– Скажите, пожалуйста, а в чём конкретно выражался оппортунизм профессора Плотникова? – поинтересовалась Людочка. – Ведь предмет, которым занимается гинекология, далёк от каких-либо классовых противоречий. Насколько я понимаю, он одинаково притягателен и для буржуазии, и для пролетариата.
– Это в корне неверная, авантюристическая установка, противоречащая всему опыту борьбы рабочего класса за свои права! Поскольку пролетариат стремится отрешить угнетателей от материальных ценностей и средств производства, проблема того, что вы назвали предметом гинекологии, выходит на первый план. Лишите буржуев возможности размножаться – и спустя всего одно поколение от них не останется даже воспоминаний.
– То есть к лозунгу «заводы – рабочим, землю – крестьянам» надо добавить ещё и «доступ к женским гениталиям – угнетённым»?
– А почему бы и нет? По крайней мере, здесь просматривается ясная и бескомпромиссная классовая позиция. К сожалению, профессор Плотников не всегда разделял её. Можете себе представить, он допускал нетактичные высказывания в адрес моего научного руководителя Ольги Борисовны Лепешинской, чьё прогрессивное учение о живом веществе было с восторгом встречено всеми учёными, придерживавшимися мичуринских воззрений, а также одобрено партией и правительством, порукой чему являлась Сталинская премия, вручённая нашему коллективу в пятидесятом году. – Старушка указала на взятую в рамку тусклую фотографию, где около дюжины молодых парней и девушек окружали толстую круглолицую старуху с лауреатским значком на груди.
– Но ведь впоследствии учение о живом веществе было, кажется, опровергнуто, – осторожно заметила Людочка. – Как и вся так называемая мичуринская биология.
– Вот это и было началом конца! – воскликнула старуха. – Сначала ревизии подверглась мичуринская биология, потом переписали историю, превратив гениального Сталина в какой-то всеобщий жупел. Дальше – больше! Кое у кого возникло сомнение в справедливости самого марксистского учения. Это до какой же степени морального уродства нужно докатиться, чтобы отрицать величие коммунистической идеи, за торжество которой сложили головы миллионы и миллионы людей! – она так взмахнула руками, что Людочка едва успела подхватить улетевший со стола диктофон.
– Но тем не менее рядовые акушеры и гинекологи сохранили самые тёплые воспоминания о вашем муже, а равно и о профессоре Шульмане, которые в конце сороковых – начале пятидесятых годов консультировали их, разъезжая по необъятным просторам нашей родины, – заранее предвидя ответную реакцию, заявила Людочка.
– О чём вы говорите! – возмутилась Даздраперма Осиповна. – Профессор Шульман был арестован в сорок восьмом году и находился под арестом вплоть до своей кончины в январе пятьдесят третьего. По этому поводу на кафедре цитологии было общее собрание, осуждающее его вредительскую деятельность. Моего мужа забрали чуть позже, кажется, в начале сорок девятого. Помню, я постоянно носила ему передачи на Лубянку. У меня имеются на сей счёт достоверные документы.
– Вот как? – Эта новость весьма озадачила Людочку. – Скажите, а вашего мужа судили вместе с Шульманом?
– До суда они не дожили. Мой муж умер в тюрьме от сердечной недостаточности, а Шульман от пневмонии. Но они действительно сидели в одной камере.
– Вы посещали его в заключении?
– Нет, свидания подследственным не полагались, но я регулярно получала от него письма.
– Нельзя ли на них взглянуть?
– Одну минуточку… Настасья! – старуха дернула за витой шёлковый шнур и где-то в районе прихожей задребезжал звонок. – Настасья, принеси из кладовой чемодан с моим архивом! Что вас, девушка, ещё интересует? – этот вопрос, естественно, относился уже к Людочке.
– До ареста ваш муж часто покидал Москву?
– Только когда выезжал в прифронтовую полосу. Он ведь был не только гинеколог, но и общий хирург. А потом, у него просто не было времени на длительные командировки. Всё отнимала кафедра, научная работа, написание учебников, постоянные консультации. Он даже на дачу по выходным не выезжал.
Явилась соседка Настасья с пыльным чемоданом в руке и недовольной гримасой на лице.
– Жаль, что нынче пионеры по домам за макулатурой не ходят, а то отдала бы им весь этот хлам, – проворчала она. – Открывать али как?
В ответ на этот выпад старушка процедила сквозь зубы: «Ликвидаторша!» – а Людочка поспешно овладела чемоданом.
– Спасибо, я потом сама открою, – сказала она. – У меня к Даздраперме Осиповне есть ещё ряд вопросов.
Вопросов, честно говоря, уже не было, но ради поддержания реноме известной оппозиционной газеты Людочка ещё долго беседовала с хозяйкой об уклонистах, космополитах, ликвидаторах, оппортунистах, соглашателях и ревизионистах разных мастей, коими в представлении желчной старушки являлись все продолжатели дела Ленина – Сталина, начиная от Булганина и Хрущёва.
Имелись, конечно, и отдельные положительные примеры, как то: освоение целины, борьба с диссидентами, гонения на сионистов, интернациональная помощь народам Чехословакии и Афганистана, но всё это уже не могло переломить общую негативную тенденцию, начавшуюся сразу после того, как перестало биться горячее сердце учителя и вождя народов.
Затем пришла очередь документов. В битком набитом бумагами чемодане о профессоре Плотникове напоминала только тоненькая пачка его писем да две официальные справки – одна о смерти, а другая о реабилитации, хотя и полной, но, увы, запоздалой…
Глава 9
Гонец, несущий смерть
Ваня Коршун покинул кафе «Ротонда» сразу после того, как вызванные барменом спасатели сумели открыть дверь, заклиненную снаружи пожарным топором, а вдобавок ещё и подпёртую багром. К каким только ухищрениям не прибегают люди, дабы застраховаться от новой встречи с другими людьми, чем-то им несимпатичными! Недаром говорят, что Фернан Магеллан отправился в кругосветное путешествие не ради поисков западного пути к Молуккским островам, а исключительно для того, чтобы спастись от бесчисленных кредиторов.
Быстренько вызвав у себя обильные, хотя и фальшивые слёзы, Ваня стал приставать к прохожим с расспросами о жестокосердных братьях-мотоциклистах, бросивших свою малолетнюю сестрёнку в незнакомом месте. В конце концов, вышибала соседней пивной сообщил, что видел, как двое граждан мужского пола, действительно имевших на голове мотоциклетные шлемы (вот уроды!), сели в зелёную «девятку», направлявшуюся в сторону центра.
Сердобольная дамочка, управлявшая новеньким белым «Ниссаном», согласилась подбросить зарёванную малютку в нужном направлении, и довольно скоро Ваня углядел искомую машину (или её двойника) на платной стоянке возле станции метро. Парковщик охотно пояснил, что трое людей, покинувших её, разделились – водитель направился к мини-рынку, торговавшему зеленью, а пассажиры скрылись в здании станции метро. Никаких шлемов они при себе не имели – ни на головах, ни в руках.
Спустя полчаса появился владелец «девятки», обременённый самыми незамысловатыми покупками – картошкой, огурцами, луком. На соучастника неизвестных злоумышленников он никак не походил, и Ваня немедленно затянул свою прежнюю бодягу о бессовестных братьях.
Водитель, по его собственному признанию, хорошо знакомый с проблемами многодетной семьи, утёр Ванечке сопли и рассказал, что двое в шлемах, проголосовавшие возле кафе «Ротонда», расплатились не торгуясь и вышли у метро, предварительно спрятав свои довольно странные головные уборы в большую клеёнчатую сумку (и правильно сделали, ибо в таком виде их обязательно задержали бы у турникетов контролёры, по случаю недавнего теракта усиленные ещё и милицией).
На этом преследование ввиду полной своей бесперспективности прекратилось, но утром следующего дня водитель «девятки» и парковщик были доставлены в особый отдел и привлечены к составлению фотороботов. Поскольку карикатурно-неправдоподобные рисунки, рождённые их стараниями, никого не удовлетворили, к делу подключился художник-криминалист, всего за пять часов создавший серию карандашных этюдов, на которых оба посетителя кафе «Ротонда» выглядели «ну прямо как живые».
