бумагу.
– Ничего определённого сказать не могу, – набычился хозяин. – Не принято у нас друг друга закладывать… В крайнем случае, под личные гарантии министра. Чтобы мне постоянную лицензию иметь и чтобы тот оружейник не пострадал…
– Вот и славненько. – Цимбаларь похлопал хозяина по плечу. – Для того мы и живём на белом свете, чтобы как-то договариваться между собой.
Все вопросы были исчерпаны, но уходить почему-то не хотелось. Оружие, развешанное на стенах, завораживало, словно гениальные картины или великолепные скульптуры. Гости волей-неволей начинали завидовать Маузеру, даже несмотря на печать тихого помешательства, явственно проступавшую на его челе.
– Один, стало быть, обитаете? – оглядываясь по сторонам, поинтересовался Кондаков, хотя вопрос этот заведомо относился к разряду риторических.
– Я всегда один, – равнодушно ответил хозяин, и было понятно, что люди нисколько не интересуют его, в отличие от оружия, для уничтожения этих людей предназначенного.
– Налёта не боитесь?
– Дилетантов не боюсь, а профессионалы сюда не сунутся. У них стволов и без меня предостаточно.
– Это верно, – понимающе кивнул Кондаков. – Если такая тенденция сохранится и дальше, то через пару лет атомные бомбы в ход пойдут.
– Прогресс не остановить, – сказал хозяин, – в пятнадцатом веке запрещали порох, в шестнадцатом пушки, заряжавшиеся с казённой части, потом разрывные пули и отравляющие газы. Впоследствии всё утряслось само собой. То же будет и с атомным оружием. Я думаю, оно мало что изменит. Разрушат, допустим, бандиты с десяток городков. Ну и что? Полвека назад были разрушены многие тысячи. А мир по- прежнему стоит, и про ту войну уже стали забывать. Жизнь берёт своё…
– А смерть своё, – докончил Цимбаларь. – Да и при чём здесь десяток каких-то городков! Главное, чтобы ваша коллекция уцелела. Ей-то, похоже, не страшна даже водородная бомба…
Когда гости оказались на свежем воздухе, Кондаков упрекнул приятеля:
– Зачем ты обещал ему гарантии министра? Много берёшь на себя, Сашенька.
– Наш министр, да будет тебе известно, в самое ближайшее время переходит на другую работу, – с улыбочкой пояснил Цимбаларь. – Не то в Совет безопасности, не то в Думу. А к новому какие могут быть претензии?
– Всё равно так нечестно!
– И это говорит тип, намотавший срока десяткам невинных людей! – возмутился Цимбаларь. – А кодексу милицейской чести ты лучше Людочку Лопаткину поучи. Я его наизусть знаю.
На очередном заседании опергруппы, где присутствовал и Ваня Коршун, внимательно ловивший чужие версии, что косвенно свидетельствовало об отсутствии своих собственных успехов, Кондаков, постоянно прерываемый Цимбаларем, доложил о результатах визита к знатоку и коллекционеру стрелкового оружия Маузеру. Информация была принята к сведению без особого энтузиазма, а Людочка ещё и съязвила:
– Вот и Скорцени в нашем деле замаячил. Так мы скоро до Гришки Распутина доберёмся вкупе с Матой Хари.
– Доберёмся мы туда, куда надо, – недобро прищурившись, пообещал Кондаков. – Ты лучше предоставь свой рапорт на акушерско-гинекологическую тему.
– Нету рапорта! – дерзко ответила Людочка. – И не надо так многозначительно фыркать! Лошади в конюшне тоже фыркают, когда блох пугают… На чьё имя я этот рапорт писать буду? По закону я могу обращаться только к своему непосредственному руководству, то есть к начальнику экспертно- криминалистического центра, которому про моё нынешнее задание знать совершенно не обязательно. Разве не так?
Все промолчали, сражённые её неопровержимой логикой. Победно оглядев коллег, Людочка продолжала:
– Вот возьмёте меня в особый отдел, тогда и рапорта требуйте. Получите в лучшем виде. Я, в отличие от некоторых присутствующих, не боюсь ни авторучки, ни компьютера.
– А ты разве пойдёшь к нам? – Цимбаларь изобразил удивление.
– Девушкам, вообще-то, следует отказываться от всяких сомнительных предложений, но тут я ломаться не буду, – призналась Людочка. – Соглашусь без всяких оговорок. Было бы только предложение.
– Опять в секретари метишь?
– Нет, только оперативным сотрудником. И желательно в вашу группу.
– Ты сначала спроси, согласны ли мы на это! – Цимбаларь состроил постную мину.
– Разве я стану обузой?
– Конечно! Мне, например, придётся впредь избегать солёных словечек, а Петру Фомичу воздерживаться от ковыряния в ухе. Кроме того, по неписаной традиции члены одной опергруппы и досуг должны проводить вместе. Ходить в музеи, на лекции, в баню.
– Разве я против!
– И в баню пойдёшь? – картинно ахнул Цимбаларь. – Не застесняешься?
– А кого стесняться? Пётр Фомич мне ближе, чем родной отец. Ванечку я уже почти удочерила… или усыновила, что принципиального значения не имеет. Вот только не знаю, как с тобой быть. – Людочка с сомнением глянула на Цимбаларя.
– А давай поженимся! – нашелся Цимбаларь. – Муж свою жену никогда не тронет. Тем более в бане. Он будет в щёлочку за посторонними женщинами подглядывать.
– Представляю я эту баню, – задумчиво произнёс Ванечка. – Что-то вроде ночей Клеопатры…
– Об этом чуть позже, – сказал Кондаков, с недовольным видом ковыряя в ухе. – Ты, Людмила Савельевна, болтологии у этих хлыщей не учись. Бесполезное занятие. А если рапорта нет, изложи суть дела своими словами.
Доклад Людочки о тайнах, связанных с рождением генерала Селезня, президента Митина и ничем не примечательного гражданина Суконко, занял больше получаса. Ещё десять минут ушло на сообщение о визите к профессорской вдове. Внимание аудитории постепенно ослабевало.
– Лейтенант Лопаткина, так не пойдёт, – не выдержал, наконец, Цимбаларь. – Учись выражать свои мысли предельно кратко. Чеканными, так сказать, фразами. Отбрось всю необязательную лирику и сосредоточься на квинтэссенцию проблемы.
– Ты ещё прикажи мне афоризмами говорить! – фыркнула Людочка. – Тоже мне, Ларошфуко доморощенный.
– Но ты, сестрёнка, всё же постарайся, – вмешался Ваня, и это сразу решило спор.
– Ладно, – смирилась Людочка. – Повторяю для особо непонятливых. Во-первых, установлено, что все интересующие нас родильные дома посещались специалистами-гинекологами из Москвы, на тот момент находившимися под арестом, причём в сроки, наводящие на мысль о возможности искусственного зачатия.
– Молодец, – похвалил её Кондаков. – Действительно, коротко и ясно. Только от комментариев пока воздержись.
– Во-вторых, сразу после рождения интересующих нас лиц архивы родильных домов и их заведующие, видимо, посвящённые в курс дела, исчезли. Некоторое исключение составляет лишь случай с Митиным, родившимся уже после смерти Сталина и ареста Берии. Заведующий просто утонул, упав в речку, которую и куры вброд переходили, а архив сгорел от короткого замыкания электропроводки.
– Не вижу принципиальной разницы, – заметил Кондаков. – Времена изменились, вот и почерк разный. А действовала одна и та же компашка. Что ты там говорила по поводу офицерского пайка?
– Мать Селезня единственная, кто после рождения сына получала хоть какую-то помощь от государства. Но это, скорее всего, было связано с её низким социальным статусом. Родители Суконко и без того были довольно обеспеченными людьми, а ко времени появления на свет Митина вся система уже дала сбой. Кроме того, он единственный ребенок, которого не обследовала высокая московская комиссия.
– Тем не менее взлетел он выше всех, – буркнул Цимбаларь.
