки, но не знает, когда они будут опубликованы.
К Рождеству Эрнест пообещал прислать родителям прекрасную новую фотографию Бамби. Ее сделал Ман Рэй. По его словам, Бамби заявил, что на следующий год поедет вместе со своим папой в Испанию и будет спать вместе с быками. Недавно Бамби попытался выпить какую-то жидкость для чистки. Когда Хэдли сказала ему, что если бы он выпил, то отправился бы на небеса с младенцем Иисусом, Бамби быстро сказал на французском, что это действительно так, но если б младенец Иисус выпил жидкость для чистки, то это его тоже бы убило. Эрнест говорил, что учил Бамби всем молитвам на английском. Но ребенок все еще не придавал этому серьезного значения. Когда Эрнест привел его в церковь, Бамби оценил ее как прекрасное место, полное всяких интересных вещей.
В те времена для фотографирования применяли специальные светильники. Однажды Эрнест получил сильный удар по лбу упавшим прожектором. Было уже довольно поздно, когда на одной вечеринке в Монпарнасе в квартире друга Эрнест потянул за цепь осветителя, и вся конструкция сорвалась с креплений. Его карьера могла на этом закончиться, упади прожектор немного под другим углом. Он получил рваную двухдюймовую рану, которую пришлось зашивать, после чего остался шрам. Сохранились фотографии Эрнеста с повязкой на голове и без нее.
Несмотря на эмоциональные страдания, через которые он прошел той зимой, Эрнест продолжал работать. Некоторые из рассказов, рожденные в муках, фраза за фразой, являются примерами эмоциональной откровенности, переходящей от одного мнения к другому, по мере того как люди продолжали читать их.
Когда наши родители прочитали окончательный вариант романа «И восходит солнце», они были в таком же замешательстве и шоке, как послушницы монастыря при посещении дома терпимости. Само их прочтение этого было столь же невероятно, как и подобное посещение, за исключением того, что автором был их собственный сын. Они даже не знали, что и думать о сценах и действующих лицах книги. Я помню, их душевное равновесие пошатнулось настолько, что жизнь в доме напоминала попытки ходить по пустой яичной скорлупе и чтобы при этом ее не раздавить. Произведение именовали не иначе, как «та книга», и произносили эту фразу страшным тоном.
5 февраля Эрнест написал нашим родителям из Швейцарии. Он поблагодарил их за присланный каталог выставки Маршалла Филда, где экспонировались репродукции матери из «Блэксмит шоп». Он сказал, что очень хотел бы увидеть все в оригинале.
Затем он перешел к теме, которую старался избегать на протяжении некоторого времени. Он сказал, что не отвечал на письмо матери о той самой злополучной книге потому, что был рассержен. По его мнению, было бы глупо писать гневные письма и еще большей глупостью слать такие письма своей собственной матери. Он заметил, что для нее было совершенно естественно отреагировать на книгу подобным образом, и попросил прощения за то, что она ее все же прочитала и это вызвало у нее боль и отвращение.
С другой стороны, он уверял их в том, что нисколько не стыдится своего произведения, за исключением того, что ему, возможно, не удалось точно изобразить тех людей, о которых он написал, или сделать их образы живыми для читателя. Он был уверен в том, что книга получилась неприятной, хотя не все там так уж плохо, и, конечно, не более отвратительно, чем истинная внутренняя жизнь некоторых лучших семей Оук-Парк. Он попросил мать помнить о том, что в этой книге показаны самые худшие стороны жизни, в то время как отображены и прекрасные для общества моменты, а также те вещи, которые он сам наблюдал за закрытыми дверями. Как человек творческий, он попросил мать понять то, что писателю следует защищать не выбор своей тематики, а только свое отношение к ней. Он сказал, что люди, о которых он писал, на самом деле остались без крыши над головой, голодные и подавленные, и что именно так он попытался изобразить их. Ему было бы стыдно лишь в том случае, если он не показал правдиво людей, которых он пытался представить читателю. В своих будущих книгах – а он верил, что непременно напишет еще, – возможно, будут другие темы повествования, но все они будут касаться реальной человеческой жизни.
Затронутая тема воодушевила Эрнеста. Он добавил, что мнение благовоспитанных дам из какого- нибудь клуба по изучению литературы, возглавляемого местным недалеким критиком, а также восхваление ими книги могут заставить Эрнеста почувствовать себя дураком. И тогда все согласятся с тем, что он развращает свой талант ради низменных интересов.
Затем Эрнест ошарашил отца и мать новостями о своей семейной жизни. С прошлого сентября он и Хэдли жили раздельно, хотя их отношения оставались самыми дружескими. Она и Бамби были счастливы и чувствовали себя замечательно. Эрнест отдал распоряжение выплачивать Хэдли все гонорары за книгу «И восходит солнце», а она прекрасно продавалась. Он сказал, что к январю она уже претерпела пять изданий общим тиражом пятнадцать тысяч экземпляров, а также была опубликована в Англии под названием «Фиеста». Он не мог удержаться, чтобы не сказать о скором возвращении Хэдли в Штаты и о том, что семья скоро увидит Бамби.
Возвращаясь к теме своей писательской деятельности, Эрнест добавил, что пока между ним и нашими родителями были принципиальные разногласия в отношении того, на чем основывается хорошее творчество, они зашли в досадное заблуждение, позволив всяким отбросам мировой прессы убедить их в том, что он потворствует дурным нравам. Он сказал им, что получил письма от «Вэнити-Фейр», «Космополитен» и других журналов с просьбой предоставить для ознакомления его труды. Но в ближайшие месяцы он не собирался ничего публиковать, за исключением нескольких рассказов, уже проданных издательству «Скрибнерс». Это был очень трудный период его жизни, и для него было крайне важно заниматься работой в полном спокойствии. Он хотел писать как и прежде, не задумываясь ни о продаже своих книг, ни о деньгах. Он не хотел, чтобы зарабатывание денег стало смыслом его жизни. Это затягивало американских писателей так же, как машина для очистки кукурузы затянула большой палец дяди Уилла.
Эрнест сказал, что сожалеет, если причинил нашим родителям беспокойство, просил их не волноваться. Конечно, его жизнь может разбиться вдребезги из-за различных обстоятельств, но он всегда сделает все, что в его силах, для людей, которых он любит. И хотя им вряд ли когда-нибудь понравится его творчество, есть вероятность, что в будущем они найдут в нем нечто, особенно милое их сердцам. Во всяком случае, он просил их поверить в то, что он был искренен. Он знал, что отец всегда был лоялен по отношению к нему, в то время как мать занимала другую позицию. Он понимал мать – она рассматривала его поведение с точки зрения своих представлений о морали. Веря ограниченным обывательским толкованиям о творческой работе Эрнеста, родители считали, что он позорит их доброе имя. Но Эрнест полагал, что в конечном счете они переживут его дурную славу и поймут, что его книги вовсе не унижают их.
Той весной 1927 года разговоры о нашем старшем брате за столом вообще не велись. Мать и отец
