просто обладала более сильной способностью к регенерации, чем ее братья. Удержавшись на ногах, она несколько секунд стояла совершенно неподвижно. Ее глаза казались неживыми, а на лице появилось выражение максимальной сосредоточенности. От ее вида даже у Штефана, прекрасно знающего, что за существо стоит перед ним, по спине побежали ледяные мурашки.
Затем внешность Сони начала меняться. Соня не превратилась в волка, но и человеческие черты в ней стали расплываться. Она изогнулась и наклонилась вперед, как будто ее мышцы вдруг стали тяжелее, чем мог вынести человеческий скелет. Кисти превратились в лапы с похожими на изогнутые ножи ужасными пятисантиметровыми когтями, а запястья и руки до локтя покрылись густым черным мехом. Уши стали такими же, как у волка, — остроконечными, стоящими торчком. Они периодически поворачивались то вперед, то назад, словно независимые друг от друга маленькие радары. В Сониных глазах, ставших абсолютно черными, теперь светилось что-то злобное, кровожадное и первобытное. Во рту сверкнули смертоносные клыки. Лицо Сони пока не изменилось, однако оно теперь было, пожалуй, самым ужасным в ее облике. Оно… перекашивалось и дергалось, как будто под кожей копошилось что-то темное и бесформенное, пытающееся выбраться наружу.
Уайт выстрелил еще раз, но он был настолько поражен происходящим с Соней, что промахнулся. Пуля пробила в стене прямо над головой Сони дырку размером с кулак. Прежде чем Уайт успел выстрелить в третий раз, Барков был уже на ногах.
Предыдущее столкновение с Соней кое-чему его научило. Она была на две головы ниже его и весила, наверное, в два раза меньше, но Барков не попытался схватить ее, что, вполне возможно, закончилось бы для него смертью. Вместо этого он, изловчившись, отработанным до совершенства приемом карате нанес ей удар ногой по лицу.
Таким ударом любому обычному человеку свернуло бы, наверное, шею. Однако то существо, которое теперь находилось перед русским, даже не ощутило боли. Тем не менее этот мощный удар отбросил Соню назад, и она, вылетев из комнаты, упала на перила лестницы. Барков с воинственным криком бросился вслед за Соней и, подпрыгнув, нанес ей еще один мощный удар ногой.
Тело девушки-оборотня выдержало этот удар, а вот перила лестницы, в которые она уперлась спиной, — нет. Они с треском развалились на части и полетели вниз.
Барков свалился на пол, вскрикнул от боли и схватился рукой за плечо. Соня, как при замедленной съемке, резко отклонившись назад, так отчаянно махая руками, что со стороны это могло показаться даже смешным, попыталась за что-нибудь ухватиться. Однако хвататься было не за что, а потому она — молча и с выражением безграничного изумления на лице — рухнула вниз, в охваченную огнем комнату.
Едва лишь послышался глухой удар от ее падения, Штефан и Уайт тут же бросились к лестнице.
С первого этажа на них дохнуло просто невообразимым жаром, а пламя было таким ярким, что Штефан, взглянув на него, едва не ослеп. Уайт сдавленно и хрипло вскрикнул от боли. Очевидно он, попытавшись вдохнуть горячий воздух, тут же обжег себе горло. Барков, поднимаясь на ноги, мучительно стонал. Однако все трое поспешно приблизились к разломанным перилам лестницы и посмотрели вниз.
Там они увидели настоящий ад — прямо как у Данте.
Вся комната была охвачена пламенем. Жар был таким сильным, что металлические оконные рамы начали плавиться. Штефан почувствовал, что у него на коже лица тут же вздулись пузыри, а брови и волосы вот-вот могли загореться. Барков и Уайт, прикрывая лица руками, все же пытались разглядеть, что происходит внизу.
А там в пылающем адском огне металась тень. Девушка-оборотень горела. Ее тело было охвачено ослепительно-яркими языками пламени, которые причиняли ей нестерпимую боль. Она кричала нечеловечески пронзительным голосом и металась в агонии, тщетно пытаясь найти выход из того ада, в котором оказалась. При этом с ее телом непрерывно происходили жуткие метаморфозы: она превращалась то в человека, то в большого четвероногого зверя с плоским черепом, то в какое-то бесформенное существо — очевидно это было нечто среднее между предыдущим и последующим образом. Затем, буквально на секунду, Соня трансформировалась в классического оборотня — коренастое волосатое создание с когтями и хвостом, массивным черепом и вытянутой мордой с жуткими клыками. Еще секунда — и ее тело начало быстро плавиться. Даже ее фантастической способности к регенерации было уже недостаточно для того, чтобы своевременно заменять поврежденную плоть новой. Еще несколько секунд — и Соня сдалась. Она опустилась на колени, запрокинула голову и издала протяжный вой, в котором было столько муки, что у Штефана сжалось сердце. Хотя Соня была оборотнем и смертельным врагом Штефана, вряд ли хоть какое- либо существо в мире заслуживало такие невыносимые муки.
— Уайт! — крикнул Штефан.
Американец понял, что от него требовалось. Ослепленный ярким огнем, он все же сумел тщательно прицелиться и нажать на спусковой крючок.
Пуля попала умирающей девушке-оборотню прямо в лоб, она упала, и ее поглотил огонь.
Эпилог
За прошедшие три с половиной недели ничего не изменилось, как будто для этого дома, возвышавшегося над долиной, словно огромное ласточкино гнездо, не существовало такого понятия, как время. Штефан подумал, что в определенном смысле так оно, наверное, и было. Это здание на горной вершине возле Волчьего Сердца было построено людьми, но
Штефан отчетливо ощущал, что здесь когда-то были Уайт, Ребекка, он сам и, конечно же, русские. А еще он чувствовал насильственную смерть Баркова, как будто он погиб не три с половиной недели, а всего лишь несколько минут назад. Кроме того, Штефан почувствовал, что с момента смерти главаря наемников сюда не входил ни один человек и что до русских здесь не было людей, потому что этот дом предназначался для жителей долины, которые иногда принимали человеческий образ, но отнюдь не были людьми.
Да, здесь совершенно ничего не изменилось с тех пор, как они с Ребеккой и Уайтом выбрались из этой комнаты через дыру в полу. На крышке стола виднелись темные пятна — засохшая кровь Баркова, которую никто так и не вытер.
Штефан услышал шаги — к дому приближались несколько человек. Он повернулся, перепрыгнул через дыру в полу и подошел к окну.
А вот вид из окна стал теперь другим. За последние три с половиной недели снег в основном растаял. Только в отдельных местах на земле виднелись белые пятна, да кое-где в щелях скал поблескивали льдинки. Долина казалась сказочной и величественной. Луна окутала деревья серебристым светом, в котором почти полностью растворились все краски леса. В этом свете чувствовалось что-то неизведанное и манящее.
Штефан закрыл глаза и собрал свою волю в кулак. Ему было очень трудно противостоять воздействию лунного света: волк внутри него все ощутимее давал о себе знать, напоминая Штефану о соглашении, которое они заключили.
«Скоро, — подумал Штефан. — Очень скоро».
Шаги направлявшихся к дому людей раздавались уже совсем близко. Штефан отступил на шаг от окна, бросил еще один взгляд на уходивший вниз каменистый склон и повернулся к двери. Три бронемашины русских стояли с выключенными фарами прямо перед домом. Темнота и маскировочная окраска делали их невидимыми для человеческого глаза. Обычным людям они показались бы тенями, абсолютно не выделявшимися на фоне скал. Однако Штефан уже давно не полагался на человеческое зрение. Благодаря своим сверхвосприимчивым органам чувств он видел бронемашины так же четко, как ярким солнечным днем. Стволы их пушек и пулеметов были угрожающе направлены в сторону Волчьего Сердца. Штефан почувствовал напряжение, которое исходило от людей, сидевших в этих бронированных монстрах. Они наблюдали за долиной через свои инфракрасные приборы ночного видения и были готовы открыть огонь при малейшей опасности.
Отряд наемников заметно уменьшился с того дня, как Штефан видел его в последний раз. Уайт оказался прав: стоило только устранить главаря — и банда тут же начала распадаться. С сыном Баркова
