Казалось, что неожиданное столкновение с противником расстроило лорда больше, чем тот факт, что он едва не попал в руки врага. Когда лорд Кардиган приблизился к нему, Раглан сухо заметил:
– Кавалерии не было там, где она должна была быть. Вы плохо командуете ею.
– В таком случае, милорд, – заявил Кардиган тоном несправедливо обвиненного в том, чего не совершал, – я отказываюсь от командования кавалерией.
Кардиган был обижен, Лекэн разъярен, Раглан и Эйри недовольны и тем и другим. Казалось, все пребывают в плохом настроении. Люди устали и хотели пить, их лица и руки были оцарапаны колючками в лесу. К тому же выяснилось, что русские, отступая, засыпали колодец у развалин дачи Маккензи.
Армия вышла на дорогу, ведущую в долину реки Черной, в мрачном молчании. В вечерних сумерках англичан догнали французы. К одиннадцати часам ночи они стали лагерем в окрестностях разрушенной дачи. Впоследствии это место называли «лагерем зуавов».
Ill
Раглан собрал свой штаб на совещание в маленькой каменной хижине, расположенной в месте пересечения реки Черной Трактирным мостом. К ночи обозы еще не подошли, и офицерам штаба пришлось бы голодать, если бы артиллерийский капитан Томас, которому удалось подстрелить дикого кабана, не прислал кабанью ногу Раглану. Слуга-немец нарезал мясо тонкими ломтями и стал жарить на открытом огне. От аппетитных запахов настроение штабных офицеров постепенно стало улучшаться. Свинина была великолепна. Тарелка и вилка досталась только Раглану; остальные ели мясо руками, усевшись вокруг костра со скрещенными по-турецки ногами. Офицеры оживленно беседовали, только командующий казался обеспокоенным. Сразу же после ужина он отправился в хижину, но не для того, чтобы лечь спать. Когда Найджел Кингскот с офицерами штаба укладывался спать на берегу реки, в единственном окошке хижины все еще горел свет.
Позже Раглан написал: «Мы находились в опасном положении». Отрезанная от флота, который до сих пор оставался в устье реки Качи, армия расположилась в незнакомой долине, на слабо разведанной местности и представляла собой идеальный объект для нападения противника. В его распоряжении пока была одна из пяти пехотных дивизий. Среди солдатов – много раненых и больных.
В своем письме жене Раглан сообщал, что никогда не чувствовал большего облегчения, чем на следующее утро, когда при свете восходящего солнца убедился в том, что ночью никто на них не напал. Солдаты еще завтракали солониной и галетами, когда Раглан верхом на коне перебрался на противоположный берег реки Черной. Флот по его приказу двигался в Балаклаву, и он спешил со своей армией туда же.
Примерно в 4 милях от Трактирного моста находился небольшой поселок Кадикей, расположенный на плато над Балаклавой, отделенный от нее грядой холмов. Построенный в живописной местности, поселок представлял собой несколько небольших домиков, утонувших в море виноградников. Когда Раглан с штабом вошел в один из таких домиков, его немногочисленные обитатели приветствовали его как героя и победителя. Жители поселка сообщили, что лежащая внизу Балаклава беззащитна перед армиями союзников.
Раглан отправился по дороге в Балаклаву. У подножия холма дорога резко поворачивала в сторону. Раглан оказался в месте, напоминавшем ему естественный бассейн, со всех сторон окруженный острыми скалами. Пока он смотрел на воду, из старинной крепости над ним ударило единственное орудие. Оказалось, что у города все-таки были защитники, поэтому Раглан отправил легкую дивизию занять расположенные позади высоты. Однако не успел офицер отправиться выполнять поручение, как со стороны скрытого за холмами моря послышался грохот тяжелых корабельных орудий. В Балаклаву входил союзный флот. Комендант Балаклавы полковник Монто и немногочисленный гарнизон старинного замка, состоявший из четырех или пяти солдат-греков, сдались англичанам. Раглан пошел дальше по дороге, которая, повернув за очередным холмом, вывела его за поселок к морю. Встречавшиеся ему по дороге местные жители в знак дружбы и гостеприимства становились на колени, предлагали Раглану фрукты и цветы, караваи хлеба с солью.
На первый взгляд этот маленький рыбацкий поселок с домиками под зелеными крышами, утопавшими в море цветов, излюбленное место летнего отдыха жителей Севастополя, казался очаровательным. И все же в нем было что-то тревожащее, несущее угрозу. Острые вертикальные скалы красного камня окружали дома, угрюмо нависали над ними, заслоняя от внешнего мира. Длинная бухта имела причудливую форму и тоже как бы пряталась в скалах, создавая впечатление, что это не море, а озеро. Глубины, несомненно, были достаточными для прохода больших кораблей, но сам проход – достаточно узким. Было очевидно, что Балаклава не сможет служить базой сразу для двух союзных армий. Англичане, конечно, пришли сюда первыми, но французы могли сослаться на оговоренное место на правом фланге наступающих на Севастополь армий. Когда командование союзников обсуждало сложившееся положение, офицеры французского штаба объявили Раглану, что ему самому следует принять решение о том, останутся ли англичане в Балаклаве и тем самым переместятся на правый фланг наступления или передислоцируются в расположенные несколько левее на побережье Камышовую или Казачью бухты. Раглан посоветовался с вице-адмиралом Лайонсом, который выразил мнение, что английской армии следует остаться в Балаклаве, так как это позволит иметь постоянную поддержку флота.
Решение было глубоко ошибочным. И Камышовая, и Казачья бухты представляли собой более удобные базы, чем Балаклава. Расположившиеся там французы снова оказались в преимущественном, по сравнению с англичанами, положении. Их левый фланг прикрывало море, а правый – британская армия, в то время как правый фланг англичан оставался открытым для возможного нападения. Теперь перед Рагланом на все время осады встала проблема поиска дополнительных солдат для прикрытия незащищенного фланга.
В то время, конечно, никто не думал о стратегических преимуществах и недостатках Балаклавы. Каждый думал, что в течение нескольких дней, максимум одной или двух недель Севастополь будет взят штурмом. На немедленном штурме, исключавшем укрепление обороны русских войск, настаивали Раглан и адмирал Лайонс. Позже русские офицеры сами признавались, что при немедленном наступлении Севастополь обязательно бы пал. Но французы вновь не согласились с англичанами.
Теперь Сент-Арно был ни при чем. Полковник Трошу просил не беспокоить маршала, чтобы «дать ему возможность прийти в себя после болезни». Но англичане настаивали на встрече.
– Я понимаю вас, – заявил Сент-Арно после минутного молчания, – пришлите генерала Канробера.
Маршал почти оправился от холеры, однако слабое сердце не позволило ему окончательно выздороветь. Сент-Арно был доставлен на борт парохода «Бертоле», где ему была предоставлена возможность спокойно умирать. Раглан ездил попрощаться с командующим французской армией и вышел из каюты маршала со слезами на глазах.
– Хоть он и создавал мне множество трудностей, – заявил Раглан герцогу Ньюкаслскому, – должен сказать, что мне его искренне жаль.
Со временем генерал Канробер стал вызывать у Раглана такие же эмоции, как в свое время Сент-Арно. Этот небольшого роста, внушительный человек с большой куполообразной головой, ухоженными усами и проницательным взглядом, несмотря на свои сорок пять лет, по личному указанию французского императора был назначен преемником Сент-Арно. Он верно служил своей стране в Алжире; во время декабрьского восстания без всяких сожалений выполнял неприятные обязанности палача. Через несколько недель после государственного переворота Канробер был назначен адъютантом президента. Несмотря на некоторую театральность поведения, Канробер был храбрым военным, пользовался популярностью в офицерском корпусе, всегда помнил о долге и воинской дисциплине. В его представлении на чин генерала было написано, что «военные способности данного офицера выше среднего». Тем не менее, как Канробер сам считал, он не подходил на должность командующего. Позже он написал: «Командующий на поле боя должен забывать о своих чувствах. В повседневной жизни он может позволить себе быть мягкосердечным, однако в бою должен быть тверд и безразличен к потерям». Этого качества Канроберу так и не удалось достичь.
Он объявил Раглану, что мысль о немедленном штурме приводит его в ужас. Он не мог требовать от своих солдат, дисциплина и послушание которых, по сравнению с англичанами, оставляли желать лучшего, наступления на открытой местности под огнем артиллерии севастопольских бастионов и русских кораблей, расположенных в бухте. Кроме того, постоянно нужно было опасаться удара во фланг. Ведь князь Меншиков наверняка вывел свою армию из Севастополя для того, чтобы иметь возможность атаковать осаждавших
