огульно. Обратил внимание, какого тебе следователя подсунули? Думал, что чучело огородное, молью побитое? Ан нет! Это старикан в своем роде уникальный. Порчу может запросто навести. Боль снимает. Заговорами лечит. Наверное, и другими делишками балуется. А главное, всяких колдунов да чернокнижников через каменную стену чует… В тебе же он ничего сверхъестественного не заметил. Более того, склонен верить твоим россказням. При всей своей нелепости они, как он выразился, «внутренне непротиворечивы». И мне не остается ничего другого, как согласиться с ним! Знаешь, что меня больше всего убедило в твоих показаниях? Упоминание об инспекторе дорожно-патрульной службы Решетняке. Я с его командирами связался. Описание – один к одному. Лучше не скажешь. А ведь ты Решетняка знать не мог, поскольку исчез он еще до твоего появления здесь. Да и справки о его внешности и привычках вряд ли успел бы навести… Жив, значит, курилка…
– Мало того, процветает, – буркнул Синяков. – Что доказывает прозорливость вашей кадровой политики.
– И доказывает! Нечего здесь ехидничать. Если человек даже среди бесов не пропал, значит, правильно мы его воспитывали.
– Кто же спорит… Взятки с бесов брать не каждому по силам. Я и в мировой литературе сходного случая найти не могу. Разве что поповский работник Балда…
– Клеветы мы не боимся. Особенно голословной. Привычные… Однако не будем отвлекаться. Давай допустим, что ты прав. Есть где-то в другом измерении мир бесов, который по неведомым причинам стремится слиться с нашим миром… Перспектива не ахти какая, хотя еще неизвестно, кто хуже – свой брат человек или бес этот. Кстати, в пользу такой версии есть немало… если не фактов, то намеков. Например, бесследное исчезновение людей. Не бомжей, не наркоманов, не неблагополучных подростков, а вполне нормальных людей, даже, можно сказать, домоседов… Потом – обескровленные трупы, найденные на кладбищах, в карьерах, вблизи заброшенных строек, то есть в таких местах, где нечистая сила чаще всего проникает в наш мир… Странный интерес некоторых спецслужб к людям со сверхъестественными способностями. Сейчас, говорят, все знахари, ведьмы, колдуны и гипнотизеры на особый учет поставлены… Отсутствие в нашем информационном центре каких-либо данных о людях типа Сироткина или того же комбата, которого ты называешь Дарием. Хотя личность эта хорошо известна нашим патрульным. Не раз его задерживали за нарушение правил движения. Да все как с гуся вода… Но с другой стороны – борьба с бесами ведется. Пусть и в условиях секретности, пусть и не совсем, так сказать, конституционными методами. Значит – власти в курсе дела. Не все, конечно, а те, кого это непосредственно касается. А вот в неосведомленность Воеводы я не верю. Без его ведома мышь в подвале не заведется. Ты со мной согласен?
– Допустим. Однако лишний раз напомнить не помешает.
– Это тебе так кажется. Откуда я знаю, кто курирует этот самый Пандемоний? Армия? Разведка? Служба безопасности? Охрана Воеводы? Как я буду выглядеть в их глазах, если попытаюсь дать ход твоим бумагам? Как человек, лезущий не в свое дело. А за такое знаешь, что полагается?
– Что у вас полагается – не знаю. А у урок могут и язык укоротить.
– У нас могут всего тебя укоротить! На голову! Хотя… – Мартынов задумался. – Хотя, с другой стороны, это козырь. Проморгали, недосмотрели, скрыли, извратили! Не оправдали доверия! Один я оказался на высоте. Проявил бдительность, служебное рвение и личную преданность… Заманчиво… Карту ты мне подсунул, конечно, красивую, но вот как ее разыграть, чтобы не было перебора… Не знаешь?
– С некоторых пор в азартные игры не играю.
– Значит, не знаешь… И я не знаю… А если не уверен, что сорвешь банк, то лучше остаться с недобором. Подождать другого расклада. Вот такие дела…
Синяков не мог пока понять, куда клонит Мартынов, однако его многозначительный тон и блудливый взгляд внушали тревогу. В комнате наступила тишина, нарушаемая только шорохом таракана, выползшего из зарешеченной ниши, в которой скрывалась стосвечовая электрическая лампочка, и сейчас совершавшего по потолку какие-то сложные маневры.
– Ты не юли, – выдавил из себя Синяков. – Говори прямо, как собираешься поступить. Неужели прошлая дружба не обязывает тебя даже к откровенности?
– На откровенность потянуло? Так и ты был не до конца откровенен с нами. Почему умолчал о контактах с этим писакой Грошевым? Ведь недаром тебя взяли в квартале от его дома. А Грошев напрямую с врагами Воеводы связан… И про некую дамочку ни слова не сказал, хотя она, между прочим, подозревается в поджоге… Вот ты, оказывается, какой! А еще про стыд и совесть распинаешься. Кому из нас должно быть стыдно?
– Конечно, мне! Я хотел предотвратить большую беду – срам! Не выдал своих безвинных товарищей – стыд! А ты засадил меня ни за понюшку табака и выставляешь себя ангелочком.
– Не тебе меня учить… инструктор спорткомитета, – брезгливо скривился Мартынов. – Мы с тобой птицы разного полета. Клевал бы потихоньку зернышки из навозной кучи и не лез туда, где орлы за утками гоняются… Ну а коль разговор пошел на откровенность, то слушай сюда… Ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Бумаги твои я спрячу и, может, сожгу, от греха подальше… Насчет тебя даже и не знаю, что сказать…
– Отпусти, – произнес Синяков тоном вовсе не просительным. – На том свете зачтется.
– Я бы отпустил. Но уж больно ты шебутной. Совсем как этот таракан, – Мартынов глянул вверх. – Это же надо, до мира бесов добраться, а потом назад живым вернуться! Нет, таким людям на честное слово верить нельзя!
Синяков невольно обратил внимание на таракана, с которым его только что сравнили. Надо было бы, конечно, обидеться, но разве на таких, как Мартынов, обижаются? Таких давить надо. Непосредственно после рождения. В крайнем случае – кастрировать. Дабы не умножалось зло на земле.
Тем временем таракан, до того устроившийся прямо над головой Мартынова, описал замысловатую фигуру, в точности повторяющую путь, по которому двигался взгляд Синякова. Удивленный Синяков повторил опыт – стал водить глазами влево-вправо. Таракан, рискуя сорваться, послушно забегал по потолку туда-сюда.
«Дрессированные они здесь, что ли? – подумал Синяков. – Эх, был бы я сейчас вот таким таракашкой! Сбежал бы отсюда к чертовой матери – и все дела».
Однако эту крамольную мысль он оставил при себе, а сказал следующее:
– Пришьете меня, значит?
– Вот так сразу возьмем и пришьем! – хмыкнул Мартынов. – Здесь у нас, конечно, не Швеция, но и не Северная Корея. Все под законом ходим… А твоя судьба будет зависеть от твоего поведения. Проглотишь свой длинный язык – будешь жить. Начнешь болтать – не только языка, но и башки своей непутевой лишишься. Публика тут всякая сидит. Но в основном народ серьезный. Некоторые уже и надежду потеряли на волю выйти. За пачку чая или за дозу «дури» они тебя технически заделают [4]. И даже отвечать не будут. Мало ли кто кончает самоубийством путем раздавления своей собственной мошонки…
Есть такое выражение – «открываются перспективы». Перед Синяковым они, наоборот, закрывались. Прощай, воля, прощай, Дашка, прощай, надежда еще когда-нибудь свидеться с Димкой… Здравствуй, казенный дом. Здравствуй, племя зэков, блатное, незнакомое…
Синяков уже давно ощущал в бедре какой-то жар, словно от прикосновения к радиатору центрального отопления. Машинально тронув спрятанную в шве иголку, он сразу отдернул руку. Талисман, столько раз выручавший его, раскалился, а это означало, что опасность достигла наивысшей степени. Повторялась история его первой встречи с Дарием. Как и тогда, от Синякова требовались какие-то решительные действия.
«А что я, собственно говоря, теряю, кроме перспективы сдохнуть на параше, – подумал Синяков, ощущая чувство, предшествующее прыжку через бездну. – Это, наверное, мой последний и единственный шанс. Выручай, иголочка! Уж если ты Дария угомонила, то с таким дерьмом, как Мартынов, и подавно справишься».
Даже не почувствовав боли от ожога, Синяков выхватил свое волшебное оружие и направил его на Мартынова, сидевшего по другую сторону стола. Дело, казалось, было верное, однако этот налим хитрожопый только притворялся, что позабыл о бдительности. На самом деле он не расслаблялся ни на
