кельтского бога неба Мэрддина, которому могли поклоняться в каменных сооружениях. Валлийская триада утверждает, что вся Британия до прихода сюда человека называлась «Клас Мэрддин», то есть «Владения Мерлина». Валлийский фольклорист Джон Рис на Хиббертских лекциях 1886 г. сказал: «Я пришел к заключению, что нам остается лишь следовать рассказу Гальфрида, в соответствии с которым Стоунхендж есть дело рук Мерлина Эмриса, которым командовал другой Эмрис, и, следовательно, Стоунхендж был храмом в честь кельтского Зевса, который позднее превратился в легенду и стал тем самым Мерлином, которого мы знаем». В 1889 г. профессор А.Т. Эванс написал в «Археолоджикал ревю» о том, что Стоунхендж был выдающимся образцом могильной архитектуры, «где поклонение или поминовение далеких предков могло быть связано с поклонением кельтскому Зевсу; божество, которому поклонялись таким образом, вероятно, представлялось в виде священного дуба».
Какова бы ни была истина, сокрытая в легенде о строительстве Стоунхенджа Мерлином – если она вообще там есть, – сама легенда занимает главенствующее место в этой области много веков. По какой-то причине – потому ли, что камни на самом деле были там и таким образом избежали мифологизации? – работа Мерлина в долине Солбери почти не упоминается в сказаниях о короле Артуре и его Круглом столе. Однако среди преданий, которые в поздний период Средних веков описывали удивительную историю и времена настоящего монумента, самым популярным был рассказ, приписывающий создание Стоунхенджа Мерлину. А когда Артур ушел в волшебную страну, история о том, «как Мерлин своим умением и чудесной силой магической из Ирландии сюда принес Сонендж в одну ночь» (Майкл Дрейтон, из поэмы «Полиолбион»), стала вызывать всеобщее любопытство. Повествование Гальфрида и его пересказы перестали вызывать доверие.
Неизвестный автор «Хроник Англии» в XV в. резко заявляет, что не верит в то, что Мерлин установил эти камни. В следующем веке Полидор Вергилий, архидиакон Валлийский, писал, не вспоминая о Мерлине, что монумент, «сделанный из больших прямоугольных камней и имеющий форму короны», воздвигнут был «британцами» в память об Амвросии. Историка-антиквара елизаветинского периода Вильяма Кэмдена не привлекали рассуждения на тему происхождения этого «огромного и безобразного сооружения». Он замечал: «Наши соотечественники полагают это одним из наших чудес и диковинок и много изумляются тому, откуда столь крупные камни были привезены. Что касается меня, я склонен не вступать в споры и диспуты, а скорее плакать от горя, что создатели столь заметного памятника ушли в небытие. Однако некоторые считают, что это не природные камни, высеченные из скалы, а глыбы, рукой человеческой сотворенные из чистого песка и скрепленные вместе чем-то клейким и липким. А где же чудо? Ради всего святого, не читаем ли мы у Плиния, что песок или пыль Путеол, покрытые водой, в камень обращаются?»
Разумеется, Спенсеру диковиные сказания Гальфрида приходятся по душе. В «Королеве Фей, хронике королей британцев, от Брута до Утора. И свитках Эльфинских императоров, до времен Глориана», он рассказывает, как Константин «часто в битвах побеждал сих вредоносных пиктов и полчища воинов востока», но был «раздражаем многими набегами соседей-шотландцев и иноземных пришельцев», пока «Вортигер силою корону не забрал», и не «послал в Германию, чтоб мощные силы в подмогу собрать». Хенгист и Хорса, «в ратном деле умелые, воспользовавшись их раздорами, велики стали», и Вортигеру «пришлось оставить королевство». С помощью сына, Вортимера, король восстановил свою власть, после чего «Хенгист притворную печаль изобразил за то, что содеяно было, и милость принесли ему краса дщери его и льстивые слова; а после убил он три сотни лордов британской крови, за столом его сидевших; им возведенный скорбный памятник, на веки вечный измену запечатлевший, в Стонхенге вы узрите».
Теоретики, настроенные менее поэтично, склонны согласиться с тем, что «скорбный памятник» был воздвигнут в построманский период, но никак не Мерлином.
В XVII в. в людях внезапно проснулся интерес ко всему на свете. Новый дух познания, который, по словам Джона Донна, «все подвергает сомнению», не оставлял ничего без внимания. Эти гении, одаренные и простые люди замечательной эпохи, сосредотачивали свой интерес не только на глобальных вопросах, но и на мелочах. Ньютон был чем-то вроде алхимика. Врен, геометр-астроном и архитектор, стал пионером переливания крови. Хук изобрел или заявил, что изобрел, почти столько же воображаемых приборов, сколько Леонардо да Винчи[3].
Вполне естественно, что столь странное творение, как Стоунхендж, привлекло внимание пытливых умов. Множество людей приезжало на это место, и еще большее – писало о нем.
В начале того столетия король Яков I посетил Стоунхендж. Он произвел на монарха такое впечатление, что тот приказал прославленному архитектору Иниго Джонсу нарисовать план расстановки камней и разобраться, каким образом появился этот комплекс. По всей видимости, Джонс осмотрел Стоунхендж, но, к сожалению для нас, не оставил никаких записей об этом. Нам известно только, что в 1655 г. его зять Джон Вебб издал книгу «Самая замечательная древность Великобритании, в просторечии именуемая Стоунхенг, восстановленный вид», в которой передал суть того, что называет «несколькими несвязанными записями», оставленными Джонсом. Иниго Джонс взглянул на Стоунхендж глазом архитектора, воспринял его как архитектурный ребус и представил некоторые соображения с архитектурной точки зрения, которые были сколь тщательно аргументированы, столь и – что неизбежно – ошибочны. Его книга является интереснейшим документом, прекрасной золотой жилой проницательного наблюдения, толкового анализа, разнообразной информации (не вся из которой ложна) и первоклассной практической логики (рис. 1).
Джонс превозносил монумент за «уникальность изобретения, гармоничные пропорции», называл его «элегантным по форме, величавым по виду» и продолжал исследование документов, в которых перечислялись кандидаты на роль возможных строителей сооружения. Он отметал их одного за другим: «Касаемо друидов, без сомнения, Стоунхенг не мог быть построен ими, в свете того, что я не нашел ни единого упоминания о том, что они в какое-либо время хорошо разбирались в архитектуре (на что в данном случае следует обращать внимание прежде всего) или в чем-то еще, связанном со строительством. Так, они не посещали академий архитектуры, им не читали лекций по математике, не осталось никаких упоминаний об их рисунках и скульптурах, а также об изучении ими наук (кроме философии и астрономии), которые надлежит освоить архитектору».
Что касается ранних «британцев», то они были «дикими и грубыми людьми, совсем не знавшими одежды, не имевшими знаний, потребных для возведения величественных строений или столь замечательных сооружений, как Стоунхенг».
«Короче говоря, становится понятно: Стоунхенг не является плодом трудов друидов или древних британцев. Познания друидов лежали скорее в области наблюдения и размышления, нежели в области практики. А древние британцы почитали высочайшим счастьем оставаться совершенно несведущими во всех видах искусства».
И наконец, «что касается этой нелепой сказки о том, как Мерлин перенес камни из Ирландии, то это пустые выдумки».
Отбросив таким образом вышеназванных кандидатов на право называться создателями «сооружения, воздвигнутого весьма искусно, с гармонией и толком», Джонс представил собственных. «Учитывая то, какого величия достигали в строительстве римляне во времена своего расцвета, их знания и опыт во всех видах искусства и науки, их технические возможности для проведения масштабных работ, а также их ордер в строительстве и уровень мастерства, обычный среди них, Стоунхенг, по моему убеждению, являлся детищем римлян. А они – его единственными основателями. Но может возникнуть вопрос: если Стоунхенг есть дело рук римлян, как случилось, что ни один римский писатель не оставил упоминания о том? И я отвечу на него: их историки не имели привычки описывать конкретные деяния соотечественников. Иначе какими огромными были бы их хроники?»
В отношении архитектурного стиля строители «скорее всего для столь замечательного сооружения, как Стоунхенг, избрали тосканский, а не какой-то иной ордер, не только из-за того, что он наилучшим образом сочетается с дикой, простой природой того, что они намеревались возвести, но также чтобы превознести для своих современников силу предков, проявившуюся в столь внушительном сооружении».
Когда же его построили? «К счастью, в то самое время, когда римляне основали здесь государство, превратив исконных жителей острова в цивилизованное общество».
