теперь осталась лишь горстка людей, кто чем-то лично был обязан Баркову-старшему, и те, кто просто не знал, куда податься. Однако огневая мощь отряда ничуть не пострадала: дезертиры оставили здесь практически все свое оружие, включая и крупнокалиберное.
Штефан направился к двери. Когда до нее оставалось сделать всего два шага, дверь распахнулась и в комнату вошли Уайт, Барков и Матт. Все трое были одеты в камуфляжную форму и сапоги, а у Баркова, кроме того, на голове красовался шлем со встроенным переговорным устройством, микрофон которого, закрепленный на тонком жестком проводе, торчал у него перед губами. Несмотря на воинское снаряжение, эти трое имели довольно комический вид: у каждого из них одна рука висела на перевязи.
Барков, лицо которого словно окаменело, прошел мимо Штефана и посмотрел на стол — на темные пятна засохшей крови своего отца. Затем, вздрогнув, он подошел к окну и стал смотреть на долину.
— Пора, — произнес он.
Штефан покачал головой, хотя русский стоял к нему спиной и не мог его видеть.
— Еще слишком рано, — отозвался Штефан. — Подождите, пока не взойдет солнце. В такой темноте ваши люди будут обречены, поверьте мне.
Барков засмеялся, хотя смех был явно невеселым. Он, не поворачиваясь, снисходительно посмотрел через отражение в стекле на Штефана.
— Вы недооцениваете нас, Штефан, — проговорил он с сильным русским акцентом. — Чудища там, внизу, совершили такую же ошибку.
Уайт пренебрежительно фыркнул.
— Если мне не изменяет память, — сказал он, — эти чудища с разгромным счетом выиграли у вас предыдущий раунд.
Барков две-три секунды ничего не отвечал, и Штефан уже начал сомневаться, что тот услышал слова американца. Затем русский медленно обернулся и посмотрел на Уайта. По его взгляду Штефан окончательно убедился в том, о чем уже давно догадывался: Барков намеревался убить и Уайта, и Матта, и его, Штефана. Он с самого начала не собирался оставлять их в живых.
— Тогда мы не знали, с кем имеем дело, — холодно ответил русский. — Теперь знаем. — Он посмотрел на часы. — Пора. Не выходите из дома, пока мы не вернемся. Я дал команду стрелкам открывать огонь по всему, что шевелится. Они редко промахиваются.
— Мы будем находиться здесь, — пообещал Штефан. — А вы стреляйте им обязательно в голову. Или сжигайте их.
— Мы будем делать и то, и другое, — сказал Барков.
Он шлепнул ладонью по огнемету, висевшему у него через плечо вместо автомата. Затем он включил переговорное устройство в своем шлеме, произнес в микрофон несколько слов по-русски и стремительно вышел из комнаты. Дверь за собой он не закрыл.
Штефан снова подошел к окну и посмотрел вниз. Прошло несколько секунд, и в его поле зрения появилась первая из бронемашин Баркова.
Он смотрел вслед бронемашинам и людям, одетым в камуфляжную форму, вооруженным огнеметами и автоматами с инфракрасными приборами ночного видения, пока они не исчезли в лесу. Он насчитал восемнадцать бойцов включая самого Баркова. А еще шестеро находились в бронемашинах и трое остались в лагере. Вот и все, что было в распоряжении сына погибшего главаря наемников. Штефан чувствовал, что трое оставшихся в лагере русских уже мертвы, а люди, едущие в бронемашинах и идущие вслед за ними, умрут в ближайшее время. Штефан ощущал, как смерть подкрадывается к ним.
Ему никого из них не было жаль — все эти люди были убийцами, на их совести было множество чужих жизней. А если кто-то из этих наемников и не убивал, то это все равно уже не имело никакого значения: если Штефан благодаря этой истории что-то и усвоил, так это то, что жизнь одного человека ничего не стоит, да и не только человека, а вообще любого существа. По-настоящему важным было лишь сохранение рода. Все остальное не имело смысла.
Когда в долине прогремел первый выстрел, Штефан увидел в зеркале, что Матт вытащил свой пистолет и направил ему в спину. Не поворачивая головы, Штефан сказал совершенно спокойно:
— Прежде чем Матт меня пристрелит, ответьте мне на один вопрос, Уайт. Нет, на два вопроса.
Затем он медленно повернулся. Матт растерянно посмотрел на Уайта, и тот жестом велел ему подождать.
— Как давно вы об этом догадались? — спросил Уайт.
— О том, что вы собираетесь меня убить? — Штефан пожал плечами. — Не очень давно. В тот вечер в доме Роберта. Матт уж слишком хорошо знал, как нужно убивать этих зверей. А еще он не стал убивать Еву. Думаю, он не сделал этого, чтобы Соня и ее брат чуть настойчивее налегали на нас, да?
Уайт кивнул.
— Вы меня напугали, Штефан. Вы едва не породнились с ними. Этого я допустить не мог.
— А кто вам сказал, что это не произошло?
— После того как они убили вашу жену? — Уайт засмеялся. — Вряд ли. Это и был ваш вопрос?
— Нет. — Штефан указал на Матта. — Зачем он напал в больнице на женщину? На служащую из Управления по делам молодежи? Она вообще не имела никакого отношения ко всей этой истории.
— Случайность. Я сожалею об этом, — холодно сказал Уайт. — Я не соврал, когда сказал вам, что поручил Матту обеспечить вашу безопасность. Я хотел вам помочь, Штефан. Матт должен был лишь слегка припугнуть ту женщину. К сожалению, она стала отчаянно сопротивляться и ему пришлось ударить ее сильнее, чем следовало бы. В общем, это была всего лишь досадная случайность. Хотя мне эту женщину не очень и жаль — такие люди, как она, абсолютно не нужны обществу. От них больше вреда, чем пользы.
— И избавляете общество от них вы, да?
Уайт пожал плечами.
— Кто-то ведь должен делать грязную работу.
— Такую, как здесь? — Штефан кивнул в сторону окна. — Вы ведь задумали сделать это с самого начала. Я угадал?
— Когда-то давным-давно я уже приезжал сюда, — сказал Уайт. Его лицо омрачилось, как будто он вспомнил об очень старой, незаживающей душевной ране. — Почти двадцать лет назад. Тогда я был примерно таким же, как вы, Штефан: молодым, наивным, полным надежд. Я был твердо убежден, что смогу перевернуть мир. А еще я тогда только-только женился. Мы с женой в свой медовый месяц путешествовали по Европе, в том числе по Балканам. Нам, видите ли, это казалось забавным. Мы посетили замок Дракулы, колесили в экипаже по Трансильвании, а по вечерам слушали жуткие истории про оборотней и вампиров. Это было необычайно интересно. Приятнейшее времяпрепровождение! — Голос Уайта стал звучать тише. — А затем мы приехали сюда.
Штефану стало жаль американца. Он вполне мог понять, что тогда испытал Уайт. Возможно, рана в его душе до сих была очень болезненной. Ненависть и любовь — это чувства, которые могут уравновесить чаши весов, если их положить с разных сторон. Однако ненависть, по-видимому, долговечнее любви, ибо в ее костер не нужно подбрасывать дров.
— Они ее убили, — предположил Штефан.
— Ее и всех, кто с нами был, — ответил Уайт. — Девять человек. Мне одному удалось выжить. И я поклялся, что когда-нибудь вернусь сюда и уничтожу это отродье.
— Почему? — спросил Штефан. — Они ведь никому не хотели зла. Они просто пытались жить своей жизнью. Это мы вторглись в их мир — или вы об этом забыли? Мы первыми начали их убивать.
Блеск в глазах Уайта подсказал Штефану, что именно так оно и было — тогда, двадцать лет назад.
— Потому что так надо было поступить! — закричал Уайт. — Потому что… потому что эти твари не имеют права на жизнь! Во всяком случае на жизнь в этом мире! — Он вытащил руку с протезом из перевязи и начал ею жестикулировать. — Они ужасные! Они убивают и калечат, потому что это доставляет им удовольствие! Они… они противоестественные!
— И поэтому вы объявили им войну, — вздохнул Штефан. — Это сумасшествие, Уайт, неужели вы это не понимаете?
Из долины послышались выстрелы, а затем мелькнула огненная струя и раздался пронзительный
